Сегодня профессор права Колумбийского университета Ву, хоть и по-прежнему ежедневно пользуется ноутбуком Apple, iPhone и сервисами Google, но уже не является поклонником компаний, в которые они превратились. С рыночной стоимостью около 1 триллиона долларов США или даже выше (32), компании, начинавшие в гараже, сегодня являются крупнейшими акционерными компаниями Америки. Персональные компьютеры давно перестали быть самой продаваемой продукцией Apple, уступив это место айфонам. И хотя, концерн по-прежнему получает львиную долю доходов от продажи гламурных гаджетов, включая iWatch, iPad и iPhone, сердцем ее экосистемы теперь являются лицензионные и хорошо защищенные программные продукты и новаторский магазин приложений App Store. Google (сейчас подконтрольная материнской компании Alphabet) превратилась из ведущего поисковика в активно расширяющуюся империю, действующую во всех направлениях: от продажи рекламы до помощи с покупками товаров, развлечений и облачных сервисов. И хотя многие из первых ИТ-компаний со временем исчезли, Alphabet, Apple, Microsoft, Facebook и Amazon укрепили свои лидирующие позиции и стали корпорациями-гигантами нашей эпохи.
«Поворотный момент наступал не тогда, когда эти ребята не уходили «со сцены» или становились слишком большими, – говорит Ву. – Все произошло, когда они начали работать на слишком большом количестве рынков». Когда он еще дружил с Google, то дал им такой совет: «У вас есть невероятное преимущество, но будьте осторожны с сопредельными рынками». По словам Ву, он пытался остаться другом Google, но стремился уберечь их от того, что он называет «морально сомнительной практикой». Его советы не услышали. В результате пятерка крупнейших технологических компаний сегодня больше похожа на монополистов, таких как гигант телекома 1980-х годов AT&T, а не на стартапы, которыми не так давно они все являлись. По его словам, они покупают или копируют конкурентов, чтобы защитить свои рынки, выступают в качестве платформы и продавца и делают приоритетными в своих магазинах собственные продукты. И так же, как монополисты всех предыдущих промышленных революций, – утверждает Ву, – поступая так, они душат экономику и конкуренцию, концентрируя богатство и власть в руках меньшинства, а не большинства. По этой причине, – утверждает Ву, – «Большая пятерка» неизбежно столкнется с одной из двух жестких мер: регулированием естественной монополии или разделением компании.
Ву далеко не единственный в Америке, кто сравнивает положение современных технологических гигантов с монополистами прошлых эпох. В конце 2018 года я встречался с сенатором США Элизабет Уоррен в Вашингтоне (округ Колумбия), и она уже тогда склонялась к аналогичной позиции по отношению к лидерам рынка во многих отраслях промышленности Америки, включая технологии, фармацевтический и финансовый секторы. Коллега Ву по юридическому факультету Колумбийского университета Лина Хан в 2016 году опубликовала фундаментальный труд (в Йельском университете) «Антимонопольный парадокс Amazon», где высказала аналогичную позицию (33). Такие экономисты, как Габриэль Цукман, Эммануэль Саэс, Кеннет Рогофф и лауреаты Нобелевской премии Пол Кругман и Джозеф Стиглиц, также высказывались о том, что существующая в Америке пятерка крупнейших технологических компаний обладает «слишком большой властью» (34) и нуждается в более строгом регулировании. Известные журналисты, включая Николаса Томпсона, главного редактора Wired, и Рану Фурухар, замглавреда Financial Times, также поддерживают идею принятия антимонопольных мер против «монстров». И даже некоторые соучредители технологических гигантов, оказавшиеся сейчас под контролем регулирующих органов, в том числе Стив Возняк из Apple (35) и Крис Хьюз из Facebook, заявили, что выступают за более строгое регулирование. Для Ву это единственно правильное отношение. «Мне всегда нравился Apple под руководством Возняка, – говорит он. – Они делали потрясающие вещи».
Но наряду с теми, кто мыслит так же, как Ву, Уоррен и Возняк, считая, что необходим бо́льший контроль над крупнейшими технологическими монополиями или монопсониями (разновидность монополии, в которой есть только один покупатель на рынке), существуют и те, кто полагает, что подобные меры окажутся контрпродуктивными.
Они указывают на то, что многие услуги гигантов «Большой пятерки» бесплатные или что цены, которые они предлагают, являются самыми низкими и привлекательными на рынке (вспомните Amazon). В любом случае, по их мнению, самое лучшее, что можно сделать с компаниями «Большой пятерки», – не дробить и не ограничивать их деятельность. Такие действия нанесли бы ущерб самым инновационным компаниям последних лет и вследствие этого – повредили инновационной мощи экономики США. Некоторые также ссылаются на продолжающуюся войну за технологическую гегемонию, в основном между США и Китаем, в которой чрезмерные ограничения для американских компаний могут привести к их проигрышу в битве.
