По словам Тима Ву, это был поворотный момент в антимонопольной кампании, предпринятой Соединенными Штатами и Европой. Комиссия ЕС, воодушевленная своими успехами, стала еще настойчивее защищать интересы потребителей и бороться с монополиями. Стремясь создать общий европейский рынок, она также открыла национальные рынки, что привело к усилению конкуренции, снижению цен и повышению качества услуг во многих отраслях. В США, напротив, в последующие годы продолжала расти концентрация рынка, поскольку антимонопольные органы в основном оставались в стороне. Действительно, как заметил журналист New York Times Дэвид Леонхард (с ссылкой на исследование экономиста Томаса Филиппона), за два десятилетия, прошедшие после дела Microsoft «несколько компаний стали настолько большими, что у них появилась возможность поддерживать высокие цены и низкую заработную плату. Это выгодно данным корпорациям, но невыгодно почти всем остальным» (48). В результате возникла ситуация фактических олигополий:
Многие американцы теперь могут выбрать лишь между двумя интернет-провайдерами.
В авиационной отрасли доминируют четыре крупных перевозчика [American, United, Delta и Southwest]. Amazon, Apple, Facebook и Google разрастаются все больше. Многие местные рынки медицинских услуг контролируют одна-две госпитальные системы. Home Depot и Lowe’s вытеснили местные хозяйственные магазины. Региональные фармацевтические сети, такие как Eckerd и Happy Harry, оказались поглощены национальными гигантами (49).
Было бы неправильно приписывать эту эволюцию лишь влиянию технологий или глобализации, утверждают такие экономисты, как Филиппон, и ученые-юристы, включая Ву и Лину Хан. Технологии, безусловно, способствовали глобальному росту компаний. Они дали им инструменты, позволившие укрепить позиции на рынке. Но допустило такое развитие ситуации прежде всего государство. Как такое могло произойти? Во-первых, сосредоточив свои антимонопольные усилия в технологическом секторе на потребительских ценах, как требовала того Чикагская школа несколькими десятилетиями ранее, они не видели картину происходящего в целом. В случае с такими сервисами, как Facebook и Google, потребительская цена перестала быть главным критерием. Потребитель фактически превратился в продукт. Многие сервисы предоставлялись бесплатно, но оборотной стороной этого стало то, что пользователи подвергались воздействию персонализированной рекламы. Таким образом, цены на рынке онлайн-рекламы устанавливали не имевшие конкуренции гиганты «Большой пятерки». Поскольку этот рынок был менее заметен, он оказался вне адекватного нормативного контроля. В Европе, напротив, Генеральная дирекция Еврокомиссии по конкуренции (DG Comp) отслеживала более широкий спектр рыночных показателей, что позволило ей вмешаться в эту сферу быстрее. Во-вторых, заполучив потребителей за счет сетевого эффекта (потребитель, как правило, не хочет быть единственным, кто не использует определенную социальную сеть), «Большой пятерке удалось также ввести правила использования личных данных, о которых раньше никто не помышлял. Поскольку во время предыдущих промышленных революций такой практики просто не существовало, до недавнего времени не было примера действий регулирующих органов против них.
Как уже упоминалось, Европейская комиссия предложила альтернативный способ разрешения этих ситуаций. После исторического дела Microsoft, ее комиссар по вопросам конкуренции стала налагать все более крупные штрафы на компании-монополистов. Google, Intel и Qualcomm оштрафовали на сумму более 1 миллиарда долларов США (50) за антиконкурентные действия, а Google даже пришлось выплатить второй штраф в 1 миллиард евро, наложенный антимонопольной комиссией в марте 2019 года за «злоупотребление практикой интернет-рекламы» (51). Комиссия также, противодействовала картельным сговорам, в том числе в таких сферах как производство грузовых автомобилей (52), выпуск кинескопов, валютные операции, ремонт автомобилей, производство лифтов, выпуск витаминов и авиаперевозки, на которые с 2000 года было наложено штрафов на общую сумму более 26 миллиардов евро (53). Комиссия активно блокировала слияния, чтобы крупные фирмы продолжали чувствовать конкурентное давление со стороны новых участников рынка. В последние годы она предотвратила слияние двух крупных производителей железнодорожного транспорта Alstom и Siemens и создание совместного предприятия сталелитейными гигантами Tata Steel и ThyssenKrupp.
С 1990 года из 200 слияний, по которым принималось важное решение на втором этапе рассмотрения вопроса, 30 были заблокированы, 133 были разрешены при соблюдении определенных условий, и только 62 слияния были разрешены полностью (54). Как написала Financial Times, в ближайшие годы комиссар по вопросам конкуренции планирует быть еще активнее, особенно в отношении так называемых компаний «Большой пятерки»: «Мы будем лучше понимать, что необходимо предпринять на рынке, подвергшемся незаконным действиям со стороны одной или нескольких компаний», – сказала она (55), добавив, что «у нас есть такой инструмент, как дробление компаний». Она права, занимая столь непримиримую позицию, – утверждает Томас Филиппон, – потому что это означает, что «потребители в Евросоюзе живут сегодня лучше, чем американские потребители. Евросоюз перенял [антимонопольное] регулирование США, от которого сами Соединенные Штаты отказались» (56).
