И все ж, не обойтись сыску без людей науки.
Год назад взяли мы жулика. Воришка молодой, первогодок, и важно было знать: куда связи идут, к кому?
Зажали мы мальчишку допросом, выудили: вытравил он из паспорта старые записи, вписал свои. Мы это и так знали.
Спрашиваем:
— Чей паспорт? Кто его тебе дал?
Молчит, язык проглотил. Отнесли мы паспорт Кичиге. Положил он его под ртутно-кварцевую лампу, и тогда засветился из-под чернил старый текст. Потом уже дело это блином масляным в рот полезло.
Смолин положил в костер сушняку, сказал внезапно:
— Люблю я огонь, Иван Сергеич, безгранично. Костерок ли, пламя ли в домне, искру в глазах…
И добавил без всякого перехода:
— У нас ни тумана, ни фокусов нет, Иван Сергеич.
Все — труд, терпение, анализ. Вот этому и учись. В себя верь, понятно. Без этого, как жить? Но не стесняйся спросить у старших, у знающих больше, у экспертов. Сегодня без науки, разумеется, глупо работать.
Вот послушай.
Как-то прибежал к нам завмаг. Молоко и то темнее бывает. Губы трясутся, слова глотает. Кое-как поняли: замок на магазине открыть не может. Ключ в скважину не входит.
Вырвал я пробои из двери, и вместе с ними отправил замок на экспертизу.
В магазине — голо. Все выкрали.
Отпоил я завмага водой, спрашиваю:
— Вы где перед кражей были?
— В командировке.
— А продавец?
— На собрании в городе.
Оба они, выходит, ни при чем.
А тем временем эксперты взяли замок под рентген. Ты знаешь, что оказалось в замке? Спички! Лучи быстро нащупали их. Видишь ли, дерево плохо поглощает эти лучи, и на рентгенограмме спички не были видны. Зато ясно темнели головки. Они сильно вбирают лучи потому, что в их состав входит хромовокислый барий.
И мне, и Кичиге было ясно: вор не станет, уходя с кражи, закрывать замок… спичками. Значит, их туда забили умышленно. Зачем?
У преступников, видимо, был несложный расчет. Они полагали, что, увидев неисправный замок, мы не станем копаться в нем и решим: замок потому и испорчен, что его закрывали не ключом, а гвоздем или отмычкой. Следовательно, ворам было выгодно, чтобы мы поверили в эту подсказку.
— Это может быть делом рук заведующего или продавца, — предположил Кичига. — В самом деле. Ведь у них есть ключи. Значит, им незачем пользоваться отмычкой. На этом они могли построить свой расчет.
Да и алиби[4] их что-то бросается в глаза: и тот, и другой, по словам завмага, в одно время уехали из поселка.
Две недели я занимался завмагом и выяснил: он никуда не выезжал. Краденое мы нашли у него во дворе.
…В яме-костре медленно шевелились змеи огня, то поднимали сплющенные головы, то почти совсем прижимались к днищу ямы.
И Смолину вспомнилось далекое детство, Гнездо Горного Дракона, и мальчишки у костра, и Митрич, — тихий, милый, все на свете знающий Митрич.
Капитан потер щетину на подбородке и вздохнул:
— Много еще грязи в жизни, Анчугов. Жуликов и проходимцев много. Да и плут нынче пошел другой. Его легко не ухватишь. Он тоже с химией и с физикой на «ты».
Вот дважды нам доводилось отличать подделки от бриллиантов. Принес я Кичиге и то, и другое. Похожи, совсем близнецы.
Понесли их в лабораторию, под лучи рентгена.
Повозился с ними Кичига немного и говорит:
— Вот эти — бриллианты. А вот эти — пятак цена, стекляшки. Знаешь, почему?
— Конечно, — говорю, — не знаю.
Показывает он мне рентгенограмму:
— Гляди, еле заметная тень. Мало что видно. Бриллиант почти весь из чистого углерода. Прозрачен для лучей. А стекло, как губка, впитывает лучи. Потому и видно его на снимке отлично.
— Скажи-ка ты! — наивно поразился Анчугов. — Не знал я этого, неуч.
Смолин рассмеялся:
— А я и сам месяц назад узнал, Иван Сергеич. И еще знаю теперь, как жемчуг отличить от фальшивки. Хочешь — и тебе скажу?
— А то нет?
— Настоящее зерно на снимке четко видно, а подделка — слабо. Мошенники готовят фальшивки из стеклянных шариков, заполняя их специальной массой. Рентгену разобраться в этом сущие пустяки.
Анчугов, посмеиваясь, наполнил стаканчики, и товарищи зазвенели стеклом.
Осушив свой стаканчик, Анчугов отодвинул еду, подсел ближе к Смолину.
— Ты не рассказами закусывай, а колбасой, — добродушно проворчал капитан, радуясь про себя, что этому скромному и сильному парню так нравятся его слова. — Ты ешь, а я рассказывать буду.
Однажды к Кичиге пришел взволнованный профессор, заведующий одной из кафедр. За ним внесли старую картину. Старик собирался ее купить у заезжего человека за двадцать тысяч рублей. Под картиной стояла подпись большого художника, и покупатель хотел удостовериться — так ли это?
Кичига хорошо знал старика, и сам посоветовал принести картину.