В последние годы мне удалось встретиться со всеми руководителями этих крупнейших в Америке технологических компаний, и я внимательно следил за многими из них на их пути к успеху. Например, я встречался с Марком Цукербергом на складе в Пало-Альто, когда у него было всего 18 сотрудников, и с Джеком Ма, ставшим одним из Young Global Leaders Всемирного экономического форума, когда он еще только основал Alibaba. Я убежден, что после начального периода, когда они, возможно, чувствовали себя так же, как Алиса в Стране чудес, теперь они все больше и больше осознавали огромное влияние, оказываемое ими на жизнь и персональные данные людей. И я вижу, как они все больше стремятся конструктивно отвечать на законные вопросы общества, в том числе относительно владения данными, алгоритмов, распознавания лиц и т. д. Они знают, что в их собственных долгосрочных интересах не стоит игнорировать эти вопросы, иначе их самих могут коснуться правила, мешающие будущему росту.
Кто все же прав в споре? Приносят гиганты из «Большой пятерки» и другие доминирующие компании в условиях современной экономики больше вреда или пользы своим работникам и потребителям? Стоит ли изменить антимонопольное законодательство, чтобы адаптировать его к требованиям цифровой экономики? Вступили ли мы в новый «позолоченный век», благодаря таким компаниям, как представители «Большой пятерки», или все-таки нам грозит «инновационная зима» в случае, если мы соберемся «укоротить» самые успешные фирмы нашего времени? Взгляд на экономическую историю сквозь призму промышленных революций поможет ответить на эти важные вопросы.
До наступления современной эры, экономика большинства стран мира стагнировала. Наиболее значительные изменения в образе жизни человека произошли около 10 000 лет назад, когда охотники-собиратели перешли к оседлой жизни, став земледельцами. Это изменение имело большое значение по двум причинам. Развитие сельского хозяйства впервые привело к стабильности в обеспечении продуктами питания и даже к регулярному возникновению излишков (36), а оседлый образ жизни позволил людям создавать съестные запасы и одомашнивать животных, обеспечивая дополнительные источники питания, включая мясные и молочные продукты. Благодаря последующим изобретениям, таким как плуг, колесо, керамика и железные орудия труда, эпоха стала настоящей сельскохозяйственной революцией. Она привела к серьезным политическим, экономическим и социальным последствиям.
В социальном плане новый оседлый образ жизни способствовал развитию деревень, городов, обществ и даже ранних империй. В политическом плане впервые возникла иерархия, поскольку избыток продуктов питания позволял определенным классам людей жить за счет продукции, производимой другими. А с экономической точки зрения ранняя торговля и специализация привели к некоторому росту общего благосостояния. Почти всегда возникавшие цивилизации состояли из высшего класса воинов и духовных лидеров, среднего класса торговцев, менял и ремесленников (производивших глиняную посуду, одежду и другие товары), и составляющего основу большого класса крепостных и крестьян, производивших продукты питания для себя и других, чаще всего находясь в зависимости от высших классов. Эту раннюю закономерность мы будем наблюдать на протяжении всей истории: технологические прорывы приводят к значительному увеличению благосостояния, но излишки почти всегда распределяются неравномерно и даже монополизируются небольшой группой людей на верхушке общества.
В последующие тысячелетия произошло великое множество изменений в политических и социальных системах, как и различных новаторских решений. На евразийском континенте, от Китая – через Индию и арабский мир – до Европы в Средние века произошли прорывы в области книгопечатания, финансов и бухгалтерского учета, а также в мореплавании, военном деле и транспорте. Как мы видели в предыдущих главах, эти технологические достижения стимулировали различные этапы межконтинентальной торговли, приводя к дальнейшему повышению уровня жизни, особенно в высших сословиях. Это было время Персидской, Османской, Монгольской империй и Великой династии Мин.
В Европе, отставшей от евразийской тенденции, эпоха Возрождения и раннего Нового времени наконец привела к настоящей научной революции. За ней последовали большие изменения в обществе и политике, включая доминирование европейских держав в глобальной экономике, Реформацию в европейском христианстве и Вестфальский мир в европейской политике. И с помощью компаса, парусных кораблей, огнестрельного оружия и других изобретений научно-технической революции европейские державы также основали ряд глобальных торговых империй, воплощением которых стали гигантские Ост-Индские компании, о которых мы писали в предыдущих главах. Но даже при наличии технологических достижений и благ, подавляющее большинство людей в Европе конца XVIII века продолжали заниматься сельским хозяйством, их жизнь мало изменилась по сравнению с жизнью их предков много веков назад.