Алатристе остановился у фонтана и обвел взглядом патио. Я, одурелый от увиденного, держался чуть позади. Бойкого вида гулящая девица, закинув свое покрывало на плечо, будто плащ перед поединком, приветствовала моего хозяина весьма непринужденно и даже бесстыдно, назвав красавчиком, и при звуках ее голоса двое молодцов, до этого бросавшие кости за столом, оставили игру, медленно поднялись, поглядывая на нас не то чтобы косо, но – искоса. Одеты были оба на принятый в их кругу манер – пелерины с распахнутым воротом, цветные чулки, а на широченных перевязях брякала и звенела прорва всякого оружия. Тот, что казался помоложе, вместо кинжала носил пистолет и круглый пробковый щит на боку.
– Чем можем вам услужить, сударь? – спросил первый.
Капитан – большие пальцы засунуты за ремень, шляпа надвинута на глаза – окинул обоих бестрепетным взором и ответил:
– Вы – ничем. Приятеля ищу.
– А может, мы его знаем? – сказал второй.
– Не исключено, – отозвался капитан, озираясь по сторонам.
Двое переглянулись, и к ним, заинтересовавшись, тотчас присоединился третий, до сей поры топтавшийся поблизости. Я взглянул на Алатристе – он был холоден и очень спокоен. В конце концов, подумалось мне, он знаком с этим миром не понаслышке. Ему видней, как себя вести.
– А может, вам угодно… – начал было первый.
Но Алатристе, не обращая на него внимания, двинулся дальше, а я – за ним, не выпуская из поля зрения троих молодцов, которые вполголоса совещались, не оскорбиться ли им на такое поведение незнакомца и не пырнуть ли его сзади шпагой разика три-четыре. Поскольку ничего за этим не последовало, к единому мнению они, вероятно, не пришли. Капитан меж тем разглядывал трех мужчин и двух женщин, сидевших в полумраке у стены, – они вели оживленную беседу, прикладываясь время от времени к бурдюку вместимостью самое малое в две арробы. Тут я заметил на губах у него улыбку.
Алатристе направился к ним. По мере нашего приближения разговор стихал и наконец прекратился вовсе, а беседовавшие воззрились на нас опасливо. Один из них, смуглый и черноволосый, помимо огромных бакенбардов, носил на лице пару отметин, полученных явно не при рождении, и обладал здоровенными ручищами с грязными обломанными ногтями. Был он весь в коже, с короткой широкой шпагой на перевязи, а штаны грубого полотна украшены невиданными мною доселе желто-зелеными бантами. Оборвав свои речи на полуслове, но не меняя позы, он уставился на моего хозяина.
– Если это не капитан Алатристе, – вдруг воскликнул он, просияв, – пусть меня вздернут на рее!
– Меня удивляет, дон Хуан Каюк, что этого не произошло до сих пор.
Каюк расхохотался, выругался и вскочил, отряхивая штаны.
– Откуда вы взялись? – спросил он, протягивая руку, которую капитан тотчас пожал.
– Откуда и все мы.
– Тоже скрываетесь?
– Нет, в гости зашел.
– Кровью Христовой клянусь, я очень рад вас видеть!
Хуан весело отнял бурдюк у своих сотоварищей, и вино пошло по уготованному ему пути, и даже я получил причитающееся. После обмена воспоминаниями про старых знакомых и некую сообща осуществленную затею – тут я и узнал, что удалец этот служил в Неаполе в солдатах и был там не из последних, а хозяин мой сколько-то лет назад нашел в этом самом дворе убежище, – капитан отвел его в сторонку. И без околичностей сообщил, что есть дело. Дело ему по плечу и за недурные деньги.
– Здесь?
– В Санлукаре.
Хуан развел руками, не скрывая огорчения:
– Да я бы с радостью, если бы можно было высунуть нос – и сразу назад… А надолго отлучаться мне никак нельзя, потому что на прошлой неделе я приколол одного купца, а он, как на грех, приходился зятем здешнему канонику. Я в розыске.
– Это можно будет уладить.
Хуан поглядел на капитана очень внимательно:
– Едва ли… Разве что вы спроворите мне архиепископскую буллу.
– Найдется кое-что получше. – Алатристе похлопал себя по карману. – Как насчет бумаги, по которой люди, набранные по собственному моему вкусу и выбору, будут неприкосновенны для правосудия?
– Да что вы говорите?
– Что слышишь.
– Недурно, недурно… И заманчиво. – Внимание сменилось уважением. – Как я понимаю, затея ваша – из разряда тех, где придется помахать шпагой.
– Правильно понимаешь.
– Вы да я?
– Ты да я да еще кой-кто.
Хуан поскреб косматые бакенбарды. Бросил взгляд на своих дружков и понизил голос:
– И что же – хорошо заплатят?
– Более чем.
– То есть?
– По три «двуспальных» на рыло.
Хуан восхищенно присвистнул сквозь зубы:
– Богом клянусь, мне это подходит! В нашем ремесле, капитан, расценки упали ниже некуда… Не далее как вчера некий хмырь за то, чтобы я прикончил поклонника его благоверной, предлагал мне всего лишь двадцать дукатов… Ну статочное ли это дело, а?
– Срам.
Хуан вразвалку прошелся взад-вперед и с молодецким видом подбоченился:
– Вот и я ему говорю: «За эти деньги можете, сударь, рассчитывать, что на рожу вашего обидчика наложат десять, ну от силы – двенадцать швов…» Так и не сторговались. Мало того – слово за слово, повздорили, сцепились, а кончилось тем, что пришлось в самом клиенте дырочку провертеть, причем бесплатно.
