Не могу понять, как это получилось, как я мог быть так непозволительно беспечен, так слеп, так невнимателен. Выстраивая сюжет, я нагло сказал себе: „Здесь они убегут“, и больше об этом не думал. Я оставил дыру, и мне нечем было ее заполнить. <…> Невозможно сбежать от двадцати жандармов в сердце Франции, притом что Бушу только что ампутировали ногу. <…> Стараясь придать делу Хорнблауэра побольше важности, я сам создал себе непреодолимые трудности, приставив к нему, помимо жандармов, одного из лучших полицейских офицеров Бонапарта. <…>.
Я стыдился себя, меня грызли сомнения, гожусь ли я для выбранной профессии. <…> Работа встала совершенно. Из тупика, куда я себя загнал, не было выхода. Надо было вернуться и пойти другой дорогой, то есть заново выстроить весь сюжет, а затем переписать предыдущие пять глав. Неужто их и впрямь придется переписывать? Мое необъяснимое предубеждение, не позволяющее менять законченный текст, всколыхнулось настолько, что я впал в панику. Но как может человек, у которого только что отняли ногу, сбежать от двадцати жандармов?
Разумеется, в конечном счете он сбежал. Я обнаружил, что у моей профессии есть не только тяготы, но и привилегии, а удача была на моей стороне. Двое суток (кажется) напряженных раздумий, и я нашел решения. Два дня я безостановочно вышагивал по кабинету утром и лихорадочно метался по неприветливым улицам остальную часть дня и вечер. Не просто так Хорнблауэр получил свою привычку ходить по шканцам, когда ему требовалось решить сложную задачу. Думаю, в эти двое суток были мгновения, когда мои дети шарахались от меня в ужасе. <…>.
Однако у писателя есть способности, которые раньше приписывались только ведьмам и чернокнижникам. Он может вызывать ветры и наводнения. По счастью, погода оказалась на моей стороне; бой в заливе Росас произошел осенью, а сейчас была зима, когда снежные бури не только возможны, но и вероятны. Снежная буря… река… лодка… наводнение… и все три моих героя сбежали, в чем может убедиться каждый, кто возьмет на себя труд прочесть шестую главу».
Зато путешествие по Луаре доставило Форестеру удовольствие, которого он прежде от письма не испытывал. Мирные, счастливые, спокойные дни… он жалел только, что Луара короче Амазонки и что творческий вкус не позволяет описывать эти дни слишком долго.
«Под стягом победным» вышел в 1938 году, а в 1939-м началась Вторая мировая война, и Форестеру надолго стало не до приключенческих романов. В Первую мировую его не взяли в армию из-за больного сердца, теперь он мог послужить Англии своим пером. Как многие британские писатели, кому возраст или здоровье не позволяли идти на фронт, Форестер начал работать в Министерстве информации — правительственном органе, который существовал в Британии с сентября 1939-го по март 1946-го. Его отправили в Соединенные Штаты писать статьи, рассказы и сценарии, которые поддерживали бы симпатии американцев к Англии. В это время в американских журналах «Кольерс» и «Аргози» выходят три рассказа о Хорнблауэре, которые недотягивают до остальной саги, но каждый по-своему любопытен для поклонников цикла. В «Руке судьбы» (1940) Форестер придумал сюжетный ход, который потом несравненно интереснее развил в «Лейтенанте Хорнблауэре». Этот рассказ (как и два других) не входит в «канон» и обычно не публикуется вместе с романами из-за хронологических неувязок, зато дает поклонникам повод спорить, за какую «Кастилию» Хорнблауэр получил наградную шпагу — за ту, что в «Руке судьбы», или за ту, что в «Лейтенанте». Действие «Дурного самаритянина» (1941, британский вариант названия — «Милосердное предложение») происходит, когда «Сатерленд» идет к месту встречи с «Калигулой» в июне 1810 года, то есть между восьмой и девятыми главами «Линейного корабля». Речь в нем идет о вопросе, крайне актуальном в годы войны: милости к пленным врагам. Занятно, что часть рассказа, которая выглядит совершенно неправдоподобной, — та, где Хорнблауэр стреляет из пушки стержнем с привязанным к нему тросом, чтобы навести веревочный мост, — основана на исторических фактах. Такого рода эксперименты — с примитивным ракетным устройством и с корабельной мортирой — действительно ставились в первом десятилетии девятнадцатого века и даже использовались для помощи потерпевшим крушение. В рассказе «Хорнблауэр и его величество» (1940) англо-американская война 1812–1815 годов чуть не заканчивается раньше, чем это произошло на самом деле; во всяком случае, Хорнблауэр успевает несколько раз подумать, как глупа и бессмысленна эта война.
Той же войне — вернее, тому, что лучше бы ее никогда не было, — посвящен и роман Форестера, вышедший в 1941 году, «Капитан из Коннектикута». Его герой, Джосайя Пибоди, очевидно, задумывался как «американский Хорнблауэр», но, в отличие от Хорнблауэра с его временами суровым реализмом, книга целиком приключенческая и заканчивается полноценным хеппи-эндом; все влюбленные пары женятся, и благородные враги — английский и американский капитаны — становятся не только друзьями, но и родственниками. Другими словами, это занимательное чтение на несколько вечеров, однако его нельзя поставить вровень с другими книгами Форестера.
Некоторое представление о его журналистских и писательских методах дает занятный эпизод, рассказанный Роальдом Далем. Даль в начале войны был летчиком-истребителем в Найроби, а в сорок втором его отправили в Вашингтон помощником военно-воздушного атташе британского посольства. «На третий день работы ко мне постучали. „Войдите“. В комнату робко вошел щуплый человек в очень толстых очках с металлической оправой. „Извините, что побеспокоил… меня зовут Форестер. С. С. Форестер“».
