– Морские Розы появляются близ кораблекрушений, вытягивают из воды шипастые щупальца и насаживают на них утопающих моряков, чтобы выпить кровь, пока теплая, – небрежно заметил Дуан. – А потом выбрасывают оболочки и кости. Я такую…
Розинда наступила ему на ногу.
– Ты бы помолчал. Дурил отца, дурил меня столько Приливов подряд, как…
– Вы оба дурили друг друга, ваше высочество.
Дуан усмехнулся, услышав от Железного эти слова, Розинда тоже. На какое-то время она замолчала, надув свои пухлые губы. Явно думала, оставалось только ждать. Но кто-то ждать явно не хотел.
– Что ты будешь делать теперь? – принц Арро спросил это тихо и добавил, глянув на Дуана: – И… что будешь делать ты?
Но прежде чем хоть один из них успел бы ответить, рядом вдруг раздались свист воздуха и скрип каната. Мгновение – и на доски верхней палубы по-кошачьи прыгнула невысокая знакомая фигурка. Блеснула еще одна пара ярких синих глаз.
– Здравствуйте, дорогие внуки. Очень приятно видеть вас снова вместе. Хм… пожалуй, не стоило бахвалиться. Как же болит спина!
11. История мужчины, в которой замешана и женщина
Она оттолкнула канат в сторону и неторопливо приблизилась. Ее неожиданное, довольно эффектное появление удивило всех… кроме одного человека. Впрочем, учитывая, что явилась ее величество с «Ласарры», осведомленность Багэрона Тайрэ уже не выглядела необъяснимой. Галантным жестом он пододвинул старой королеве закрытую бочку, на которую та и уселась – с таким же достоинством, с каким восседала на тронах.
– Итак… я опоздала на семейный вечер с приглашением самых близких друзей?
Дуан хмыкнул, задумавшись о том, относится ли к близким друзьям труп советника в капитанской каюте, и все же поспешил успокоить бабушку:
– Вы подоспели как раз вовремя. Мы задались вопросом, что делать дальше.
– Ох, бабушка, я так соскучилась!
Розинда уже подскочила к старой королеве и крепко обняла ее. Морщинистая рука, похожая на лапку морской черепахи, погладила встрепанные темные локоны.
– Ах ты моя пришивная голова, как давно я тебя не видела… как-то ты выросла, да еще и отъелась на воле.
– Бабушка!
Старая королева зашлась молодым, совершенно довольным смехом. Розинда выпрямилась и потупилась.
– Прости меня. Ты, наверно, думала, что я…
Та приподняла брови.
– Умерла? Глупость какая, малышка, мне ли не знать, что ле Спада так просто не мрут? И женщины тоже. А уж мои-то внуки… что ты, что ты. У вас все это ветрогонство в крови.
– И вы туда же, – вздохнул Дуан. – В крови, в крови… Все, что может быть у меня в крови, так или иначе, от…
– Его семейки? – Бабушка ткнула пальцем в Железного. – Это он сам тебе наболтал? Слушай его побольше, он расскажет, как откусил кусок от диадемы Лувы и что на вкус она как козий сыр.
Тайрэ, внимательно и с интересом ее слушавший, чуть наклонил голову.
– Как вы можете убедиться, маара, и я, и наш общий друг с Тилмы просто проявили достаточно мужского такта и…
– …мужской глупости, хотел ты сказать! – Королева махнула рукой. – Лучше бы вы меня выдали, меньше у них было бы вопросов. Лучше бы…
– Выдали? – тихо переспросила Розинда.
Она вряд ли что-то понимала, и Дуан тоже. А королева тянула, поглядывая то на него, то на нее. Рядом не наблюдалось ни одной кошки, и, может, от этого бабушке было неуютно и непривычно. Синие глаза переметнулись на Железного, но его лицо ничего не выражало: если капитан и получил немую просьбу, то предпочел не заметить. Досадливо хмыкнув, старая королева все же заговорила:
– Давно-давно, моя милая девочка, у нашей семьи, у твоего дедушки, были Соколы. Ино об этом уже знает, а ты?
– Слышала, – кивнула Розинда.
– Давным-давно, моя милая девочка, эти Соколы предали вас, потому что в важный момент им не доверились и они разуверились в своей нужности. Про это Ино тоже уже разболтали все, кто мог, но слышала ли ты?
– Не слышала…
– А еще, тогда же, давно-давно, у твоего отца, моя дорогая девочка, была мать, и этой матерью была я…
Розинда насупилась.
– Ну, я не глупая, бабушка. Мне известно, как появляются дети!
Старая королева издала тихий ласковый смешок.
– Но могла ли ты представить себе, что, когда самый главный из Соколов захотел уйти и позвал меня за собой, я согласилась, потому что мне опостылел твой тихий, скучный, безропотный дедушка и мне не было жаль даже оставлять юного сына? Потому что я захотела свободы и захотела… стать пиратом?
Глаза принцессы распахнулись, да и Дуан, проверявший свой пистолет, едва не выронил его. В голове прозвучал неприятный до тошноты голос, сказавший, как оказалось, всего лишь чистую злую правду: «А вам стоило бы вообще держаться подальше от этих птиц! Равно как и птицам – от королев…» Дуан поднял взгляд. Бабушка больше не улыбалась.
– Я уступила тому, что завертелось у нас еще в Ганнасе. Я провела с Хангазо несколько Приливов, и мы любили друг друга, как любят мужчина и женщина. Да, Мужчина и Женщина, а не король и королева, которых нередко подталкивает друг к другу лишь условность. И я действительно стала почти той же, кем стала ты, маленькая розочка. Морской Соколицей, в которой никто не узнавал жеманную, зажатую супругу Овега Ученого. Какая я тогда была рыжая… – Веки мечтательно опустились. – Как Моуд. Совсем как она.
