Эти тенденции намечались еще до 2020 года. Затем новый коронавирус, спровоцировавший пандемию COVID-19, в буквальном смысле поставил функционирование всей мировой экономической системы на паузу. Вирус практически остановил международный туризм, нарушил глобальные цепочки поставок и вынудил многих людей, компании и правительства пересмотреть отношение к глобализации. И действительно, все задумались не только о своей жизни и карьере, но и о преимуществах и недостатках глобальной экономической системы в целом, а также об альтернативных способах производства и потребления необходимых товаров и услуг. Должны ли европейцы и американцы, как и прежде, закупать товары в Китае и иных зарубежных странах, зная о том, какое влияние на окружающую среду они оказывают, а также насколько ненадежны цепочки поставок? Могли бы они производить товары в ближайших странах или даже вернуть их производство домой, благодаря своим достижениям в области автоматизации и 3D-печати? Должны ли страны, проводящие различную политику занятости, антимонопольную и промышленную политику, торговать друг с другом, учитывая неравномерное распределение ресурсов, возникающее в результате этих различий? И наконец, является ли глобализация сегодня благом? Или же она никогда им и не была?
История глобализации наглядно демонстрирует, что торговля и правда может стать мощной силой, способной объединить людей и привести к невероятному экономическому процветанию. Однако тот же пример показывает, что положительный результат отнюдь не гарантирован. Получение Ост-Индскими компаниями баснословной прибыли сопровождалось эксплуатацией жителей колоний, с которыми они торговали. Связи, сформировавшиеся в ходе Первой промышленной революции, мало способствовали развитию экономик таких стран, как Мексика и Индия, зато принесли немалые прибыли британским и американским предпринимателям. Даже на более поздних этапах глобализации, когда значительно большее число стран были причастны к происходящему в мировой экономике, блага зачастую распределялись, как и прежде, крайне неравномерно. Наконец, более тесное взаимодействие и взаимозависимость участников глобализованного мира ведет к возникновению новых рисков и утрате ими независимости, даже в том случае, если все они имеют равный доступ к экономическим выгодам. Из наших недавних страхов, связанных с обеспечением информационной безопасности, а также с быстрым распространением коронавирусной инфекции, следует извлечь один важный урок.
Глобализация теоретически может быть благом, однако в действительности это возможно лишь в том случае, если установлены конкретные ограничения, позволяющие всем сторонам получать выгоду, сохраняя стабильность и независимость. В истории глобализации было лишь несколько десятилетий, когда от развития торговли выигрывали все, без каких-либо опасных последствий. Для стран Запада и некоторых азиатских государств, вроде Японии, такой период наступил сразу после окончания Второй мировой войны и продлился до 1980-х годов. Для стран Востока и так называемых развивающихся рынков этот период начался в 1990-е годы, но даже тогда серьезным вызовом глобализации на Востоке стал азиатский финансовый кризис 1997 года. В таких странах, как Индонезия, Эфиопия и Вьетнам, развитие торговли до сих пор положительно влияет на экономику, хотя пандемия COVID-19 серьезно осложнила процесс. В целом глобализация приводила к росту доходов большей части работающего населения, благодаря чему рекордными темпами увеличивалось число представителей среднего класса, а наиболее удачливым из них даже удавалось подняться гораздо выше.
По большому счету экономическая глобализация оказывается максимально полезной для всех, когда выполняются по крайней мере три условия. Во-первых, механизмы глобализации приходят в действие лишь в том случае, если существует общественный договор. В послевоенной Европе и Японии, к примеру, разрушительный опыт войны заставил людей осознать, что все они в одной упряжке и что для экономического развития нации каждый должен внести свой вклад и наравне с другими пользоваться полученными в результате благами. Широкая налоговая база, готовность компаний выполнять требования законодательства, а также высокие предельные налоговые ставки для богатых граждан позволяли государству активно финансировать образование, здравоохранение и строительство жилья. Все это создавало условия, при которых компании и граждане могли работать сообща, но сохранялась бы конкуренция. Долгосрочный характер общественного договора означал, что люди были готовы отказаться от сиюминутных или эгоистичных желаний, зная, что в долгосрочной перспективе они выиграют, так же, как и другие заинтересованные стороны соглашения. Совсем недавно тесно связанные между собой страны Скандинавии (включая Данию, Швецию, Финляндию и Норвегию) продемонстрировали пример того, как можно и дальше извлекать выгоду из международной торговли и поддерживать ее, исходя из интересов граждан (в главе 6 это показано на примере Дании).
