махать. Может оттого, что в батьку пошел. Вот когда я от матки про батьку узнал, то твердо решил, что буду бороться против этой буржуйской сволочи. Лет с десяти мечтал, как убегу в Советский Союз, стану коммунистом, научусь воевать и приду назад Советскую власть ставить. Но убежал, только когда стукнуло двадцать. Мать не бросишь же. Брат помер, когда ему было пятнадцать. Надорвался, взявшись таскать мешки, и помер. Кто мать кормить будет? А когда мать умерла, мне тогда было двадцать, вот тогда и ушел. Пешком до Союза топал. И на брюхе через границу полз.
Василий улыбнулся.
— Я только в Советском Союзе впервые мороженое попробовал. Объелся им, помню, потом три дня животом ходил.
День расходился славный — ни облака, весеннее, уже по-настоящему теплое в этих местах солнце, ветер есть, но в лесу не чувствуется.
— А у нас только оккупанты успевали меняться. В двадцатом чехи пришли, потом, меня уж тогда здесь не было, в тридцать восьмом тут придумали Карпатскую Украину во главе с фашистским прихвостнем Волошиным, который окружил себя националистами, фашистами и белоэмигрантами. А в марте тридцать девятого Закарпатье к Венгрии отошло. Ничего, еще чуть-чуть подождать, и установим здесь власть трудящихся. Уже немного осталось. Вон как близко подошли. Только через Карпаты Советскую власть перевалить осталось.
— Так что там за замок, где эти якобы археологи обосновались? — спросил капитан.
— Может быть, они и настоящие археологи тоже. И шпионят, и копают.
— Почему ты так решил?
— Много чего интересного накопать можно. Настоящие археологи там тоже работали в конце двадцатых. Те точно были настоящие. Из Австрии приехали. Мой друг Емельян Чижмар подрядился к ним землекопом. Хорошо платили. Много, говорит, чего накопали. Замок этот вроде бы еще наш, старорусский. Тут же русская земля. Галиция. Князь Даниил Галицкий заселил ее русичами. Тот, кто Львов основал. Львов этот, товарищ Шепелев, князь в честь своего сына Льва назвал. Не знали?
— Нет, — сознался в пробеле товарищ Шепелев. — Не до экскурсий мне как-то было во Львове, не до музеев.
— Львовщина, Карпаты и Закарпатье — русские это осваивали и заселяли, но не удержали. Вот и замок с тех времен стоит, так говорят. Потом к венграм перешел, когда они захватили тут все и начали окапываться. Один из ихних буружуев, князек какой-то, вселился в замок и укрепил его, чтоб ни одна сволочь, товарищ капитан…
— Вот за товарищей и капитанов на первый раз устный выговор, — перебил Шепелев. — Одного «товарища» я пропустил мимо ушей, но хватит. В лесу — не в лесу, а на «ты» и по имени. Понял? Вот и хорошо. Кстати, откуда столько знаешь?
— Да у нас каждый про тот замок может рассказ дать. Кто больше, кто меньше. Стариковских баек опять же в детстве наслушался. Чижмар тоже полюбил нас просвещать, нахватался у археологов историй. Он вообще всей этой земляной канителью проникся. Если б, говорит, образованный был, в архачи тоже подался бы. Но его образования хватало разве, чтоб лопатой махать.
— И чего там дальше с замком было?
— Хан Батый тут шалил, все разорил, а замок даже не пытался штурмовать, мимо обходил. Потом, когда эти места вошли в Трансильванию, турки сюда воевать пришли. Про то много легенд у нас ходит, как в этом замке держался и в набегах турку бил князь Кемень.
— Как ты сказал?
— Кемень.
— Знавал я одного Кеменя. Впрочем, как на самом деле его звали так, наверное, и останется неизвестным, но теперь ясно, чей он себе присвоил псевдоним. Но на князя он похож не был. Однако замыкается некий круг. Что с тем князем стало?
— Погиб в бою с туркой.
— Второй Кемень тоже погиб. Но не от турки. Ну, продолжай. Неужто весь замок цел?
— Да нет. Разрушен. Руины. Стоит фундамент да остатки стен.
— Кто ж его так?
— По легендам, гайдук Ванька Пинтя. За то, что просидел в подвалах дольше, чем по приговору выходило. Дескать, выдолбил из бревна пушку и долбанул по замку с соседней горы. Да вранье, понятно. Чижмар говорил, что по-другому было. Лет двести назад в грозу молния шибанула в пороховую башню, та взорвалась. Взрывом все порушило, остальное сгорело в пожаре. Ну уж больше никто замок не восстанавливал, дальше он только осыпался потихоньку, да народ по дворам растаскивал себе на постройки.
В лесу прогромыхал выстрел. Василий встал как вкопанный.
— Пойдем, — позвал его продолжающий идти капитан. — Из охотничьего ружья пальнули.
— А, может, нам достать? — Василий показал за спину.
— Успеем.
Вещмешки они развязали потом…
Сначала они вышли к замку. Пройти мимо него было трудно. Разве если дать крюк в десяток километров. Замок расположился на горе, и на какой горе! От вершины до подножия метров восемьсот, а если измерять по склону, то километра полтора получится. Была недалеко, где-то в двух километрах от первой, гора и повыше, наверное, та самая с которой какой-то легендарный гайдук палил по замку из деревянной пушки.
