И это было правдой, Дуан не спорил. Но, благо, людей, похожих на Вударэса, на свете жило довольно мало.
…Рано осиротев, своего первого регента Дрэн повесил после пятнадцатого Прилива, следом – еще троих. Свою первую и последнюю для мирной Тилмы войну – с сагибом Азралахом за остров Агара, самовосполняющееся месторождение самоцветов, – юный монарх выиграл в шестнадцать, завершив начинания отца. После этого его раннюю самостоятельность безропотно приняли даже Тридцать – совещательный тилманский орден, куда входили старые бароны. А к следующему Приливу беловолосое существо с черными провалами глаз, эфемерное и болезненное в детстве и неожиданно расцветшее в отрочестве, уже было возведено народом едва ли не в ранг детей Богов. Тилманцы обожали короля, настолько, что расписали бы его портретами все стены домов, не запрети он вообще где-либо запечатлять свой облик, даже чеканить на внутренней стороне монеток-ракушек. Он был странным, очень странным человеком, – например, суеверно боялся проклятий, потому и не разбрасывался собственным лицом. Зато все, кто помнил старые времена, сходились на одном: в последнем правителе династии, имевшей гербом бело-синий крестоцветный лилейник, сочетались все лучшее и все худшее, что вообще было в искусниках, в тилманском народе. Вударэс умел пользоваться как теми, так и другими качествами и делал это крайне избирательно, руководствуясь лишь настроением, переменчивым, как морская буря.
Жестокий вольный нрав молодого монарха плохо поддавался даже увещеваниям жрецов, что говорить о прежнем окружении родителей? Окружению этому Вударэс не доверял: слишком рано уснула вся венценосная семья – старшая сестра, братья и мать с отцом. Конечно, юноше было известно, что при дворе Тилмы яды в куда большем почете, чем у прямой, приветливой знати той же Альра’Иллы, и Нира, и Тура. Нигде в Морском Краю не травили так изощренно, как в Тилме. Конечно, Вударэс опасался за свою шкуру и был осторожнее ласки, но при этом – отважнее любого более крупного хищника. А вообще в нем всегда чудилось что-то от пиратов, может, поэтому Дуан немного восхищался им и, – это уже не подразумевало сомнений, – уважал. Причины имелись.
– Я здесь проездом, на корабле, – не дожидаясь вопросов и не задавая своих, сообщил Вударэс. – Весьма жаль, что я не смог воспользоваться… ммм… твоими услугами. Где «Ласарра»?
– Я не знаю, – тихо откликнулся Дуан, обуваясь и приводя себя в порядок. – Задержишься?
– Ночь, не больше, и того не планировал. Просто захотелось на тебя посмотреть. – Юноша, которого король Альра’Иллы редко называл этим словом даже в мыслях, поймал в ладонь пару капель. – Никогда не думал, что доживу до такого. Капитан Два Лица уселся на папочкин трон!
Дуан невольно усмехнулся в ответ и предложил отправиться в жилую часть резиденции, где, как оказалось, уже располагался на ночлег эскорт, взятый правителем Тилмы с собой. Почти все это время оба молчали, говорили лишь о формальной ерунде. Их настоящие разговоры никогда, ни в коей мере не могли касаться чужих ушей.
…Рыжая свела Дуана с тилманцем, когда Железный еще только ушел к перевалам. Вударэс несколько раз предлагал пиратам «Ласарры» неплохие авантюры, аккуратно и без обмана за них платил, но сближаться настолько, чтобы, например, в обход Гильдии предложить место в эскадре Соколов, не спешил. Он въедливо наблюдал за молодым капитаном, и Дуан в свое время пожалел, что не сразу догадался о природе этого наблюдения. Впрочем, тогда он еще не был особо проницателен.
Дуан хорошо помнил, как после удачного рейда на заморские острова – за проклятым перстнем с особенно большим чистым камнем – король пригласил его выпить вина. Как в один момент по хлопку холеных белых ладоней в зале сами захлопнулись двери и застучала поступь стражи – немой до последнего солдата, только таких в этом крыле и держали. И как Вударэс, приблизившись вплотную, тихо и вкрадчиво шепнул одну фразу:
– Значит… Ино ле Спада, пропавший принц.
Дуан, честно говоря, с беспокойством ждал от этого меченного Домкано и глубоко порочного существа других слов и действий: сплетничали, будто он любит не только красивых женщин, но порой и мужчин. Дуан даже готовился ударить зарвавшегося юнца ножом, но теперь в первый миг испуганно выдохнул, а во второй – совсем перестал дышать. Все оказалось хуже, куда хуже опасений. А тилманец как ни в чем не бывало улыбнулся, отошел и налил себе вина.
– Ну я же не дурак! – это все, что он счел нужным прибавить. – Не люблю быть дураком. Выпьем еще немного? Как монарх с монархом?
И они выпили.
Мотивы, по которым Вударэс уже столько Приливов хранил тайну Дуана, не обсуждались и были загадочными. И кто знает, может, одним из них было даже понимание, другим – честность, третьим – любовь к хитростям и тайнам… ну а остальную часть составлял простой расчет.
– Мне выгоднее иметь тебя пиратом. Волком с уклоном в Крысу, отбросом общества. Кто знает, что ты разболтаешь обо мне, став королем?
Дуан понимал. Усмехался. И ценил. Ему действительно было что разболтать при желании.
– Жаль, что он так быстро ушел… славный мальчик. Очень.