Некоторое время королева молчала, потом снова открыла глаза и обвела всех долгим пристальным взором.
– Со временем тоска взяла свое. Я знала, что мой уход подточил бедного Овега еще сильнее, чем предательство Эйратов. Знала, что он давно погиб, а тайна его позора – потерять жену, да как потерять! – так и осталась для всех тайной. Он, милый Овег, пекся о нашей чести! Пекся и мой сын, ставший великим воином. Пекся даже мерзавец ле Вьор. Зная, каким вырос Талли в таком-то окружении, я опасалась, но мне так хотелось посмотреть на него вблизи хоть разок. Я вернулась. И… он простил меня. Простил и позволил вернуться домой. Может, потому что сам был тогда так крепко и нежно влюблен, а любовь делает волю податливой, как шерстяная ниточка… а может, из-за чего-то другого. Так или иначе, он принял свою мать-предательницу, мать-беглянку, мать…
– Пиратку, – со слабой улыбкой закончил Дуан. И старая королева кивнула.
– Жажда перемен всегда жила во мне, сидела, вырывалась… а вырвалась в вас. Талли возненавидел все пиратское как знак опасности; пиратство и предательство были для него почти одним словом. Кто знает, может… в чем-то он был прав.
Нижний край неба уже пылал, верхний синел, подсвечиваясь изнутри. Кеварро и Дарина неотрывно смотрели на горизонт, будто вбирая этот свет в свои глаза. Тоже поглядев на рваные рыже-золотые всполохи, королева встала с бочки.
– А теперь, после всего… мне кажется, нам пора решить, кого же из наследников альраилльского престола мы привезем назад. Думаю, – взгляд опять стал мягким, даже лукавым, – второго мы тоже вернем, вот только чуть на другое место. Не стоит лишать хотя бы одного из вас шанса быть тем, кем он действительно хочет быть.
Стало очень тихо, будто смолкли даже волны. Ино и Розинда ле Спада посмотрели друг на друга, одновременно открыли рты, но неожиданно бабушка снова прервала их:
– Ах да… как я могла забыть. Бедный Талли, когда умирал, оставил письмо, которое попросил отдать вам. Я не думаю, что оно поможет что-то решить, но так или иначе, вы оба имеете право на правду о своем отце. В этих строчках ее больше, чем во всех последних пережитых им Приливах. Постарайтесь… быть мягче.
Она достала из складок одеяния помятый желтый лист, запечатанный алой королевской розой. И, пока Лува поднималась на первую свою ступеньку, двое прочли его.
Спустя еще десять швэ близ брига «Дарла а’о Дарус» вдруг разом грохнули четыре пушки. Когда первые корабли тилманско-альраилльской эскадры явились на шум, трофейное судно уже почти полностью сгорело и шло ко дну. Со всеми и всем, что пришлось там оставить.
Это была самая горькая и загадочная победа в современной истории королевства. Впрочем, многие великие победы таинственны и горьки на вкус.
Мне никогда не казалось, что последние швэ бодрствования я проведу, пытаясь удержать ручку в пальцах. Я уверен был, что Вудэн заберет меня прямо с коня, в разгар боя, или, может быть, с пиратской казни. Но я был глуп.
Дорогие дети.
Да, я пишу так, хотя первое мое дитя далеко, а второе – близко, но далеко. Если бы я мог подобрать другие ласковые слова для вас, непременно подобрал бы, но сложилось так. Это моя вина, что я совсем не знаю ласковых слов, которые нашли бы отклик в ваших сердцах. Мудрый старый жрец Локар часто в проповедях говорит, что семья есть не родство крови, а единство тан, и в последнее время я все яснее понимаю, что согласен с ним. Всей волей своей я тянусь к вам через то, что разделило нас, сквозь мной построенные стены и виселицы. И да помогут мне Светлые.
Девочка моя.
Моя маленькая роза, моя принцесса, моя красавица. К тебе я обращусь первой, и на то немало причин. Ты дама, ты мое младшее дитя, в котором так свежи дыхание и прелесть матери, и ты та, кто займет мое место уже очень скоро. Если бы я только мог продлить свою жизнь хотя бы на два-три Прилива, чтобы ты еще подросла, я бы сделал это, я оберегал бы тебя. Но из немощи, которую долго и незаметно нагнетали Темные, как за мой образ жизни, так и за мой характер, мне не выбраться, теперь это ясно. Мои старые раны все чаще ноют ночью. Иногда кажется, что весь я – одна сплошная рана.
Что, кроме королевства и его сокровищ, я мог бы завещать тебе из того, что завещают не короли, но родители? Я оглядываюсь и понимаю, что беден, беднее последнего рыбака. Ничего. Ты вряд ли сможешь запомнить меня как любящего отца: я проводил с тобой недостаточно времени, если не звать провождением времени поучения и церемониалы. Да… у тебя нет причин запоминать меня как любящего отца, ведь я даже не приближался лишний раз к тебе и едва ли разделял хоть одно твое мечтание. Но может быть… ты сможешь запомнить меня как человека, который не задал вопросов, узнав, что сын нищего смотрителя маяка Томфри покупает на какие-то деньги корабль? И как человека, который делал вид, что узнает в переодетых крестьянках в твоем окне тебя? И как человека, который ни разу не разрешил охотиться в альраилльских и сопредельных водах на маленькую бригантину-лань? Я давал тебе убегать раз за разом, потому что надеялся, что тогда ты не сбежишь навсегда, как…