тайный совет, не вернулся к команде. По мирно пришвартованным пиратским кораблям просто начали палить гарнизонные пушки, а вскоре явилась и стража.
Видимо, Тайрэ что-то заранее подозревал, уже получая торжественное приглашение. Предчувствовал, несмотря на все почтительные благодарности кхарра дэ’Шанцуно, на подаренный гербовый перстень и клятву вечной дружбы перед лицом Пала. Потому что на прощание он отдал строгий приказ уходить в определенное время – с ним или без него. Уходить независимо от обстоятельств. Да, он отдал именно такой приказ. Но он не отдавал приказа не возвращаться.
«Ласарра» отошла к лежавшим в стороне от прочих земель Закрайним островам и стала чиниться, зализывать раны, строить план. Дуан прикладывал все силы к тому, чтобы управиться побыстрее, и все время одни и те же мысли грызли его изнутри, как грызли и прочих, то и дело срывавшихся на стычки, споры, драки. Они были сломлены все, до единого. И разобщились.
Почему? Почему капитан Тайрэ всегда принимал решения сам? Ему предоставили право взять кого-то на совет, и, видят боги, согласился бы любой, от юнги до боцмана. Но он не взял никого, усмехнулся, бросив: «Нет у меня таких важных птиц».
– Он слишком ценил твою шкурку, красавчик.
– Тебе стоило пойти за ним хотя бы тайно.
– Запускай проклятую машину, капитана надо вытаскивать.
Это, да и слова куда злее, Дуан слышал от каждого второго и до сих пор считал, что они, прожигавшие его покрасневшими от злости, бессонницы и висхи глазами, были правы. Но тогда он только качал головой и твердо повторял:
– «Ласарра» не готова. Мы не пойдем на Каменный Город с пушками, которые не стреляют, и огнеплевами, которые не высохли. Нам нужно собраться.
Пираты скрипели зубами и отходили. Они, в отличие от Дуана, не умели приводить в движение заморский механизм и топку. Так было всегда, Тайрэ считал это одним из залогов безопасности – даже больше своего подопечного, чем своей. И команда ждала. А молодой принц знал, что, скорее всего, умрет, так или иначе. Потому что, скорее всего, уже опоздал.
«Ласарра», напоминавшая спящего, разбуженного Темными богами, явилась в гавань ночью, в полной тишине. Примерно так же она когда-то пристала к Семнадцатому острову архипелага Пирокко; тогда на борту были двое, теперь – больше. Пираты вышли в городской порт, безошибочно помня дороги к кварталам знати и к постам ночной стражи. Взрывчатки приготовили достаточно. Когда настал рассвет, от богатых районов, порта, верфей Лауронны остались камни, доски и трупы.
И тем не менее Дуан опоздал. В этом он тоже всегда винил себя, и плевать, что всё произошло даже до того, как выстрелила первая гарнизонная пушка и на «Ласарре» загорелся первый парус. А еще… пушки и пламя были не первым и не страшнейшим оружием Лауронны. И не главной причиной, почему на ее развалинах Волки, такие благородные и принципиальные, почти не оставили живых. Положили большинство тех, кто поддерживал возвращающуюся династию.
…Каменный Город любил моду, уклад, традиции Морского Края. Его систему отсчета времени, его книги, пищу и музыку. Но кое-что здесь все же предпочли перенять не у своих далеких и благородных соседей, а у более ближних. Здесь никогда не строили виселиц.
Отрубленные головы пиратов со «Звездолова» и «Красавицы» – двух союзных с «Ласаррой» кораблей – были насажены на пики, все до одной. Пики городская стража расставила, казалось, по всему порту и дальше, на ратушной, рыночной и дворцовой площадях. Натыкаясь взглядом на каждую такую пику, Дуан чувствовал один и тот же ужас до рвотных спазмов. Ужас этот чуть ослабевал, когда искаженные черты очередного лица, тронутого следами разложения, оказывались не знакомыми. И вспыхивал с новой силой спустя несколько десятков шагов.
Он знал, что нужно искать в казематах. Знал, что пойдет туда, один или нет. И именно там, в бледном рассеянном свете заканчивающейся ночи, он увидел, что капитану «Ласарры» Багэрону Тайрэ отрубили обе руки по локоть. Никто из кхарров не хотел, чтобы в будущем он возвел на престол кого-то другого. Но при этом все обставили с царственной насмешкой…
«Он говорил, что такова его благодарность за мою храбрость. Моя жизнь».
Тайрэ произнес это без всякого выражения, уже когда «Ласарра» покидала заморские гавани. Пираты не взяли здесь ни самоцветов, ни пищи и воды, ни даже законную плату. Они забрали только головы союзников, чтобы похоронить на Закрайних островах. На самом краю воды, там, откуда особенно величественно и прекрасно море и где, говорят, сама Моуд, Рыжая Богиня, целует доблестно павших мертвецов в лоб и уводит за собой в странствия. А вскоре Багэрон Тайрэ сказал о том, что тоже уходит, и сказал это так, что никто не решился спорить. Те швэ Дуан тоже так и не перестал видеть во снах, каждый раз одинаково ярко.
