- Подойдите сюда, не бойтесь! - сказал Кортес.
Девушки не подходили. Капитаны, солдаты рассматривали их. Подошел ближе и патер Ольмедо.
- Вот двадцать новых служанок господу нашему Иисусу! - сказал патер Ольмедо. - Если господь поможет мне, я сделаю из них ревностных слуг спасителя.
Патер Ольмедо перекрестился.
- А я, с божьей помощью, сделаю из них двадцать добрых служанок моим капитанам! - улыбаясь, сказал Кортес.
Одна из пленниц стояла в стороне. Ни одеждой, ни убранством волос она не походила на других девушек. Волосы у нее были заплетены в косы; широкая узорчатая рубашка с голубой каймой спускалась почти до земли. В косы пленницы были вплетены белые блестящие перья какой-то водяной птицы.
- Кто это? - спросил Кортес, показывая на девушку.
- Малинчин, - ответил вождь.
- Она не вашего рода?
- Нет, - сказал вождь. - Она издалека.
- Откуда? - спросил Кортес.
Девушка сама ответила ему.
- Мехико, - сказала девушка странным певучим голосом, похожим на голос птицы.
- Вот как? Мехико? - сказал Кортес. Второй раз за этот день он слышал название новой страны.
Девушка не смущаясь смотрела ему в глаза. На груди у нее, на белой ткани, был нашит узор из золотых бабочек очень искусной работы.
- И это тоже Мехико? - спросил Кортес, показывая на узор.
- Да, Мехико, - ответила Малинчин. Она поняла Кортеса без переводчика.
- Если там, в Мехико, так много золота и так хороши девушки, я не вижу причины долго оставаться здесь, сеньор Кортес! - сказал старый Алонсо Пуэртокарреро.
Девушка была красива. Невысока, ростом, но очень стройна, тонка в стане. На смуглом желтовато-бледном лице блестели горячие темные глаза. Вокруг глаз был наведен рисунок из синих стрел. На испанцев пленница смотрела спокойно, без испуга.
- Глядите, дон Фернандо, эта ничего не боится! - крикнул старший Альварадо. Он подошел к Малинчин. Она улыбнулась ему.
- Ты нас не боишься? - спросил Альварадо.
- Нет! - качнула головой девушка, точно поняв его.
Альварадо вывел ее за руку из круга пленниц, и Малинчин села рядом с капитанами, как равная. Не смущаясь, она разглядывала лица испанцев, бороды, шляпы с перьями, оружие. На Педро Альварадо была кожаная портупея с красивым серебряным набором. Малинчин коснулась ее рукой, точно спрашивая: что это?
- Это портупея! - объяснил Альварадо. - А это шпага.
Он вынул шпагу из ножен. Блеснула сталь; с криком попятились девушки, стоявшие поблизости. Но Малинчин не испугалась. Она провела пальцем по лезвию и серьезно кивнула головой, точно говоря: «Понимаю! Это ваше оружие, белые люди».
- Красивая девушка! - восхищенно сказал Педро Альварадо.
- Если хотите, дон Педро, я подарю ее вам в пажи, - любезно сказал Кортес.
- Спасибо, дон Фернандо! Я возьму ее к себе на «Исабель!»
Остальных пленниц Кортес также отдал в служанки капитанам. Но тех не так легко было увести. Едва подходили к одной, - начинали плакать все. В индейской толпе, стоявшей вокруг, тоже начинали плакать и выть женщины, - должно быть, матери и сестры пленниц. Наконец Кортес потерял терпение.
- Отложим до завтра, - сказал он.
Девушек увели, всех вместе. Но толпа, стоявшая на площади, не успела разойтись, когда произошло еще одно событие.
У самой площади, в храмовых пристройках, стояли кони. Кортес временно обратил помещение в конюшню. Дело было к ночи. Конюх Энрике, накинув зеленый камзол, вывел лошадей на площадь - прогулять перед сном. Сам он ехал на переднем коне. Но едва послышался топот и первая конская голова показалась из-за угла здания, неописуемый ужас охватил индейцев.
- Морской бог!.. - люди бежали, смешавшись и давя друг друга. Женщины хватали детей и убегали с воплем:
- Морской бог!.. Морское чудовище!..
В полминуты площадь опустела. Только испанцы остались на ней.
Конюх Энрике широко раскрыл глаза.
- Чего они так боятся моих лошадей?
- Трусы! - презрительно сказал Альварадо. - Но не все индейцы таковы! Моя пленница, я уверен, не испугалась.
Он обернулся к Малинчин.
Альварадо ошибся. Малинчин была бледна, белее перьев, украшавших ее косы. У девушки тряслись руки, слезы выступили на расширенных от страха глазах.
- Что с тобою, Малинчин? - спросил Альварадо. Он ласково взял ее за руку.
Малинчин выдернула руку. Она сказала только одно слово, показывая на Энрике в зеленом камзоле. Альварадо этого слова не понял.
- Кецалькоатль! - сказала Малинчин.
Глава шестнадцатая
ДЕРЕВЯННАЯ БОГИНЯ
Наутро девушек крестили. Патер Ольмедо окропил их водой из чаши и дал каждой христианское имя.
- Мою пленницу назовите Марией, - попросил патера старший Альварадо.
Но патер Ольмедо поднял руку.
- Недостойна! - сказал патер. - Недостойна вчерашняя язычница носить имя нашей святой девы Марии!.. Я нареку ее Мариной.
И пленнице Малинчин дали имя Марины.
