Так закончил свое выступление живой представитель львовской интеллигенции. Ему аплодировали собравшиеся: в зале и в президиуме.
Тоже живые…
Глава восьмаяСтарые счеты
Следователь Великохатько, чьему попечению доверили товарища Шепелева, старался изо всех сил. Он заварил герою чаек, сбегал куда-то и вернулся с творожной ватрушкой. Впрочем, от предложенной половины Великохатько не отказался и сейчас уминал ее на пару с капитаном.
— Хорошо, что наши вовремя успели, — Великохатько отхлебнул из кружки обжигающий чай. — Вместе с милицией подъехали. Чуть машины лбами не столкнулись. Для тех же слово «Кобзарь» смысла не имеет, а у нас, как только товарищ Берия лично позвонил руководству, всех оповестили, так мол и так, проводится такая-то операция. Тот побег был фиктивен, а человека по кличке «Жох» с такими-то приметами из розыска снять. Если кто представится «Кобзарем», то оказать всемерную поддержу и так далее. Как вы решились себя рассекретить, знали, что не успеют до них дойти сведения, да? Уже готовилось финальное представление, да?
Шепелев только кивал. Кивнул бы, что его Великохатько не спроси. Хоть спроси «а ты по национальности китаец?», и то бы кивнул. Не слушал капитан. И не из нелюбви к следователям, а потому что устал. И дул сейчас чай в кабинете, и жевал эту ватрушку вместо того, чтобы завалиться где-нибудь (даже на камеру согласен) спать, он по единственной причине — ждал звонка Берии. Капитан позвонил Меркулову, доложил обо всем и сказал, что ему необходимо переговорить лично с наркомом. Меркулов помолчал (обиженно, как показалось Шепелеву), потом буркнул: «Ладно, сообщу товарищу Берии, ждите. Может быть, и захочет вас выслушать». И теперь капитан Шепелев ожидал звонка наркома, окруженный заботой Великохатько. Или Великохатьки — как сказал бы украинец. А глаза слипались…
Товарищ Берия позвонил довольно скоро.
Капитан закончил телефонный рапорт товарищу Берии, доложил о случившемся.
— Хорошо поработали, товарищ Шепелев, — услышал капитан в телефонной трубке. — Я оказался прав. Операция по внедрению принесла успех. Значит, тогда вы сейчас…
В телефонном эфире замолчали, раздался громкий треск и шорох помех, потом все стихло и раздалось Бериевское «Алле, вы меня слышите?»
И тогда капитан Шепелев воспользовался паузой. И перешел к тому, к чему мог и не переходить. Никто его ни к чему не обязывал. Он мог спокойно дослушать Лаврентия Павловича, который, не иначе, приказал бы возвращаться в Москву и готовиться к отпуску (но скорее всего, краткосрочному). Дослушать бы капитану и ответить: «Есть!» Но некий черт, сидящий в нем, видать, с рождения, тот самый, что когда-то толкнул его на путь оперативного работника, не знал, похоже, покоя.
— Разрешите, товарищ Берия? — не дал капитан продолжить наркому.
— Что вы хотите, капитан? — в голосе наркома послышалось недовольство.
И капитан объяснил, чего он хочет. Операция может быть продолжена. Есть одна идея. Но ее осуществление возможно только при деятельном участии наркома внутренних дел. Если он… И капитан изложил, что именно требуется от наркома. На этом закончил и замолчал.
Шепелев думал, что ему ответят как-то так «Вы же понимаете, товарищ Шепелев, что это невыполнимо, а обещать вы можете, что хотите, хоть приезд во Львов самого товарища Сталина», или «Такой сложный вопрос за один день не решить, вы же должны понимать, я должен навести справки о степени виновности», или, наконец, «Как вам в голову пришло такое, и еще меня хотите подставить под удар, а если враги вывернут факт наизнанку и выставят меня врагом народа?»
Однако капитан услышал другое:
— Давайте попробуем. Если у вас получится, я подпишу приказ.
Шепелев аж опешил. Он не мог поверить, что Берия согласился так легко и быстро. Словно вопрос касался приглашения на ужин.
Но и на этом капитан разговор не закончил.
— Товарищ Берия…
— Что там у вас еще?
— Я понимаю, что если все получится, то это уже не будет иметь для них никакого значения. Но это будет иметь значение для меня как для оперативного работника, как для работника госбезопасности, как для члена партии коммунистов…
— Давайте покороче, товарищ Шепелев.
— Я бы хотел быть полностью уверенным, что все будет так, как я пообещаю.
— Да вы что, товарищ Шепелев, горилки там перепили! Или очень возгордились от своих подвигов. Вы сомневаетесь, что Берия держит свое слово?! Отвечайте?!
М-да, щекотливая ситуация. Пик щекотливости.
— Мне было бы очень неприятно, товарищ Берия, если бы я обманывался на чей-то счет.
— Ну ты, Шепелев и… — и Лаврентий Павлович выразился непечатно. — Давно я такого не слышал, чтоб кто-то требовал от меня честного слова, — и вдруг в трубке рассмеялись: — А вы, товарищ Шепелев, хороший оперативник, я был прав. Оперативник дорожит своими обещаниями, которые дает разрабатываемому врагу, даже когда их выполнение или невыполнение зависят не от него. Я вас прощаю. Можете не сомневаться. Берия сказал — значит, сделает. Землю мне есть не надо, а, товарищ Шепелев?..
