Я жду подробностей, но в ответ слышу только тишину. Она смеётся.
– Звучит так, будто мне есть ещё что сказать, да?
– Определённо, – со смехом соглашаюсь я.
– Там будут «Громовые птицы», – добавляет Бьянки.
«Громовые птицы» – это как «Летающие соколы», только в миллион раз круче.
– Я слышал, они будут летать на новых «Ф-16» вместо старых «Т-38», – замечает Дель Орбе.
– Эй, эй, «когти» были неплохи, – возражает Пьерр, и все замолкают, – я видел их в Робинсе, в Джорджии. Моя семья ехала несколько часов, чтобы посмотреть на их выступление, и... – И Пьерр уносится в мир фантазий, который все мы знаем слишком хорошо.
– Дженкс был «Громовой птицей», – замечает со своего места Нобл.
Мы смотрим в её сторону. Она развалилась над залежами книг, крепко держа в руках карандаш.
– Что? – переспрашиваю я.
– Он подал в отставку? – любопытствует Бьянки.
– Я слышала, что его отстранили, – говорит Нобл вялым шепотом, столь тихим, что мы подаёмся вперёд, чтобы получше расслышать кусочек новой информации о несравненном Дженксе.
– Ты не знаешь почему? – спрашиваю я.
– Если бы я знала, я бы сказала: «Я слышала, что его отстранили по такой-то причине», не так ли? – говорит Нобл, отворачиваясь от нас и возвращаясь к книгам.
– Да ты просто золотце, – замечает Дель Орбе.
– Ах, спасибо, спасибо огромное, – отвечает Нобл, её тон просто сочится сарказмом. Вот тебе и сдала защита.
– Как кого-то могут отстранить из «Громовых птиц», – спрашиваю я, обращаясь к нашей маленькой компании.
– Дэнверс, – предостерегающе говорит Мария серьёзным тоном. Настолько серьёзным, что Дель Орбе, Пьерр и Бьянки утыкаются в записи, и мы с Марией, похоже, остаёмся наедине друг с другом.
Я жестом признаю своё поражение.
– Что? Ты не считаешь, что это хотя бы капельку интересно? Ты не думаешь...
– Мне нужно, чтобы ты ослабила свою упрямую хватку и перестала так активно рыться в прошлом этого человека.
– Но...
Мария сверлит меня взглядом и перебивает:
– Или ты задумала поднять цифру до сорока процентов? Найти уязвимое место и в качестве бонуса прицепиться к нему?
Я краснею. Мария знает меня лучше, чем я предполагала.
– Сорок процентов это даже не половина, так, к слову, – бурчу я, не в силах продолжать схватку.
– Дженкс до сих пор имеет над тобой такую власть только потому, что ты позволяешь ему её иметь, – говорит Мария.
– Ауч, – восклицаю я, её слова бьют меня прямо в лоб.
– Пообещай мне, Дэнверс, – Мария не сводит с меня взгляда, – пообещай мне, что ты откажешься от этой затеи.
Я вижу, как Дель Орбе, Пьерр и Бьянки пытаются не подслушивать. Но не спешу обещать Марии, что оставлю Дженкса в покое.
– Ну же, Дэнверс, – шепчет Бьянки.
– Обещаю, – говорю я.
ГЛАВА 10
– Постой, а для чего нужен воздушный гудок? – спрашиваю я у Джека, перекрикивая звук работающего двигателя «Мистера Гуднайта». Весь самолёт грохочет и трясётся, пока я пристёгиваюсь к сиденью в открытой передней кабине и туго закрепляю воздушный гудок по соседству.
– Для связи, – кричит в ответ Джек.
– Здесь нет радио? – уточняю я, застегивая, наконец, ремень.
Мария и Бонни машут нам, а затем восторженно возвращаются обратно к обсуждению первого полёта.
– Я могу говорить с тобой, но ты не можешь говорить со мной, – поясняет Джек.
– Да, сэр! – отвечаю я, стараясь, чтобы мой ответ звучал максимально кратко и не испуганно.
– Один раз – «меня тошнит», два – «мы сейчас разобьёмся», – говорит Джек.
Я гляжу на гудок.
– Один раз – «меня тошнит», два – «мы сейчас разобьёмся», – повторяю я и киваю. Не хотелось бы перепутать эти два сигнала.
После долгих недель наземных уроков с Джеком и Бонни наконец-то настало время летать. Бонни с Марией только что приземлились, лицо Марии светится от восторга, теперь мой черёд лететь с Джеком за штурвалом.
– Дэнверс, положи руки на приборы, – командует Джек. Моя рукоятка двигается, когда Джек выводит самолёт из ангара тридцать девять. В этих старых тренировочных самолётах есть своё очарование, которое я научилась ценить, несмотря на первоначальный шок от того, что буду учиться летать на «Стирмане», а не на чём-то новом и сверкающем. Все приборы в моей кабине являются точными копиями приборов в кабине Джека. Так что я понимаю, что он делает, и в режиме настоящего времени учусь летать. Я обхватываю пальцами рукоятку, и неповторимые ощущения окутывают моё тело подобно фейерверку.
– У тебя ноги на педалях поворота? – спрашивает он.
Я утвердительно кричу, вытягиваю ноги и помещаю их на педали поворота старого самолёта. Биплан так яростно трясётся, что того и гляди воздушный гудок вывалится из своего крепления, так что я запихиваю его себе под ногу и прижимаю изо всех сил. Пропеллер крутится и крутится и, наконец, начинает крутиться так быстро, что со стороны кажется, будто он вообще не двигается. Сперва мне кажется, что возбуждение затмит всё моё обучение и мне не удастся сохранить голову на плечах. Но происходит ровно наоборот. Я ещё никогда в жизни не была настолько сконцентрирована. Каждый звук, каждое ощущение, каждый взгляд на приборы всё больше и больше захватывают меня.
