Старый солдат считал, что ситуация сейчас точно такая же, как тогда… Король спокойно выслушивал всех, воздерживаясь от комментариев.
— А что посоветуете вы, господин епископ? — наконец спросил Людовик.
— Сир, — твердо и уверенно проговорил Ришелье, — Ваше Величество не может сейчас покинуть Лувр. Король, который оставил свой трон, уже не король…
Людовик Тринадцатый кивнул и прошептал:
— Возможно, меня убьют. Но на моем троне!
— Мы также не в силах помешать господину де Гизу проникнуть в Лувр, — продолжал Ришелье. — За герцогом стоят сто тысяч парижан… И вместо того, чтобы войти сюда, как подобает подданному, Гиз ворвется во дворец как победитель. Отправить посла в особняк герцога мы тоже не можем. Это будет доказательством нашего страха и бессилия. Ваше Величество, вы — монарх и не должны идти на поводу у мятежников, место которым на виселице. Разумеется, вы примете то решение, которое вам по душе, сир… Но если бы я был на вашем месте, я бы позволил герцогу беспрепятственно проникнуть в Лувр, однако ни в коем случае не стал бы убивать Гиза во дворце. Одна пролитая кровь неминуемо влечет за собой другую… Итак, я впустил бы сюда сына Меченого. Я выслушал бы его требования, а в ответ сказал бы, что хочу пригласить в Париж представителей всех сословий, чтобы узнать об их чаяниях… Ваше Величество может не сомневаться, что указа о созыве Генеральных Штатов было бы достаточно, чтобы народ успокоился. Что же касается знати…
И Ришелье, не договорив, резко рассек воздух ладонью, словно рубанул топором…
Мысль о созыве Генеральных Штатов — собрании представителей всех сословий — заставила присутствующих затрепетать от радости.
— Мы спасены! — воскликнула Мария Медичи. Витри, Орнано и даже Кончини заявили, что это действительно спасительная идея. С этим согласился и Людовик Тринадцатый. Совет был окончен. Теперь оставалось только дожидаться Гиза.
В тот момент, когда Ришелье завершил свою речь, драпировки в комнате, где проходил совет, слегка заколыхались. Дело в том, что женщина, которая подслушивала, притаившись за тяжелой шторой, ускользнула в коридор. Это была Леонора Галигаи…
«Завтра этот священник станет подлинным хозяином королевства, — подумала она. — Пора действовать. Да, пора!»
Что касается юного короля, то он отправился в просторный зал, из окон которого, открывался вид на площадь.
— Ах! — прошептал Людовик, — я целый час слушал министров, солдат, священников! Но среди них не нашлось человека, который предложил бы смелое решение, достойное короля. Ни один не сказал мне: «Сир, господин де Гиз — мятежник! Только повелите, и я брошу его в Бастилию!» А я ведь знаю человека, который отважился бы на такой поступок… но я удалил от себя этого храбреца!..
Вдруг король увидел пробегавшего мимо Люина, и лицо юноши прояснилось.
— Мы держали совет, а тебя там почему-то не было, — произнес Людовик, подражая гасконскому выговору Генриха Четвертого, своего отца.
— Я появлюсь там очень скоро — и скажу: пора прикончить зверя! — решительно отчеканил Люин.
— Значит, ты считаешь, что будет сражение, мой храбрый Люин? — спросил юный король.
— Взгляните, сир! — вскричал его наставник. Король подошел к окну. Картина, открывшаяся его взору, заставила юношу вздрогнуть. Людовик повернулся к Люину и с жаром воскликнул:
— Ну, что ж! Пусть будет битва!
Король окинул взглядом огромный зал. В глубине, под балдахином из синего бархата, возвышался золотой трон, украшенный многочисленными изображениями цветов лилий; на этом троне имел право сидеть только он, Людовик Тринадцатый!
Юноша увидел две сотни дворян, руки которых лежали на эфесах шпаг, увидел Люина, Кончини, своих гвардейцев, своих офицеров, радостно улыбавшуюся королеву Анну, дам из ее свиты — и эта картина пробудила в его сердце гордость истинного монарха. Он почувствовал себя настоящим королем. Звенящим голосом Людовик крикнул:
— Господа, мы победим или умрем!
— Да здравствует король! — Да здравствует король! — Да здравствует король! — разнеслось под сводами дворца.
Это восклицание прозвучало, словно вызов, брошенный грозе, бушевавшей снаружи, на площади. К окну, выходившему на эту площадь, как раз и хотел повернуться гордый Людовик Тринадцатый, но вдруг взгляд юноши остановился на какой-то фигуре, показавшейся в дверном проеме. Короля неприятно поразили глаза особы, проскользнувшей в зал. Женщина была бледна, но улыбалась… Людовик тихо пробормотал:
— Леонора Галигаи!
Юноша, как зачарованный, продолжал смотреть на Леонору. И внезапно он услышал чей-то шепот:
— Вот та, которая напоила допьяна вашего коня! Та, которая пыталась вас отравить! Та, которая мечтает убить вас с помощью своего мужа Кончини! Сир, берегитесь этой женщины! Она опаснее, чем вся эта беснующаяся толпа за окном! Сир, прикажите обыскать Леонору, и вы получите доказательство ее преступных намерений!
Этот голос, говоривший столь чудовищные вещи, доносился, казалось, откуда-то снизу, будто из-под ног! Да, действительно, из-под ног! Король опустил глаза и увидел какого-то уродца, карлика, который быстро прошмыгнул мимо юноши и стремительно бросился прочь.