Во-вторых, процессы глобализации идут намного быстрее, когда политическим лидерам удается найти баланс между контролируемым управлением экономикой и заботой о гражданах, с одной стороны, и открытостью миру с точки зрения развития торговли и инвестиций, с другой (20). Более того, экономисты вроде Дэни Родрика убеждены, что оптимальная политика глобализации не обязательно заключается в полномасштабной либерализации торговли, инвестиций и курса национальной валюты, а скорее – в обеспечении большей управляемости процессами, когда суверенное правительство сохраняет определенную степень контроля над экономикой страны. Таким образом, более сдержанная политика в отношении глобализации, которую проводят сегодня Китай и Индонезия, а ранее в период послевоенного «славного тридцатилетия» – страны Европы, Япония и Америка, с большей вероятностью будет способствовать общему прогрессу, нежели более категоричные подходы, сторонники которых ставят во главу угла либерализацию экономики и свободную торговлю.
И в-третьих, общество выигрывает от глобализации в тех случаях, когда господствующие технологии эпохи соответствуют сравнительным преимуществам, присущим экономической модели и общественному устройству конкретной страны. На макроуровне это объясняет, почему вслед за изобретением рефрижераторного судна Аргентина стала – пусть на короткий период времени – одной из самых богатых экономик мира. У страны появилась возможность экспортировать замороженную говядину в любую точку Земли. На микроуровне это помогает понять, почему сегодня такой человек, как Пюти Пюар из Индонезии, может стать успешным иллюстратором-фрилансером. Существующие технологии помогают ей, сидя дома, выходить на иностранные рынки.
ГЛОБАЛИЗАЦИЯ ТЕОРЕТИЧЕСКИ МОЖЕТ БЫТЬ БЛАГОМ, ОДНАКО В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ ЭТО ВОЗМОЖНО ЛИШЬ В ТОМ СЛУЧАЕ, ЕСЛИ УСТАНОВЛЕНЫ КОНКРЕТНЫЕ ОГРАНИЧЕНИЯ, ПОЗВОЛЯЮЩИЕ ВСЕМ СТОРОНАМ ПОЛУЧАТЬ ВЫГОДУ, СОХРАНЯЯ СТАБИЛЬНОСТЬ И НЕЗАВИСИМОСТЬ.
Однако, если не выполняется хотя бы одно из трех условий, глобализация чаще всего приводит к неравномерному развитию, а порой даже к упадку и разрушению. Именно такая ситуация сложилась в ходе предыдущих волн глобализации на рынках развивающихся стран Латинской Америки, Африки и Азии. Совсем недавно Соединенные Штаты Америки, Великобритания и другие промышленно развитые страны также столкнулись с негативными последствиями глобализации. И даже если существует общественный договор, найден баланс между глобализацией и национальными интересами, а новейшие технологии исключительно полезны для развития страны, все может пойти не так, как задумано. Чем теснее связаны между собой участники глобальной экономической системы, тем менее стабильной по своей сути она является, поскольку любое проявление нестабильности в одной стране, быстро распространится и на другие страны. Осознание этого – один из важных уроков, который мы должны извлечь из кризисных явлений, произошедших в последние годы в области финансов, здравоохранении и экологии. Вот почему чрезвычайно важно убедиться, что глобализация является управляемым процессом, в ходе которого принимаются все меры предосторожности для обеспечения стабильности, устойчивости и справедливости возникающей в результате экономической системы. К сожалению, в нашем случае получилось иначе. Взглянем еще раз на перечисленные выше условия и попробуем разобраться в том, удавалось ли соблюдать их в последние годы.
Во многих крупных промышленно развитых странах-членах «Большой семерки» (Канаде, Франции, Германии, Италии, Японии, Великобритании и США) в последние десятилетия общественный договор между гражданами, правительством и бизнесом по сути не действовал. Компании, которые когда-то гордились тем, что имеют важнейшее значение для определенных территорий, помогая развивать их и застраивать, стали все чаще отказываться от такой деятельности, стремясь получить в других странах мира более высокую прибыль при меньших расходах на оплату труда сотрудников. Так, автопроизводители перенесли бо́льшую часть своих производственных мощностей из Детройта (штат Мичиган), прежде считавшегося центром автомобильного производства, в такие страны, как Мексика, где уровень оплаты труда ниже, а близость к США позволяла без труда обслуживать и американский рынок, или в страны, географически расположенные ближе к новым рынкам сбыта, например в Китай. То же самое произошло и с промышленным центром Европы – Германией, Бельгией, Францией и Италией, где производители перенесли свои мощности и рабочие места в новые страны Европейского союза, такие как Словакия, Чехия и Румыния, где уровень зарплат значительно ниже. В результате их прежние высокооплачиваемые работники лишились средств к существованию, а города, в которых они жили, разорились и пришли в упадок. Бывшие центры автомобильного производства, такие как, например, Генк в Бельгии, по сей день не могут оправиться после закрытия автомобильных заводов, их население страдает от высокого уровня безработицы, низких зарплат и слабого экономического роста. Компаниям, получающим значительную часть дохода от владения объектом интеллектуальной собственности, трансферное ценообразование и различия в правилах налогообложения в разных регионах мира позволяют получать прибыль от производства, зачастую уходя от уплаты столь необходимых экономике страны налогов.