Посетитель объяснил Далю цель своего визита: «Я слишком стар, чтобы воевать. Единственное, чем я могу помочь Англии, — рассказывать о ней в американских газетах и журналах. Мы нуждаемся во всей помощи, какую способна дать нам Америка. Журнал „Сатердей ивнинг пост“ напечатает любой мой рассказ — у меня с ними контракт».
Форестер объяснил, что хочет узнать о самом примечательном, самом опасном событии из всех, что Далю-летчику пришлось пережить, а он сделает из этого рассказ для журнала. Даль предложил вместо устного интервью написать заметки, и Форестер за ланчем дал ему несколько советов: «Пожалуйста, сообщите мне как можно больше деталей. В нашем ремесле важны именно мелкие подробности, например, что у вас порвался шнурок на левом ботинке, или что вам на оправу очков села муха, или что у вашего собеседника был сломан передний зуб. Постарайтесь напрячься и вспомнить все».
Двадцатишестилетний сотрудник посольства сел и, буквально следуя указаниям писателя касательно мелких подробностей, набросал заметки. Результат был таков, что Форестер не стал их перерабатывать, а отправил в журнал под собственным именем Даля и со своей рекомендацией. Так «Сатердей ивнинг пост» получил рассказ под названием «Сбит над Ливией», а мир — писателя Роальда Даля.
Говоря о работе Форестера в годы войны, невозможно не упомянуть сверхсекретную миссию, о которой он не сообщил ни одной живой душе, кроме своего сына Джона, в то время еще подростка. «С. С. Ф. рассказал мне, что целый самолет с радарами для ночного боя и пилотами-испытателями вылетел из Британии в Лос-Анджелес. Он должен был дозаправиться в нескольких городах США, и на одной из этих дозаправок, где-то в середине Америки, застрял из-за поломки. С. С. Ф. срочно отправили туда обеспечить информационную дымовую завесу для проекта. Придуманная им легенда состояла в том, что все эти пилоты умеют видеть в темноте, поэтому им нельзя смотреть на свет и нужно есть много морковки, так как витамин А полезен для глаз. Отец провожал людей с повязками на глазах из самолета в гостиничные номера с плотно задернутыми шторами и закупал морковку целыми грузовиками. В итоге пресса не узнала о существовании самолетных приборов ночного видения». Как многие истории Форестера, эта байка вызывает большие сомнения, но, что удивительно, в ее основе лежит исторический факт: чтобы скрыть изобретение радаров, британское Министерство информации и впрямь распространяло через газеты и плакаты легенду, будто усиленное употребление моркови обеспечивает способность видеть в темноте. Дезинформационная кампания оказалась настолько успешной, что не только обманула немцев, но и уверила англичан в чудодейственных свойствах моркови.
Сверхсекретных миссий Форестер, возможно, не выполнял, а вот на военных кораблях как журналист бывал часто. Самая значительная его книга этого периода, «Корабль» (1943), основана на интервью с офицерами и командой британского легкого крейсера «Пенелопа», который в романе выведен под названием «Артемида». Действие книги укладывается в очень короткий промежуток времени — там описана всего одна операция. В каждой главе мы видим кого-нибудь из членов команды — от капитана досточтимого Майлса Эрнеста Траутона-Харрингтона-Йорка, сына седьмого графа Северна, до корабельного электрика. Все они винтики огромного боевого механизма, и при этом каждый — живой человек со своими мыслями, характером и прошлым, в которое нам на мгновение дают заглянуть. В мельчайших технических подробностях Форестер описывает историю одного-единственного снаряда, выпущенного «Артемидой». «Корабль» — книга о людях на войне, но «Артемида» — как «Королева Африки», как «Сатерленд» и многие другие придуманные Форестером суда — почти живой персонаж и полноценное действующее лицо.
О том, как тщательно Форестер работал с материалом, говорит предисловие к его рассказу «Рандеву», напечатанному в «Кольерсе» (герой служит на танкере-заправщике и почти весь рассказ состоит из описания ночной заправки): «История эта вымышленная, но ее пришлось показать цензору, и тот вырезал некоторые технические детали». Вряд ли каждый автор военной прозы вникал в соединение шлангов настолько, чтобы цензуре пришлось это вымарывать.
В том же 1943 году, когда вышел «Корабль», американское Адмиралтейство отправило Форестера на линкор «Теннесси» под командованием адмирала Кинкейда, который со своей эскадрой находился тогда вблизи Алеутских островов. Здесь, стоя на мостике линкора рядом с капитаном, писатель впервые ощутил сильную боль в ногах и поначалу решил, что от сырости и холода схватил ревматизм. Однако и после возвращения в Калифорнию боли только усиливались. Наконец Форестер обратился к врачам, и ему поставили диагноз — атеросклероз. «С кислой миной врачи предупредили, что очень скоро отрежут мне ступни, а затем и ноги, пока же посоветовали найти дом без лестниц, где меня можно будет возить в инвалидном кресле, — писал он тринадцатью годами позже. — Еще мне сказали, что если я вообще хочу жить, то должен превратиться в овощ: ничего не делать, ни из-за чего не волноваться и ни о чем не думать. Вполне естественно, я попытался исполнить медицинский совет. Разумеется, совсем не думать человек не может — я бы в этих обстоятельствах, скорее всего, думал бы о предстоящей ампутации. В любом случае мой темперамент решительно не годился для овощной жизни — все попытки себя к ней принудить оказывались той самой изнурительной работой, от которой мне велели воздерживаться.