Хочу крикнуть, а не могу – крик в горле застрял. Хочу убежать, а не получается. Ноги как будто приросли к палубе. И впрямь – ведьма! Но так недолго продолжалось. Опять у нее выражение лица прежним сделалось, и меня отпустило. Я у нее спрашиваю: «Оленька, что случилось?»
А она достала второй стакан, налила водки, подает мне и говорит: «Дела давно минувших дней, Михалыч… Выпей со мной, раз пришел». Никогда раньше не видел, чтобы она водку пила! И так у нее один день в году. Когда они с Настей жить начали, та ведь о ее причудах не знала. А тут прибегает ко мне вся в ужасе. Михалыч, говорит, что-то с Ольгой случилось! Прихожу домой, а она сидит за столом в парадном мундире, на столе стакан водки, накрытый хлебом, и какая-то фотография старая. Вернее, не фотография, а ее репродукция на пластиковой карточке. Смотрит она на эту фотографию и плачет. Настя тут же засуетилась, стала ей успокоительные таблетки предлагать, а она все таблетки отодвинула и говорит: «Не поможет это, Настенька. Не отпускает меня прошлое». Настя ту фотографию как следует рассмотрела. Изображена на ней старинная субмарина, одна из первых, как только они появились. На палубе, судя по мундирам, четверо офицеров стоят и человек пятнадцать матросов. А внизу надпись еще старинной орфографией: «Подводная лодка «Барс». 1916 г.». Получается, что фотографии этой более четырехсот лет. Мы с Настей по сети порылись, массу информации перевернули и все-таки нашли. Была такая субмарина «Барс» в составе Российского флота на Балтийском море. В Европе тогда война шла, все европейские страны сцепились.
И вот как-то раз вышла эта субмарина в море на боевое патрулирование и исчезла бесследно. Скорее всего, погибла со всем экипажем. И было это в 1916 году. Ведьма даже Насте так больше ничего и не сказала. Видать, как-то связана она с теми давними событиями. Может, кто-то из ее предков погиб на той субмарине, и у них в роду было принято погибших поминать? Никто не знает…
– Ишь, обормоты, задница моя им понравилась! Фигурка, попка-персик… Ну смотрите, мне не жалко… Та-а-к… А теперь опять мою ориентацию обсуждают. И не надоело?
Ольга усмехнулась, направляясь к выходу из трюма. Ее чуткий слух улавливал самые незначительные звуки, недоступные слуху обычного человека. Пройдя через шлюз и оказавшись на борту «Персея», она отправилась в свою каюту, размышляя об услышанном…
Все окружающие считают ее лесбиянкой. Хотя ведь, формально, они правы. Чем еще можно объяснить ее поведение? А может, все-таки надо было пересилить себя, выйти замуж и жить «как все»? Потому только, что так «положено»? Ну и что это была бы за жизнь? Каждый день ломать себя, насилуя собственное «Я»? Нет! Ни за что! – в который раз говорила она себе. И тогда бы они никогда не встретились с Настей… Кто бы мог подумать – в огне войны… Каждый рейд может стать для нее последним…
Но это ее работа, которую она умеет делать, и к тому же неплохо. Учителя были хорошие… Что тогда, что сейчас… Боишься ли ты смерти, Ольга? Сложный вопрос. Ее не боятся только дураки и дети, поскольку они не знают, что это такое. Сколько раз костлявая была рядом с тобой, сколько раз вы смотрели друг другу в глаза. Один раз она все-таки настигла тебя… Но ты и тут сумела перехитрить ее, «смертью смерть поправ», как сказано в Писании…
Войдя в свою каюту, Ольга по привычке глянула в зеркало. На нее смотрела стройная черноволосая женщина с зелеными глазами, облаченная во флотский мундир. Она всегда следила за своей внешностью, независимо от того, где находилась и была ли на ней в этот момент военная форма или гражданская одежда. Женщина должна всегда оставаться женщиной – это была ее крылатая фраза.
Подойдя к рундуку, достала пакет с заранее приготовленными вещами. Этот вопрос они специально обсуждали с адмиралом и их «инквизитором» – начальником службы безопасности полковником Детмерсом. Оба идею одобрили. На выполнение задания она полетит в гражданской одежде. Если ее машина будет сбита и придется совершить посадку на вражеской территории, то в гражданской одежде будет проще скрыться. Хоть это и противоречит какой-то конвенции, но кто сейчас соблюдает эти условности…
Всяческие конвенции вообще принимаются людьми, далекими от войны. Детмерс по своим каналам раздобыл специально для нее импортные вещи, где абсолютно все, вплоть до трусиков, лифчика и колготок было изготовлено далеко за пределами Федерации.
Ничто не должно свидетельствовать о ее принадлежности к Федерации вообще и к Военно-Космическому Флоту в частности. Пора переодеваться. Сбросив с себя все до последней нитки и убирая форму в рундук, Ольга опять взглянула в зеркало.
– Да-а… Все-таки красивая ты баба. Недаром мужики западают…
Тренированное, слегка загорелое тело. Как-то раз, когда они, уставшие после бурных ласк, лежали обнявшись и отдыхали, Настя спросила: «Оленька, извини меня, конечно, за любопытство… Но неужели ты и впрямь с мужиками никогда не пробовала?» Ольга ответила честно: «Не могу, Настенька. Сколько раз пыталась себя пересилить, убедить, что это совершенно нормально и естественно. Но… не могу. Просто с души воротит».