Тем не менее даже если подход, подобный принятому в Европе, кажется правильным для наилучшей защиты интересов граждан, он может нанести ущерб конкурентоспособности европейских технологических компаний на международном уровне. В случае предлагаемого слияния Alstom и Siemens, например, рыночная доля объединенной компании была бы слишком большой для европейского рынка, что в итоге позволило бы компании эффективнее конкурировать на международном уровне, где она теперь сталкивается с еще более крупным, поддерживаемым государством китайским конкурентом (CRRC) (57), а также японскими и канадскими фирмами аналогичного размера, такими как Hitachi и Bombardier.
Отчасти в результате повышенного внимания на европейском уровне местные технологические компании так и не смогли совершить прорыв на мировой арене за все эти годы. В десятку крупнейших технологических компаний мира в 2020 году вошли шесть компаний из США и четыре – из Азии. Могут ли компании из Европы и других регионов конкурировать с существующими гигантами? Оптимальным способом создания равных условий для игры, конечно же, был бы сбалансированный международный подход к формированию политики и средств регулирования и, возможно, интеграция антимонопольных мер в глубоко реформированную Всемирную торговую организацию.
Но с учетом трудностей, с которыми сталкивается сейчас этот институт, в краткосрочной перспективе такое кажется маловероятным.
Несмотря на то что многие технологии Третьей промышленной революции все еще используются на рынке, мы вступили в эру Четвертой промышленной революции. Как я писал еще в 2016 году:
«Четвертая промышленная революция характеризуется слиянием технологий, стирающим границы между физической, цифровой и биологической сферами. Искусственный интеллект уже повсюду – от беспилотных автомобилей и дронов до виртуальных помощников и программного обеспечения, которое самостоятельно переводит и инвестирует средства. В последние годы в области ИИ был достигнут впечатляющий прогресс, обусловленный экспоненциальным увеличением вычислительной мощности и доступностью огромных объемов данных, от программного обеспечения, используемого для открытия новых лекарств, до алгоритмов прогнозирования наших культурных интересов. Между тем технологии цифрового производства ежедневно взаимодействуют с биологическим миром. Инженеры, дизайнеры и архитекторы объединяют автоматизированное проектирование, аддитивное производство, технологию материалов и синтетическую биологию, создавая симбиоз между микроорганизмами, нашими телами, потребляемыми продуктами и даже зданиями, в которых мы живем (58).
Технологии Четвертой промышленной революции снова несут в себе потенциал значительного увеличения мирового благосостояния. Они, скорее всего, станут технологиями широкого применения, так же как это произошло ранее с электричеством и двигателем внутреннего сгорания. По мнению таких экономистов, как Эрик Бриньолфссон, наиболее мощной из таких технологий, вероятно, станет искусственный интеллект, или ИИ (59). Уже сейчас крупные технологические компании, например из Китая, используют приложения с ИИ, чтобы обойти ведущие компании США. Как рассказал нам предприниматель и инвестор в сфере ИТ Кай Фу Ли, такие компании, как Alibaba, Baidu и Tencent, наступают на пятки американским гигантам, активно внедряющим ИИ, таким как Amazon, Facebook, Google и Microsoft, а в некоторых случаях уже и превосходят их своими приложениями. Они могут способствовать развитию Китая и процветанию его жителей.
Как и в предыдущие эпохи, технологии способны увеличить неравенство и социальные и политические разногласия, которые могут приблизить наше общество к краху. Facebook уже подвергается критике за то, что их алгоритмы спроектированы таким образом, чтобы сеять раздор и способствовать расколу в американском обществе, для которого характерно противостояние между левыми и правыми политическими силами. Вполне возможно, что мы стоим на пороге гораздо худших событий, поскольку люди проводят все больше времени в Интернете и все больше взаимодействуют с искусственным интеллектом. Более того, достижения в области биотехнологий и медицинской науки могут усилить неравенство до невиданного доселе уровня, улучшая жизнь и здоровье более богатых людей до такой степени, что возникает вероятность расслоения населения по биологическим признакам, как и расслоение по уровню доходов. Технологии могут также применяться для ведения кибервойн с серьезными экономическими и социальными последствиями.
Чтобы избежать худшего и достичь наилучших возможных перспектив, все заинтересованные стороны не должны забывать уроки прошлого, а правительствам необходимо придерживаться инклюзивной политики и соответствующих подходов к бизнесу. Проблема в регулировании технологических прорывов часто заключается в скорости инноваций. Настройка процессов государственного регулирования требует времени и глубокого понимания инноваций. Как сказал мне как-то один разочарованный директор компании: «Бизнес движется в лифте, который поднимает сила творчества; а правительство и регулирующие органы поднимаются по лестнице по мере получения новых знаний». Такая ситуация возлагает на компании особую ответственность за разъяснение не только функционального применения их научно-технологических достижений с точки зрения потребителей, но и их важности для общества в целом.