Король Вударэс говорил это, томно развалившись в кресле у камина и полуприкрыв глаза; в опушении белесых ресниц они напоминали жирных черных мух. Дуан, несколько расслабившийся от вина, бездумно смотрел на дверь гостиной, только что захлопнувшуюся за принцем Фаарродданом о’Конооарром. Нирец выдержал в обществе тилманца ужин и около десяти швэ беседы, после чего, сославшись на усталость от дня в порту, отправился в свои покои. Но когда Дуан, прощаясь, одними губами шепнул: «Он завтра уедет!», на непроницаемом лице мелькнуло облегчение.
– Ты его испугал, – укоризненно сказал капитан «Ласарры», ставя ноги на низенькую табуретку. – Знаешь, некоторые не любят, когда на них смотрят так… ну… как ты смотришь на почти все, что ходит вокруг тебя. Тем более, у Арро есть невеста.
Глаза, почти не отражающие пламени, уставились на него со снисходительной жалостью. Всем своим видом король Тилмы сообщал, что наличие невест еще никому и ни в чем не мешало. Дуан нахмурился и уточнил:
– Моя сестра.
Вударэс чуть подался вперед.
– Так она не умерла?
Цепенея внутренне, Дуан упрямо кивнул.
– Я уверен. Уверен, слышишь?
Тилманец передернул узкими плечами и примирительно улыбнулся.
– Ладно, брось. Я не хотел ничего такого. У меня уже довольно долгое время, как ты знаешь, немало важных дел.
При этих словах пальцы коротко простучали по подлокотнику, а кончик языка быстро облизнул губы. Дуан неосознанно поежился и уточнил:
– Так ты по делам едешь?
Юный король улыбнулся, уже не мечтательно, скорее опасно и хищно:
– У меня встреча в море. С дагирцем.
Ожидаемый ответ, и можно было обойтись даже без имени. Азралах, кто же еще? Если тилманец и вел дела с «заморскими скотами», то только с одним, самым цивилизованным. Два разных отражения белого народа действительно связывала своеобразная дружба. Вероятно, когда-то юный король впечатлился непокорным нравом, равно как и своеобразным дикарским благородством плененной жертвы. Иначе почему, в конце концов отпуская его, даже милостиво согласился сделать Агару, «девственную сокровищницу», общей, вместо того чтобы по договору закрепить за Тилмой?
– Да, надо обделать кое-какие дела, – тем временем продолжил Вударэс. – А то кто-то сильно зарвался в последние Приливы, надоело это терпеть. Будет жарко.
Услышав подобное в другое время, Дуан бы насторожился и, зная тонкое чутье и крепкую хватку тилманца, попросился в долю. Сейчас мысли о собственных проблемах, пусть даже и притупившиеся от выпитого, заставили лишь из вежливости уточнить:
– И кто же тебя так прогневал?
– Узнаешь, – отозвался Вударэс. Больше он говорить явно не хотел, а Дуан не настаивал. – Вы все узнаете. Ну а уже потом я, может, побываю и у дикарей в гостях, и тебя еще навещу…
Теперь Дуан вяло усмехнулся. Да, несомненно, весть в подобном духе дойдет до Альра’Иллы и, вероятнее всего, многих поставит на уши. Дела короля и сагиба по определению не могли оставить кого-то равнодушным, слишком много шума они производили.
Вударэс, думая о чем-то своем, теребил висевшую на поясе девятихвостую плетку – оружие едва ли не более любимое, чем клинок и пистолет. Неожиданно в бесстрастном взгляде мелькнуло сочувствие, потом прозвучал вопрос:
– Скажи, мой свободолюбивый друг… как же ты выживаешь под этой маской? Там, у вашей лечебни, я видел в окно нуц, с которым ты сидел, и видел твое лицо. Это… твоя красавица, Дарина? Дождь не дал мне рассмотреть. Так она здесь, с тобой? Больна?
– Нет, это советник, – с некоторым усилием отозвался Дуан. – Хороший парень, мой первый здесь друг. Если он умрет – а это возможно – не задавай мне вопросов, как я выживаю. Я уйду в море, потому что мне снова станет это невыносимо. Мне нужна будет ложь. Так что для всех я опять буду у тебя с визитом, понял?
Тилманец смотрел не мигая, потом кивнул.
– По рукам. Но он еще не умер, и вряд ли ты, да и Рыжая, дадите этому случиться. В конце концов, это же в своем роде… система зеркал.
– Зеркал? – тихо переспросил Дуан.
– Да. – Теперь бледные, почти женственные пальцы провели над каминным огнем и сложили птицу, тень которой заплясала на стене. – На корабле у тебя есть эта черная особа и наставник. Здесь у тебя черный же советник и тот старик, которого отец твоего отца так вероломно у нас переманил, Дариус Ноллак. Еще у тебя есть я и этот белобрысый дикарь из Нира… не замечаешь ли сходств, Дуан? – Губы расплылись в довольной улыбке, но тут же она угасла. – И да. Знаю, что ты почувствуешь, если разобьется хоть одно зеркало, хоть с одной стороны и…
– Хватит, – коротко попросил Дуан, глядя на тень птицы. – Умоляю. Довольно.
Это была еще одна черта тилманца – страшная, острая. Не случайно прозвищем, которое он получил в народе, кажется, еще в семнадцатый Прилив, стало «Мудрый». А ведь такое прозвище короли заслуживают чаще на склоне, чем в расцвете. И эта мудрость несет неизменную отраву горькой правды.