Они сейчас находились на склоне одного из холмов, какими полным-полна эта местность, сидели на своих мешках и рассматривали прославленную на все Закарпатье историческим прошлым Замковую гору. Остатки стен некогда неприступного замка издали походили на обгрызенные арбузные корки. Местами, где одна «корка» прерывалась, а другая еще не начиналась, в темных вздыбленностях над зеленью холма угадывалась кладка фундамента. Внутри бывшей цитадели местных феодалов, среди руин бывших замковых построек можно было различить два серых вздутия. Капитан догадался, что это стоят две большие шатровые палатки. И не факт, что их всего две. Различить, сколько и чего включает в себя археологический лагерь, удастся разве, проплыв над замком на дирижабле.
Капитан заметил мачту, увенчанную проволочной антенной. Ничего не скажешь, идеальное место для радиопередач. Само по себе высокое, да плюс мачта. Грех не обосноваться здесь абверовскому лагерю. На площадке перед остатками замковых стен, там, где желтая лента дороги добиралась наконец до вершины горы, стояли три машины. Грузовая и две легковых, из последних — одна спортивного типа.
— Бинокль бы, товарищ капитан, — мечтательно прошептал Василий.
— Убью за товарища капитана. Я, конечно, заметил, Василий, что ты ни разу не выговорил мое имя и всячески словесно ухищрялся, чтобы избегать обращений ко мне на «ты». Ладно, называй на «вы». Называй по имени-отчеству Борис Аркадьевич, но в последний раз по-хорошему приказываю — без товарищей.
Щеки Василия пунцовели, как переспелые вишни.
— Извините, не знаю, как получилось. Больше не буду.
— А бинокль бы не помешал, ты прав. Итак, Василий, что получается? Нам известно, что с заставы нас должны были доставить именно сюда, к этим археологам. Значит, не такие уж это простые археологи. На заставе бы у нас отобрали оружие, еще венгерские пограничники бы отобрали и передали бы его нашим абверовским доставщикам. Это связало бы нам руки. Теперь же мы вооружены, и археологическая экспедиция вот она, перед нами. Однако есть одно «но», которое мы обязаны устранить. «Но» всегда обозначает сомнение. Я уверен в том, что перед нами база абвера, но несмотря на мою уверенность на горе может оказаться обыкновенный лагерь обыкновенных археологов. Да, возможно, есть человек или два, которые не роются в земле, они занимаются другим, а именно переправляют перешедших границу дальше до того следующего пункта, который, может быть, и является базой абвера. Как убедиться, что перед нами то, что нам с тобой нужно? Туда проникнув. Нет, я уверен, что мы в любом случае увидим там и показательные раскопки. Нужно же им подтверждать прикрытие. Внешне, думаю, все выглядит пристойно. Другое дело, содержимое палаток.
Капитан проговаривал сейчас не для себя вслух свои сомнения, он именно объяснял Василию ситуацию.
— Во-первых, там должна стоять мощная радиостанция. Во-вторых, мы должны обнаружить там то, чем обеспечиваются агенты, забрасываемые к нам. Именно спецтехнику. Радиостанции переносные коротковолновые. Не подо что не замаскированные и замаскированные подо что угодно, начиная от дорожного чемоданчика и заканчивая радиолой. Кстати, в большом количестве должны наличествовать и батареи питания для этих радиостанций.
Над их головами чирикали, встряхивали ветки и порхали птахи, довольные наступившей весной. Внизу на луг выгоняли отару овец. По дороге от села, раскинувшегося километрах в трех от их холма, мчал грузовик. Внизу и вверху проходила жизнь, которой дела нет до абвера и двух сотрудников НКВД.
— Должны иметься взрыватели и взрывчатка, — говорил капитан. — Первые могут быть замаскированы под бритвенные помазки, детскую игрушку, пресс-папье, одежную щетку. Вторые, скорее всего, под консервы, самый распространенный контейнер для взрывчатки. Хотя и под фрукты, бывает, камуфлируют. Обязательно должны быть различные химические препараты, так как любят немцы химию и очень на нее полагаются: для проведения допросов, для усыпления, для диверсий, например, для засорения авиационных двигателей. Конечно же, оружие и приспособления к нему. Какие приспособления, спрашиваешь? Ну, например, для бесшумной стрельбы, такие толстые резиновые трубки с отверстиями. Не обязательно, но, полагаю, должны иметься в запасе советские документы, карты. И, разумеется, советские деньги, причем в количестве немалом. Одного этого, кстати, достаточно, чтобы убедиться, что перед нами не археологи. Археологам, работающим в Венгрии, что-что, а советские дензнаки пригодиться никак не могут. Ну и, как говорится, прочее барахло. Хоть бы и фотографическая техника, конечно, не любительская. Скажем, для микрофотографирования. А также микроконтейнеры для перевозки микрофотографий. Это может быть все, что фантазия нарисует. Например, накладные ногти. Короче говоря, база вблизи границы или, как ее именуют в абвере, «зеленой границы», должна сама себя выдать. Вот нам и надо ее пощупать.
— И как? — выдавил Василий, слушавший до того командира с открытым ртом.