— Я дойду уже привычным путем, а вы объезжайте нормальным. Проехать можно. Я видел там угольный сарай. Значит, сюда даже грузовики добираются, чего уж вам. Не входите, пока не позову.
Щелкнул запор дверцы, «эмка» дала задний ход с хозяйственного двора, а капитан последовал выученным маршрутом — задворками и щелями между домов.
Стрельчатое кухонное окно светилось — Христина дома. Если не откроет, тогда придется ждать «эмку» и взламывать дверь. Капитан не хотел идти по жесткому варианту, потом труднее будет складывать разговор. Вот убежать Христина, даже если почувствует неладное, не сможет. Покойный ныне Кемень раскрыл ему запасной путь: через подвал и выбраться наружу через подвальное окошко.
Однако ничего такого делать не пришлось — Христина открыла сразу после того, как услышала его ответ на свое «Кто там?» Странно. Он думал, она спросит хотя бы «Почему не уехал из города, зачем пришел?»
Капитан шагнул в полумрак сеней.
— Без понтов, сука ментовская.
В живот уперся твердый предмет, в котором угадывался ствол, а к горлу приставили лезвие ножа. Лезвие было заточено, как казацкая сабля — всего лишь надавило на кожу, а кровь уже потекла по шее. Один (с лезвием) сзади, другой (со стволом) спереди — в хорошие клещи его взяли.
— Палец, облегчи его на перья и волыны. За голенищами не забудь пошарить, — раздалось над ухом.
Ствол отвели от живота, чьи-то руки принялись обшаривать одежду.
— Ты кто? — прохрипел Шепелев.
— Монгол. Слышал о таком?
— Нет, — предельно честно ответил капитан.
— Сейчас познакомимся. Это как же ты мог не слышать? Или обидеть хочешь? Ладно, сейчас увидишься с человечком, которого сразу вспомнишь.
— Готово, — отрапортовал тот, кого назвали Пальцем, — один наган у него был.
— Не густо. Ну, пошли. Эй, баба, давай вперед, двери открывай перед дорогим гостем. А ты, Палец, говорил, не придет. Вишь, влюбился он в нее.
— Тупой он, — с презрением сказал вооруженный обрезом Палец.
Капитан знал, что сегодня вечером в последний раз поднимется по этим ступенькам, пройдет этим коридором, свернет на эту кухню. Но не предполагал, в какой компании придется идти и что слово «последний» приобретет зловещий оттенок. Не прав был товарищ Берия, когда говорил, что для оперативника не так важны приемы рукопашного боя, как голова. Сейчас капитан согласился бы на треть поглупеть, лишь бы снизошли на него те приемы рукопашного боя, которые позволили бы обезоружить и отключить граждан уголовников. Конечно, кое-какие навыки и умения присутствуют, да и сила кое-какая в руках имеется, но вот есть такое опасение, что этого сейчас будет недостаточно.
— Вот он, Колун, — втолкнули Шепелева на кухню.
— Кто? — спросил невысокий человек, сидевший за кухонным столом, на котором лежала кепка, стояла недопитая гостями бутылка его, Шепелевской, перцовки и стаканы.
— Как кто? — не понял вопроса Монгол. — Жох. Это Жох? — спросил он хозяйку.
Та кивнула. В ее лице не было ничего кроме грандиозной усталости: поскорее бы уходили из ее жизни эти люди с кличками, с оружием, с грубыми плебейскими ухватками, с режущими слух словечками.
— Это такой же Жох, как Палец — это Монгол, а Монгол — это Палец, — вычурно выразился Колун.
— Это не Жох? — еще не дошло до Монгола.
— Даже близко не Жох. Ну, колись, кто ты такой? — Колун долил себе в стакан остатки Шепелевской перцовки и залпом выпил.
— Тебя пахан спрашивает, падла, — и Палец толкнул «не-Жоха» в спину стволом обреза. Больно толкнул — капитан невольно выгнулся.
— Пройти можно? Сесть? — попросил Шепелев. А еще он попросил бы у них немного времени, чтобы дождаться тарахтения мотора «эмки» за кухонным окном. Но машина где-то закрутилась.
— Тебе ничего нельзя, понял! — взвизгнул Палец.
— Можно я уйду? — спросила Христина, она стояла, опираясь на дверной косяк.
— Все остаются на своих местах, — распорядился Колун. — И ответ держат. Спрашиваю по-хорошему в последний раз. Ты кто такой?
Ну раз так, подумал капитан, тогда следует менять первоначальный план, созревший в голове по дороге от дверей до кухни. План был прост: признаться в том, что он — капитан госбезопасности, приезд «эмки» подтверждал бы его слова, отсюда вытекает выбор — или вы не причиняете вреда ни мне, ни женщине, а я вас отпускаю с миром, или вы вступаете в конфликт с госбезопасностью, что вряд ли так уж привлекательно. Одно было плохо в этом плане: уголовники народ дерганный, и тот же Палец, раньше, чем подумает о чем-то, может давануть спусковой крючок обреза с криком «Легавые! Обложили, суки!» Или вместо того, чтобы поверить липовому Жоху на слово, возьмут в заложники и его, и Христину, а что из этого получится в конечном счете одному богу ведомо, или черту…
— Я кто такой? — удивленно переспросил капитан Колуна. — Я видел, как убили Жоха. Он погиб на Финской войне. Он умер у меня на руках. И передал мне свое имя и свою биографию. Мы с ним были дружны, и он велел мне, чтобы я продолжал жить за него.