Следующий день был днем вербного воскресенья. Накануне вечером Кортес призвал патера Ольмедо к себе.
- Отец, сможете ли вы в кратких словах убедительно изложить поганым язычникам существо нашей святой христианской веры?
Патер Ольмедо прикрыл веками черные тусклые, похожие на маслины, глаза.
- Да, - сказал патер. - Я крестил не одну сотню индейцев в Сан-Доминго.
- Табасканцы признали власть нашего великого короля. Я не буду считать свое дело завершенным, если они не признают также силы и святости нашей христианской веры, - заявил Кортес.
Патер Ольмедо поднял глаза-маслины к небу.
- Так поступали все великие полководцы! Верный слуга королю всегда будет ревностным служителем христианской веры.
Крещение табасканцев было назначено на день вербного воскресенья. Еще рано утром Кортес приказал солдатам пойти в рощу, наломать зеленых веток для торжественной процессии. С вечера два корабельных плотника сколотили большой деревянный алтарь и крест. К полудню Кортес согнал всех индейцев на храмовую площадь.
Индейцы пришли, испуганные, непонимающие. Кто упирался, того тащили силой. Площадь не вместила всех; стояли в тесных переходах, в переулках, среди соседних домов.
День был ясный, прозрачный, жаркий. Солдаты наломали для праздника много пальмовых ветвей и еще цветущих веток низенького раскидистого деревца, которое табасканцы называли «какао». Часть деревьев какао была в цвету, на других росли мелкие зеленоватые бобы, горькие на вкус. Из этих бобов по всему Юкатану варили очень полезный, подкрепляющий напиток, - так Агиляр объяснил солдатам.
В десять часов началась праздничная процессия. Собравшиеся на площади индейцы смотрели с удивлением: белые люди длинной вереницей, с ветвями в руках, с пением пошли вокруг большого храма. Впереди шел один, не похожий на остальных: в длинной темной, с серебряными полосами, одежде, с непокрытой головой. Должно быть, это был жрец белых людей. Человек в длинной одежде пел громче всех. Потом он остановился и остановились все. Человек поднял руку и начал делать ею над толпой знак креста.
Индейцы попятились: это было колдовство. Жрец белых хотел заколдовать их, наслать на них болезнь, несчастье. Женщины заплакали, толпа подалась, крайние начали разбегаться.
Белый жрец продолжал колдовать. Он вышел вперед и заговорил. Жрец говорил что-то на своем языке.
Патер Ольмедо сказал краткую проповедь.
- Братья! - сказал Ольмедо. - Спаситель наш Иисус Христос кровью своей искупил мир. Ключи от мира спаситель передал апостолу Петру. Его святейшество папа римский - наместник апостола Петра на земле. В руках своих он держит ключи истинной веры. Только наша католическая церковь свята, все остальное - язычество и заблуждение. Придите, заблудшие братья мои, под сень истинной веры, и благо будет вам!
Индейцы не поняли ни одного слова. Они с ужасом глядели на бледное одутловатое лицо патера, на его поднятые руки.
Но это еще было не все. Худшее началось потом. По приказу белого начальника несколько воинов поднялись по ступенькам большего из двух храмов. Они несли в руках деревянный ящик и какую-то фигуру, тоже из дерева. Жрец медленно пошел вслед за ними по ступенькам. За ним несли большую чашу. Жрец шел вверх по земляной лестнице и брызгал водой из чаши на ступеньки. Воины дошли уже до самого верха, до открытой площадки наверху храма. И тут белый жрец что-то крикнул, и самый главный бог индейцев - бог войны Вицлопучтли - полетел вниз головой с вышки.
Индейцы окаменели. Белые покушались на их богов. Они не боялись ни грома, ни молнии свыше.
Нет, белые ничего не боялись. За первым богом полетели другие. Они катились, подскакивая на ступеньках, обивая землю и мелкие камешки. Вой поднялся в толпе. Низвергать богов, которые давали им жизнь! Бога огня и бога грома и молнии, и бога счастливой охоты!.. Кто им пошлет теперь воду и пламя, и удачу в войне?..
- Аай-ай! - выли табасканцы. - Спаси нас, Вицлопучтли, спаси!
Но Вицлопучтли и не думал их спасать. Он лежал с отбитым носом у подножия храма. Рядом валялись другие боги. Глиняные разлетелись в черепки. У деревянных откололась у кого - нога, у кого - пальцы. Даже боги были бессильны перед колдовством белых людей.
Потом белые поставили свой деревянный ящик на верхней площадке храма, над ним - две палки, сколоченные накрест, а подле ящика - раскрашенную деревянную фигуру женщины с ребенком на руках.
- Помолимся святой деве!..
Все белые громко запели, а жрец спустился по лестнице вниз и начал обрызгивать водой из чаши землю вокруг себя и индейцев, стоявших ближе к нему.
Это было страшнее всего. Колдовская вода попадала в глаза, в лицо. Белые заколдуют их насмерть! Табасканцы побежали прочь в смятении.
Кортес велел солдатам охватить цепью площадь и близлежащие улицы. Но табасканцы прорывались сквозь цепь и убегали. Они не хотели колдовства белых людей. Они не хотели поклоняться чужой деревянной богине.
Началась ловля. Мужчин, детей, женщин ловили по одному и приводили к патеру Ольмедо для «обращения». Патер Ольмедо торопливо кропил испуганного человека водой из чаши и произносил краткую молитву. До полудня провозился патер, а еще не окрестил и половины. Наконец это ему надоело.