Пока ошарашенный Людовик пытался собраться с мыслями, пока оглядывался по сторонам, соображая, кому бы приказать задержать карлика, тот исчез. Тем временем юношу окружили королева, дамы, офицеры, дворяне, гвардейцы…
Отовсюду неслись приветственные клики;
— Да здравствует король! — Да здравствует король! — Да здравствует король!
Людовик выглянул в окно. Вид огромной толпы, знамен, искаженных яростью лиц и тысяч кулаков, грозивших Лувру, пробудил в сердце Людовика Тринадцатого жажду власти. Так что же скажет народ своему королю?
— Да здравствует наш защитник! — Да здравствует Гиз! — ревела толпа…
Наступил полдень. Герцог де Гиз давно должен был явиться в Лувр. Орнано со своими людьми ждал герцога снаружи, Витри — во внутреннем дворе. Король ожидал Гиза в тронном зале. Громко призывавший герцога народ высматривал его на площади. Напряжение нарастало… И тут раздался возглас:
— Господа, пришло время победить или умереть!
Вдруг произошло что-то удивительное. Внезапно толпа, теснившая роты Орнано, подалась назад. Люди вели себя очень странно. Казалось, они полностью лишились воли. То вокруг одного человека, то вокруг другого на площади возникали целые скопления людей. Было видно, как меньшинство что-то терпеливо объясняет большинству.
И, выслушав эти объяснения, парижане стали бросать свои протазаны и аркебузы и мирно расходиться… Изумленный король не верил своим глазам: толпа рассеивалась! Площадь быстро пустела: через полчаса на ней оставалось не более двух-трех сотен человек. Через час их было сто… Затем пятьдесят… Наконец ушли последние. Только где-то вдалеке еще слышались отголоски недавней бури. Париж постепенно успокаивался.
— Господь сотворил чудо! — воскликнул Ришелье. Ошеломленный Людовик Тринадцатый вернулся в свой кабинет.
К четырем часам над Парижем нависла мрачная тишина. Теперь стало ясно, почему мятеж так и не вспыхнул. Герцог де Гиз исчез… И парижане решили, что их идол их предал.
Людовик ломал голову над сложившейся ситуацией, не понимая, что же происходит… Король дрожал от страха. Да, он, не убоявшийся утром кровавой битвы, теперь испугался. Людовик считал, что исчезновение Гиза — лишь военная хитрость, что Гиз здесь, неподалеку, следит за ним и выжидает, чтобы в подходящий момент нанести удар… А помогает герцогу эта Леонора Галигаи, которая хотела отравить юного короля!
Взгляд короля упал на Кончини, который беседовал в эту минуту с Леонорой. Оба они были очень бледны. Внезапно в душу короля закралось страшное подозрение. Эти двое знают, где находится Гиз! Они с ним сговорились! И тут Людовику доложили, что из Бастилии прибыл всадник со срочной вестью. Король вышел ему навстречу. Преклонив перед монархом колено, посланец протянул юноше письмо.
— От кого оно? — спросил Людовик.
— От господина коменданта, сир! — ответил офицер. Ришелье, Кончини, Люин, Орнано, Витри — все поспешно подошли к королю. Каждый из них в этот миг подумал, что случилось какое-то несчастье. Людовик Тринадцатый опустился в кресло, распечатал письмо и пробежал глазами по строчкам.
Внезапно юноша вскочил и, стоя, перечел послание еще раз. Руки короля дрожали. Он снова вернулся к началу письма. Щеки Людовика побагровели, а глаза округлились от удивления. Однако через несколько минут изумление на лице короля сменилось беспредельной радостью, на глазах выступили слезы… Людовик тихо прошептал чье-то имя, которое, впрочем, никто не расслышал.
— Сир! Сир! Ради Бога, скажите, что случилось? — услышал король взволнованные голоса приближенных.
Монарх бросил на своих советников гордый взгляд. Глаза юноши сияли.
— Господа, — сказал он, — сейчас я прочитаю вам это письмо. Оно заслуживает того, чтобы его огласил властелин Франции!
Людовик Тринадцатый обнажил голову. Стоя, со шляпой в руке, король принялся громко читать послание Невиля. И люди, окружившие молодого монарха, услышали вот что:
«Сир!
Согласно Вашему распоряжению, переданному мне господином де Тремазаном, шевалье де Капестаном, верным слугой Вашего Величества, пребывание в Бастилии узника, доставленного сюда прошлой ночью, держится в строжайшей тайне. Поэтому, сир, я не обратился ни к маршалу д'Анкру, ни к епископу Люсонскому, а направляю письмо лично Вашему Величеству, чтобы узнать, как мне обходиться впредь с господином герцогом де Гизом.
Господина герцога де Гиза никак нельзя счесть обычным узником. Господин де Тремазан, шевалье де Капестан, арестовавший по Вашему приказанию господина герцога, не смог дать мне никаких разъяснений относительно того, как я должен обращаться с этим заключенным.
Сир, имею честь смиреннейше просить Ваше Величество соизволить сообщить мне, в каких условиях надлежит содержать господина герцога де Гиза. Надеюсь, Ваше Величество простит меня, если я осмелюсь поздравить Вас, сир, с этим отважным поступком, который уже приносит свои плоды, ибо устрашенный Париж: отказывается от всяких мыслей о мятеже. Позвольте мне также выразить свое восхищение Вашим преданным слугой, господином де Тремазаном, шевалье де Капестаном, выказавшим достаточно похвальной дерзости, чтобы осуществить этот арест.