ВВП РАССКАЖЕТ, ЧТО ЭКОНОМИКА МОЖЕТ ПРОИЗВЕСТИ, КОГДА СТРАНА НАХОДИТСЯ В СОСТОЯНИИ ВОЙНЫ, НО НЕ О ТОМ, КАК СДЕЛАТЬ ЛЮДЕЙ СЧАСТЛИВЫМИ В МИРНОЕ ВРЕМЯ.
Но опьянение «ревущих двадцатых» сменилось катастрофой Великой депрессии. К 1929 году бурно развивающаяся экономика вышла из-под контроля. Уровень неравенства доходов достиг заоблачных высот, когда в руках небольшой группки людей типа Джона Д. Рокфеллера оказался контроль над огромными богатствами и экономическими активами, в то время как многие рабочие и фермеры чаще всего едва выживали, по-прежнему находясь в зависимости от зарплаты или проданного урожая. Более того, постоянно растущий фондовый рынок, не подкрепленный соответствующими темпами в реальной экономике, означал, что финансовые спекуляции приближались к апогею. В конце октября 1929 года произошел грандиозный обвал фондового рынка, вызвавший цепную реакцию по всему миру. Люди отказывались от выполнения своих финансовых обязательств, ресурсы кредитных рынков иссякли, уровень безработицы взлетел до небес, потребители перестали тратить деньги, усиливался протекционизм. В мире наступил кризис, из которого он не смог выбраться до окончания Второй мировой войны.
Пытаясь найти решение, как сдержать, а затем и положить конец кризису в стране, политическое руководство США не могло найти ответ на главный вопрос: насколько все плохо на самом деле? И как узнать, насколько эффективными были принятые меры? Вычисляемых экономических показателей на тот момент было мало, а показатель ВВП, который мы используем сегодня для оценки экономики, еще не был изобретен.
И тут появляется Саймон Кузнец. Специалист в области статистики, математики и экономики, он разработал стандартную методику измерения валового национального дохода (ВНД) и валового национального продукта (ВНП) США. Кузнец был убежден, что данный показатель даст лучшее представление о том, сколько товаров и услуг произведено компаниями, которыми владеют граждане США, за конкретный год. Несколько лет спустя он также стал интеллектуальным вдохновителем уже самого ВВП, представив несколько иную концепцию в отчете Конгрессу США за 1937 год (4). (ВВП учитывает лишь товары и услуги, произведенные на территории страны, в то время как ВНД или ВНП включают доходы или продукцию, произведенную за границей компаниями, принадлежащими гражданам страны.)
Это был гениальный ход. До конца 1930-х годов другие экономисты активно помогли стандартизировать показатель экономической эффективности и сделать его общепринятым. К моменту проведения Бреттон-Вудской конференции в 1944 году ВВП утвердили в качестве основного инструмента оценки экономики (5). Определение ВВП, которое использовалось тогда, актуально и сегодня: ВВП – это общая стоимость всех товаров, произведенных на территории страны, с поправкой на ее торговый баланс. Существуют различные методы расчета ВВП, но, вероятно, наиболее распространенным является так называемый метод расчета «по расходам», когда общий ВВП представляет собой суммарную величину всего потребления (с поправкой на экспорт и импорт):
Валовой внутренний продукт = Потребление + Государственные расходы + Капиталовложения частного сектора + Экспорт – Импорт
С тех пор ВВП стал показателем, который вы всегда найдете в отчетах Всемирного банка и МВФ по той или иной стране. Рост ВВП вселяет в простых граждан и компании надежду, а когда он снижается, правительства делают все, чтобы изменить тенденцию. Несмотря на кризисы и спады, история глобальной экономики в целом – это история роста, поэтому мир безоговорочно считал его чем-то хорошим.
Но у этой истории неприятный финал, и мы могли бы его предвидеть, если бы послушали самого Саймона Кузнеца. В 1934 году, задолго до Бреттон-Вудского соглашения, Кузнец предупредил Конгресс США, чтобы тот не концентрировался исключительно на ВНП/ВВП: «Уровень благосостояния нации вряд ли можно вывести из показателя национального дохода», – заявил он (6) и был прав. ВВП способен рассказать об уровне потребления, но не о благосостоянии. ВВП содержит информацию о производстве, но не о загрязнении окружающей среды или использовании ресурсов. По ВВП можно оценить государственные расходы и капиталовложения частного сектора, но не качество жизни. Экономист из Оксфорда Дайан Койл в интервью в августе 2019 года (7) высказал мнение, что на самом деле ВВП был «показателем, годным для военного времени».
ВВП расскажет, что экономика может произвести, когда страна находится в состоянии войны, но не то, как сделать людей счастливыми в мирное время.