Майор применил рентгеновский люминесцентный анализ. И вот что сказал рентген: краска картины и краска подписи светятся совсем по-разному. Их писали разным маслом в разное время. Фамилия знаменитого художника была нарисована на полотне совсем недавно. Это оказалась фальшивка.
— Однажды, — продолжал свой рассказ Смолин, — меня очень поздравляли с успехом. За один день мне удалось взять преступников, обобравших крупный склад. А дело это было — чистый пустяк. Здесь все решили глаза да известный опыт.
Дело было зимой, и я нашел у склада колею трехтонной машины. Было ясно: преступники снесли в грузовик краденые товары и исчезли.
Я уцепился за колею. Я ходил вокруг нее и так и этак, приглядывался, прицеливался, надеясь найти хоть что-нибудь и выйти на след воров. Ничего не было.
И вдруг увидел вот что: разворачиваясь и двигаясь задним ходом, грузовик ударился в снеговую кучу. Это нетрудно было прочесть по колее.
Я разглядывал эту кучу битых полчаса и ничего не увидел. И все же я продолжал искать, больше мне пока не за что было зацепиться. Машина ударилась в снег с большой силой. Я был почти убежден: на нем отпечатался рельефный номерной знак грузовика. И, наконец, я осмотрел снег под косым углом.
Вот что увидел и сфотографировал…
Смолин палочкой нарисовал на песке:
Автоинспекция сообщила нам номер гаража, к которому приписана машина, и через час мы задержали ее шофера. К вечеру все преступники были у нас.
Анчугов коротко взглянул на капитана и покачал головой:
— Ты, кажется, очень упрощаешь все это, Александр Романыч.
И, помедлив, добавил:
— Я понимаю тебя: чем меньше тумана, тем лучше делу. Расскажи еще что-либо, коли можно…
Смолин взглянул в кроткие серые глаза этой юности и улыбнулся про себя: «Тихая вода берега подмывает».
— Так и конца не будет, Иван Сергеич. Да ладно, до вечерней зорьки еще время есть.
Вел я однажды дело о ранении. Так было — стоял у склада теплой летней ночью часовой. И вдруг увидел в темноте черную фигуру. Неизвестный шел к посту. Раздались два выстрела из нагана, и нарушитель упал в траву.
На следствии часовой утверждал: он окликнул неизвестного, но тот продолжал идти. Часовой выстрелил в воздух. Это не остановило нарушителя. Тогда постовой ударил по преступнику.
Впоследствии опросили раненого. Он сказал, что часовой действительно что-то крикнул ему. Что, не разобрал. И тут же почувствовал ожог от выстрела и, падая, услышал второй выстрел. Часовой пальнул в воздух, чтоб инсценировать защиту поста.
Теперь пострадавший понимает, в чем дело. Часовой — его старый враг, и вот воспользовался случаем.
Из тела раненого достали пулю. Мы передали ее, наган часового с гильзами и патронами в барабане экспертам.
Перед ними был поставлен вопрос: первым или вторым выстрелом ранен пострадавший?
Пули в патронах к нагану крепятся двухточечным кернением. Это хорошо знает всякий, кому доводилось держать в руках оружие. Следы от керна — вдавленные точки — остаются на гильзе и на пуле. В каждом отдельном кернении есть свои мелочишки-особенности.
В заключении экспертов было сказано безоговорочно: пострадавший ранен пулей из второго патрона в барабане револьвера.
Часовой оказался прав.
Как видишь, и здесь никаких чудес. Будничная работа.
Несколько секунд товарищи молчали.
— Ты не злишься, — внезапно спросил Смолин, — что увез я тебя сюда?
— Маленько, — добродушно отозвался Анчугов. — В гости собирался. А почему не сказал сразу, зачем поедем?
— Видишь ли, — будто размышляя вслух, сказал Смолин, — работа у нас — не для всякого. День ли, ночь ли — минута на сборы, и в поезд, на машину, лети, сломя голову, в дело. Что уж там — воскресенье редкое бываешь дома. Не злись, но хотел я поглядеть, не станешь ли ворчать, хмуриться, клясть работу…
И спросил с искренним желанием узнать мнение товарища:
— Неверно сделал?
— Неверно. Прямо мог сказать. Я поехал бы.
— Это хорошо! — обрадовался Смолин. — Буду знать.
После небольшой паузы Анчугов попросил:
— Еще расскажи про сыск, Александр Романыч.
Взглянув на товарища и увидев, что он бесконечно готов слушать все эти незамысловатые истории, Смолин вдруг вскочил на ноги и закричал так, что дятел-долбила, сидевший на сосне, подскочил в испуге:
— Утка же пошла, утка! Скорее к озеру, горький ты человек!
КРЕСТ НА СНЕГУ
— Безразумное это дело — в молчание играть…
— Мне нечего больше сказать. Взяли вы меня зря и тянете за язык. Тяните, ваша воля.
— Мне надоело это, Жига. Вы человек неглупый. К чему это шутовство?
Задержанный пожал плечами и осторожно стряхнул пепел с папиросы.
— И мне приелось. Что ж я могу сделать?
Смолин постучал пальцами по столу, пристально посмотрел на стоявшего перед ним человека.
Жигу можно было б назвать красивым, если б его лицо не портило еле заметное выражение брезгливости и превосходства. Такие лица часто бывают у молодых удачливых воров.