…Они вернулись в Морской Край, где настал фиирт. Середина Полукруга, время точно между Большим Приливом и Большим Отливом, когда некоторые участки моря покрывает лед, и его же крупицы сыплет сверху Лува, чьи волосы и золотой наряд белеют до холодного слепящего блеска. Никто не любит в Морском Краю фиирт, потому что он – время голода, немощи и расставаний.
«Ласарра» зашла в порт на самом лесистом мысе – полудикий, посещаемый разве что Крысами, когда нужно подлатать свои посудины. Это не случайно любимое их гнездо: здесь тихо, даже некого и незачем грабить. Едва сводящее концы с концами маленькое королевство Нир живет только тем, что продает рыбу, пушнину и древесину. Последняя, редкая и красивая, могла бы быть ходовым товаром, но дело в том, что почти любое здешнее дерево в толщину и в высоту не уступит оборонной башне. Лес намного древнее поселившихся на мысе людей, рубить его почти невозможно, как невозможно даже жечь. Нир – страна на его корнях, в его тени. А корни эти с жадностью пьют не только подземную пресную, но и морскую воду, а порой – не брезгуют и человечьей кровью.
Дуан думал о том, что здесь, в этом холодном глухом покое, можно будет залечить многие раны. Тайрэ, видимо, думал так же.
– Что ж, парни и девчата. Надеюсь, вы пожелаете мне побольше удачи от Светлых богов и будете иногда выпивать за меня.
Он сказал это просто, ведь прежде все оговорили не раз. Но сказанное вновь пригвоздило всех к месту, потому что никто до конца не верил, что решение капитана бесповоротно. Кто-то из женщин заплакал. Дарина зашипела: на «Ласарре» не любили слез; здесь даже умирали, смеясь и сквернословя.
Принц неотрывно смотрел на стоявшую спиной к ветру, закутанную в теплый плащ фигуру. Бесцветные глаза Тайрэ не отражали ничего, а губы сжались в узкую линию. Обе отсутствующие руки были сейчас заменены протезами: правая деревянным, левая – крюком.
– Маар…
– Капитан…
– Багэрон, ты рехнулся?
Голосов было множество, они накатывали друг на друга, как волны. Дуан ничего не говорил; он стоял в стороне от окружившей Тайрэ толпы и с усилием цеплялся обеими руками за край борта. Сжимал до побеления костяшек. Упрямо наклонил голову и изредка зажмуривался.
– Не смейте!
– Мы вас не пустим!
– Да, сожри меня Джервэ, капитан!
Почти все они – эти верзилы, головорезы, воры, юркие женщины, нуц со множеством тайн в прошлом, – знали Багэрона Тайрэ дольше, чем Дуан. Но только принц понимал: никакие мольбы и божбы не помогут. Ему мучительно хотелось попытаться, но он не попытался, и единственным, что он услышал на прощание, было: «Дуан будет вашим капитаном. Я верю ему как себе. Если вы нарушите эту волю, я приведу по ваши головы всех Темных и Светлых богов». Дуан тогда почувствовал на себе разом десятки взглядов. Но, скованный горестной немотой, немотой в очередной раз брошенного, преданного ребенка, он только крепко сжимал кулаки, смотря под ноги.
– Дуан?
– Я… сделаю всё, чтобы «Ласарра» не сбилась с курса.
Прощаясь, он не обнял капитана только потому, что не хотел напоминать: тот не может вернуть объятие. Они взглянули друг другу в глаза в последний раз, и Тайрэ чуть склонил голову.
– Я рад, что ты вырос. И что вырос таким. Прощай.
Спрыгнув с трапа, Тайрэ пошел вперед. Он не обернулся – ни разу. И желание побежать за ним тоже застыло в холодном сне, мучительное и щемящее.
Именно тогда Дуану пришлось узнать, что значит быть капитаном. Капитаном, которого к тому же принимают со скрипом, неохотно и настороженно, пытливо оценивая каждый взгляд, шаг, поступок. Принимают, постоянно сравнивая со старым, потому что с таким невозможно не сравнивать. «Почему ты?» «Почему тебя»? Дуан читал эти вопросы у многих в глазах, но только поначалу: вскоре ответы нашлись. Ведь один из первых и самых главных уроков Багэрона Тайрэ пригодился как никогда.
Забыть о средних величинах. Стать лучшим. Быть лучшим.
День мучительно умирал в написании приглашений на Сэлту Большого Отлива. Предвкушение ее уже разлилось в окружающем воздухе; порой казалось, он даже звенел и вибрировал. Время дневных гуляний и ночных прыжков через разведенные на отмелях костры любили все: и народ, и знать. Съезжались со всех концов.
Дуан понимал, что хорошо провести празднества – еще одно испытание, которое ему предстоит. А еще он окончательно укрепился в мысли, что для осуществления нехитрого плана по собственному освобождению от титула настал лучший момент. Еще один старый совет Багэрона Тайрэ – находить дополнительную пользу во всех делах – как и всегда, пригодился Дуану.
За время своего монаршего путешествия по Альра’Илле он успел приметить много сообразительных и галантных молодых кхарров, графов и баронов, гильдийцев, военачальников и купцов, которые – по его мнению – могли бы понравиться сестре. От всех приглашенных они составляли не меньше четверти. Хоть кто-то должен был подойти.
Старший церемониймейстер Вейг уже запланировал несколько балов, морских прогулок и охот, и мысль о расходах, которые пре