Алатристе снова оглянулся по сторонам:
– Мне нужны надежные ребята… Не бахвалы, не горлопаны, а основательные, умелые люди. Такие, что знают свое ремесло в совершенстве, а если припечет – не проболтаются.
Хуан понимающе покивал:
– И много ль вам требуется?
– Не меньше дюжины.
– Однако… Действуете с размахом.
– Что ж на пустяки-то размениваться…
– Я понял… А это очень опасно?
– Умеренно.
Хуан, соображая, сморщил лоб:
– Здесь какого ни возьми – сплошная труха… Большинство годится на то лишь, чтобы фехтовать с безруким да стегать ремнем свою бабенку, когда она вечером приносит на полгроша меньше положенного, но вот этот… – он незаметно показал на одного из тех, кто сидел у стены, – подойдет. Имя ему Сангонера, тоже бывший солдат. Отчаянный малый, тяжел на руку, легок на ногу… Еще есть у меня на примете один мулат, он прячется сейчас в Сан-Сальвадоре. Зовут Кампусано, человек умелый и не болтливый… Полгода тому назад хотели повесить на него одно убийство, к которому он, между нами говоря, имел самое непосредственное отношение… Так вот, он выдержал четыре пытки и ни в чем не сознался, ибо затвердил накрепко: распустишь язык – высунешь его до пояса.
– Благоразумно, – заметил Алатристе.
– Тем паче, – философски досказал Хуан, – что в слове «нет» букв всего на одну больше, чем в слове «да».
– Это верно.
Капитан в раздумье поглядывал на Сангонеру, по-прежнему сидевшего у стены.
– Что ж, если ты за него ручаешься, возьму твоего парня – разумеется, после того, как сам с ним потолкую… И на мулата взгляну. Но двоих мне мало.
Каюк завел глаза, припоминая:
– Есть и еще в Севилье испытанные и верные люди. Вот хоть Хинесильо Красавчик или Гусман Рамирес, у них хорошая закваска… Хинесильо вы наверняка помните – лет десять-пятнадцать назад, как раз когда вы здесь скрывались, он убил стражника, который прилюдно назвал его поносными словами.
– Помню, – подтвердил капитан.
– А если помните, то, выходит, не забыли, что он глазом не моргнет и не попятится, даже когда жареным запахнет.
– Странно, что его самого еще не поджарили.
– Он нем как рыба, только рыба эта – акула, а потому немного найдется желающих связываться с ним… Где обитает постоянно, не знаю, но вот что сегодня вечером он будет на бдении по Никасио – это точно.
– Это еще кто такой?
Хуан кратко ввел Алатристе в курс дела. Никасио Гансýа, как выяснилось, был одним из самых знаменитых севильских удальцов, грозой стражников, манной небесной для таверн, борделей и игорных домов. Случилось так, что на узкой улочке карета графа де Ньеблы обдала его грязью из-под колес. Никасио не стерпел обиды и не посмотрел на то, что вельможу сопровождали слуги и несколько друзей – таких же, как он, юных аристократов, – и, когда от резких слов перешли к делу, двоих уложил на месте, а самого Ньеблу ранил в бедро, так что выжил тот просто чудом. Немедленно налетела орава стражников и альгвасилов, началось следствие, и хотя сам Никасио не сказал ни слова, повесили на него еще несколько преступлений, в том числе – два убийства и нашумевшее ограбление ювелирной лавки на улице Платерия. В итоге завтра будет он удавлен гарротой на площади Святого Франциска.
– Так жалко, так жалко, – сокрушался Хуан, – для нашего дела он просто находка. Но ничего не попишешь – утром его казнят. Сейчас он в тюремной часовне, и туда, как положено, придут те, кто захочет выпить с ним напоследок и скрасить ему ожидание смерти. Красавчик и Рамирес – его закадычные друзья, так что там наверняка встретите обоих.
– Сейчас же отправляюсь в тюрьму, – сказал Алатристе.
– В таком случае кланяйтесь от меня Никасио. Я бы и сам сходил: попрощаться с приговоренным к казни – дело святое, но где уж мне соваться туда, при моих-то обстоятельствах… – Он замолчал и очень внимательно оглядел меня. – А что это за паренек с вами?
– Мой друг.
– Маловат еще вроде бы… – Хуан продолжал с интересом разглядывать меня, причем от его пытливого взора не укрылся и мой кинжал. – Неужто он тоже мешается в наши дела?
– Иногда.
– Славная вещица у него за поясом.
– Славная. И поверь, он ее не для красоты носит.
– Молодой, видать, да ранний.
Беседа, уже не представлявшая собой ничего особо интересного, потекла далее: капитан подтвердил свое обещание все уладить – с тем чтобы Каюк смог наутро безбоязненно покинуть свое убежище. Тут мы с ним и распрощались, употребив остаток дня на продолжение нашей вербовки, приведшей нас сперва в Триану, а потом в Сан-Сальвадор, где капитан имел разговор с мулатом Кампусано – огромным темнокожим верзилой, у которого и шпага-то была длиной с алебарду, – придя к благоприятным для него выводам. Таким вот образом к вечеру под знаменем моего хозяина числилось уже шестеро новобранцев: помимо Хуана Каюка, Сангонеры, Кампусано и очень волосатого мурсийца, горячо рекомендованного прочими его сотоварищами, примк