Но никто не обращал внимания на это предупреждение. Политический истеблишмент и центральные банки сделали все возможное, чтобы поддержать рост ВВП. На сегодняшний день они исчерпали свои возможности. Показатель ВВП растет не так, как раньше, а кривая благосостояния давно перестала двигаться вверх. Общество охватило чувство перманентного кризиса, и, возможно, не без оснований. Кузнец знал, что нам ни в коем случае не следовало делать показатель роста ВВП единственным ориентиром проводимой политики. Увы, такова реальность. Рост ВВП является нашим ключевым показателем, и он перманентно замедляется.
Как мы отмечали в главе 1, мировая экономика за последние 75 лет пережила как большое количество стремительных взлетов, так и несколько болезненных рецессий. Но подъем, начавшийся в 2010 году, был вялым. Если до начала 1970-х годов глобальный рост (8) достигал пиков в 6 % и более в год, а после, вплоть до 2008 года, в среднем сохранял уровень не менее 4 %, то с тех пор он упал до 3 % и ниже (9) (см. иллюстрацию 2.1).
3% имеют особое значение, потому что долгое время в традиционной экономической теории это было критерием «соответствует/не соответствует». Действительно, примерно десять лет назад Wall Street Journal писал: «Раньше главные экономисты МВФ называли глобальный рост ниже 3 % или 2,5 % – в зависимости от того, кто был главным экономистом организации – рецессией» (10). Одно из объяснений вытекает из простой арифметики: с 1950-х годов до начала 1990-х годов глобальный демографический рост практически неизменно держался на уровне 1,5 % в год и выше (11).
Глобальный рост, который лишь немного превышал темпы роста народонаселения, означал, что значительная часть жителей планеты фактически испытывала нулевой или отрицательный экономический рост. Подобные экономические условия демотивируют работников компаний и сами компании, а также политический истеблишмент, поскольку указывают на ничтожные шансы на улучшение.
=Иллюстрация 2.1. С 1960-х годов рост мирового ВВП имеет тенденцию к снижению. Источник: На основе данных Всемирного банка о росте ВВП (% в год), 1960–2019 гг.
Возможно, экономисты изменили определение глобальной рецессии в ответ на замедление экономического роста. Но это не отменяет того обстоятельства, что с тех пор мировая экономика растет вяло. Фактически, экономический рост на уровне менее 3 % в год стал новой нормой. Даже до пандемии COVID-19 эксперты МВФ не ожидали, что показатель роста мирового ВВП вернется на уровень выше 3 % в течение следующих пяти лет (12), (13), (14), на прогноз также негативно повлиял сильнейший в текущем столетии кризис в здравоохранении.
С точки зрения общепринятой экономической догмы, ситуация могла бы привести к системным расколам, поскольку люди привыкли к экономическому росту. На это есть две причины.
Во-первых, рост мирового ВВП – совокупный показатель, за которым скрываются некоторые зачастую еще менее позитивные национальные и региональные реалии. Например, в Европе, Латинской Америке и Северной Африке реальный рост приближается к нулю. Страны Центральной или Восточной Европы, которые все еще догоняют своих западных или северных соседей, столь низкие темпы роста просто демотивируют. Это может ускорить «утечку мозгов», поскольку образованные люди с мотивацией ищут экономические возможности в странах с более высоким уровнем доходов населения, тем самым усугубляя проблемы стран исхода. Это же касается и таких регионов, как Ближний Восток, Северная Африка и Латинская Америка, где доходы многих жителей до сих пор не достигли минимума для поддержания образа жизни представителя среднего класса и где налицо нехватка рабочих мест, способных гарантировать устойчивое материальное положение, равно как социальное и пенсионное обеспечение.
Во-вторых, в регионах, где рост ВВП выше среднего, например в странах Африки, расположенных к югу от Сахары, даже роста валовых показателей на 3 % и более в год недостаточно, чтобы обеспечить быстрый рост дохода на душу населения, с учетом столь же высоких темпов роста народонаселения. В число стран с низким и средним уровнем дохода на душу населения, продемонстрировавшим относительно высокий уровень роста ВВП в последние годы, входят Кения, Эфиопия, Нигерия и Гана. (15) Но даже если они в обозримом будущем будут стабильно расти на 5 % в год, может потребоваться целое поколение (15–20 лет), чтобы доходы населения увеличились вдвое. (При условии, что плоды экономического роста в большей степени отразятся на всех, чего зачастую не бывает.)
Рывок и общий экономический рост, подобный тому, что демонстрировал Китай в начале XXI века, требуют реальных темпов роста в 6–8 % в наименее развитых странах. Без такого стремительного роста экономики существенное сближение экономических показателей уровня жизни между Севером и Югом, как предсказывают некоторые экономисты, будет происходить очень медленно, если вообще произойдет. Как сказал Робин Брукс, главный экономист Института международных финансов (ИМФ), Джеймсу Уитли из Financial Times в 2019 году: «Все чаще и чаще говорят, что история роста развивающихся рынков уже подошла к концу. Премии за рост больше не будет» (16).
Если взглянуть шире, чем оценка ВВП, то мы вряд ли увидим более радужные перспективы. Другие экономические показатели, особенно уровень долга и производительность, также задают неверное направление.