Я была рождена для этого.
По радио я слышу, как Джек разговаривает с башней. Он запрашивает разрешение на взлёт и повторяет серию чисел, а мы всё ближе и ближе к взлётной полосе. Наш самолёт бездельничает на краю полосы, и я каждой клеточкой ощущаю жизнь и готовность к полёту. Навязчивая мелодия песни двигателя «Мистера Гуднайта» отдаётся в позвоночнике. Этот рык и это мурлыканье, которое когда-то было таким далёким и таинственным, теперь окружает меня словно объятия старого приятеля.
А затем Джек направляет «Мистера Гуднайта» на взлётную полосу. Мы набираем скорость, и вот я уже не слышу ничего кроме завываний ветра и звука мощного двигателя, я чувствую, как он трясётся под нами, а затем одним движением, от которого желудок уходит в пятки...
Нет больше никакой тряски.
Мы. Летим.
Когда мы отрываемся от земли, кажется, что сердце сейчас из груди выскочит. Твёрдая, ласковая рука Джека поднимает нас всё выше и выше. Невозможно синее небо перестаёт быть недостижимым. Оно окружает меня. Я тоже парю там, наверху. Я смеюсь. Просто не могу удержаться. Всё точно так, как я себе и представляла. Всё точно так, как я мечтала. Всё точно так, как я знала. И даже лучше. Гораздо лучше.
Джек делает крен на левый борт, и под нами во всём многообразии предстаёт мир: зелёное и голубое, горы и поля, крошечные фигурки людей, занимающихся своими делами. Мы выравниваемся и поднимаемся ещё выше.
Когда Джек достигает крейсерской скорости в 160 километров в час, мне кажется, будто мы угнездились в небесной синеве не хуже других птиц, парящих на воздушных потоках.
– Готова принять управление, Дэнверс? – Щёлкает по радио голос Джека.
– Да, сэр! – кричу я. В жизни не была настолько к чему-либо готовой.
Моё тело одновременно напрягается и расслабляется. Я делаю глубокий вдох и чувствую, как Джек отпускает управление, и рукоятка становится моей и только моей.
Я поворачиваю рукоятку влево, ослабеваю хватку и наблюдаю за тем, как «Мистер Гуднайт» ныряет вниз, слушается меня, выполняет мои приказы.
– Я ЭТО СДЕЛАЛА! – кричу я в небеса.
Джек предостерегает о последствиях моих действий, когда я выравниваю самолёт, его голос, его успокаивающее присутствие в моих ушах, не позволяет мне слишком увлечься моментом. Повороты направо несколько сложнее, так что я ещё сильнее концентрируюсь на инструкциях Джека о том, как достичь тонкого баланса между давлением на рукоятку и педали поворота. Но вскоре «Мистер Гуднайт» уже легко поворачивает направо.
– Все хорошо, Дэнверс. Не нужно выделываться. – Хохочет он в радио.
– Это потрясающе! – Кричу я, ни к кому конкретно не обращаясь, мне просто нужно услышать свой голос и убедиться, что всё по- настоящему. Пока мы с Джеком летаем и тренируем повороты, взлёты и спуски и «поверни вот тут направо» и «поверни вот тут налево», меня не мучают мысли о том, что нужно доказать всем тем, кто когда-либо во мне сомневался, как они ошибались. Мой разум здесь, в этой кабине, и нигде больше.
Не успела я опомниться, как настало время возвращать «Мистера Гуднайта» домой.
Я оглядываю горизонт и понимаю, что понятия не имею, в какой стороне дом.
– Верни управление мне, и я доставлю нас на место, – говорит Джек, словно прочитав мои мысли, его голос трещит по радио. Рукоятка двигается, и самолёт стрелой несётся по небу с такой лёгкостью, что я едва не плачу. Выверенные углы, нужное давление. Неожиданно мои пикирования и повороты в сравнении с Джеком кажутся неуклюжими и лишёнными грации.
Джек – настоящий художник.
«Ты тоже когда-нибудь такой станешь», – уговариваю себя я.
Когда Джек начинает говорить с башней, я наконец-то вижу впереди ангары аэропорта и раскинувшуюся перед нами посадочную полосу. Я сканирую горизонт на предмет наличия других самолётов, но не вижу ничего, кроме голубого небосвода.
– Дэнверс, удели посадке особое внимание, – говорит Джек.
Я вижу, как Джек выравнивает самолёт над посадочной полосой аккурат по соседству с ангаром тридцать девять. Земля летит навстречу, спешит поприветствовать нас, и пока я задерживаю дыхание, Джек одним плавным движением сажает все три колеса самолёта на асфальт, самолёт даже ни разу не подпрыгивает.
– Это было потрясающе! – кричу я. Я слышу грохочущий, прокопчённый смех Джека. Пока мы довозим «Мистера Гуднайта» до ангара тридцать девять, я пользуюсь грохотом двигателя, чтобы скрыть свой смех, крики, трепет и все те эмоции, что испытала в воздухе.
Я вспоминаю указатель скольжения в планере. Простой кусочек пряжи, который предостерегает пилота от заваливания в ту или иную сторону. Я думаю о том, что у Джека, у Вольффа и даже у Марии есть свой внутренний датчик скольжения. Собственный кусочек пряжи, который помогает им сохранить равновесие, невзирая на то, с какой силой дуют ветра, пытающиеся сбить их с курса. Они сами себе эксперты. Они сами себе указатели скольжения. Я тоже хочу быть такой, как они, и мне кажется, что сегодня я максимально приблизилась к тому, чтобы обрести собственный ориентир.