Решив пока не одеваться, Ольга подошла к койке и нырнула под одеяло. Пилоту перед полетом положен отдых. Хоть заснуть все равно не удастся, отдохнуть все-таки надо. Вскоре она должна занять место в кабине своей «Ведьмы». Почему же, однако, так тоскливо на душе? Гложет предчувствие беды.
– Думай лучше о выполнении задания! – сказала она сама себе. Но разные мысли лезли в голову…
Глава 2
Лампочка аварийного освещения уже еле-еле светилась. Заряд аккумуляторов подходил к концу. Старший офицер подводной лодки «Барс» лейтенант Верещагин сидел на ящике с инструментами возле кормового торпедного аппарата и стучал молотком в железный борт субмарины. «Барс» лежал на глубине около сорока метров на дне Балтийского моря. Лейтенант был единственным в кормовом торпедном отсеке, кто остался более-менее цел после того, как страшный удар подбросил субмарину и она, погрузив нос, стала с большим дифферентом проваливаться на глубину.
Сначала ничто не предвещало беды. Пять дней назад они вышли из Гельсингфорса и заняли позицию на выходе из Ботнического залива в Балтийское море возле Аландских островов. Был сентябрь 1916 года, в Европе полыхала война.
Согласно полученной информации, немецкие транспорты совершали регулярные рейсы из шведского порта Лулео в Ботническом заливе, доставляя в Германию железную руду.
Именно перехват таких судов и был заданием подлодки. Два дня назад удалось уничтожить один немецкий пароход, а затем начались проблемы. Вышел из строя левый дизель. Как ни пыталась машинная команда устранить поломку на месте, ничего не получилось. Оставаться с одной машиной в водах, контролируемых противником, опасно.
Командир доложил в штаб, и был получен приказ возвращаться. Старший офицер совершал ежедневный обход корабля, когда неожиданно прогремел взрыв. Скорее всего, «Барс» подорвался на мине, которыми к тому времени было усеяно Балтийское море.
Некоторые мины срывало с якорей, и они начинали свой дрейф в зависимости от ветра и течений. Когда палуба лодки вздыбилась от взрыва, все, находящиеся в кормовом торпедном отсеке, попадали с ног. Минному офицеру мичману Акинфиеву, можно сказать, «повезло». Он умер сразу, ударившись при падении виском об острый выступ торпедного аппарата. Двое матросов-минеров, занятых до взрыва обслуживанием торпеды, имели множественные переломы и находились без сознания. Минный унтер-офицер Максимов пострадал меньше, но, похоже, у него было сломано ребро, так как малейшее движение причиняло ему резкую боль. Лейтенант отделался только ссадинами и ушибами. Спустя небольшое время после взрыва он ощутил толчок, и лодка стала выравниваться – «Барс» лег на грунт. Глубина в этом месте была небольшой, иначе корпус лодки был бы уже раздавлен давлением воды. Придя немного в себя, лейтенант осмотрел отсек. Лодка лежала на ровном киле с небольшим креном на правый борт.
Все незакрепленные предметы были сорваны со своих мест. Кое-как уложив раненых, старший офицер подошел к люку в переборке между торпедным отсеком и смежным с ним машинным отделением. По всему периметру люка просачивались тонкие струйки воды. Это означало одно – соседний отсек затоплен, и они отрезаны от остальных.
– Что же теперь будет, Ваше благородие? – с трудом выдавил из себя Максимов. Ему было трудно говорить. Лейтенант постарался успокоить раненого.
– Ничего, братец, выкрутимся! Переборка воду держит, до Гельсингфорса недалеко, нас должны были заметить. Будем стучать в борт, чтобы водолазы услышали и знали, что мы живы. Нас обязательно спасут!
Взяв в руку молоток, он начал методично стучать по стальной обшивке. В душе лейтенант знал, что надежды на спасение практически нет. По той тишине, которая стояла на лодке, было ясно, что, скорее всего, все остальные отсеки затоплены и никого в живых там не осталось. Он сказал это только для того, чтобы подбодрить раненого. Каким-то чудом переборка между машинным отделением и кормовым отсеком выдержала, но это означало одно – что они погибнут не сразу, а спустя какое-то время, когда закончится кислород в воздухе. Альтернативы просто не было. Если бы взрыв произошел вблизи порта и были сразу же начаты спасательные работы, тогда еще была бы какая-то надежда. А так…
Лейтенант продолжал стучать молотком. Иногда он прерывал это занятие и прислушивался к звукам за бортом, но все было тщетно. Скорее всего, никто не видел гибели лодки, а если и видел, то рассчитывать на скорое проведение спасательных работ в открытой части моря при угрозе появления германского флота было просто нереально.
Время от времени он поднимался и делал обход отсека. Вода пребывала медленно, кислород в воздухе должен был закончиться значительно раньше.
Дышать становилось все труднее и труднее. В один из обходов лейтенант обнаружил, что оба матроса уже умерли. Скорее всего, от болевого шока.