— Я уже спрашивал у вас, — с раздражением сказал Алан, обернувшись к капитану, — неужели вы думаете, что я буду пытаться бежать? Если бы я хотел причинить вам вред, то ночью мог бы сто раз прикончить вас этим кинжалом. Лучше послушайте!
Он поднял руку, призывая к молчанию. В тишине было слышно, как ветерок шелестит в листве; от земли и деревьев исходил запах сырости.
— За нами следует всадник, — тихо произнесла Мадлен. — Он скачет всю ночь и весь день. Теперь его не слышно, но я в этом уверена.
— Может быть, это и правда, — нетерпеливо откликнулся Алан, — но я думал…
— О чем?
— О том, что кто-то едет впереди нас. На дороге через лес звуки слышны как в тоннеле. По-моему, впереди едет еще одна карета с кавалерийским эскортом. Но кто может в это время ехать в Булонь, да еще с эскортом? — Алан огляделся вокруг. — Где наш специалист в таких делах? Мишель! Эй, Мишель!
— Месье?
— Что это за звуки, Мишель? Еще одна карета с кавалерийским эскортом?
Мишель пытался порисоваться перед женщинами, эффектно вспрыгивая на переднюю ось, чтобы зажечь фитили медных каретных фонарей, и возмущался, что это представление остается незамеченным. Зато он продемонстрировал целый спектакль, давая ответ на вопрос Алана.
— Не так плохо для городского господина, — заметил он, сбегав в лес и как следует прислушавшись. — Это легкий экипаж с небольшим эскортом — четыре — шесть всадников, едущих рысью.
— Как по-вашему, можем мы догнать и перегнать их?
— Когда они скачут всего лишь рысью? Ха!
— Я имею в виду, безо всяких осложнений, чтобы они не перегородили дорогу?
— Ха!
Алан кивнул и бросил монету. Мягкий желтый свет квадратных фонарей на каждой стороне кареты осветил новенький наполеондор, который быстро поймал Мишель. Парализованный подобной щедростью, он сжимал в одной руке монету, а в другой коробку с трутом.
— Месье! — воскликнул он, добавив в качестве выражения признательности замысловатое ругательство. — Не знаю, как вас отблагодарить! Быть может, мне зажечь лампу с рефлектором внутри этой старой салатницы?
— Лампу с рефлектором, — переспросил Алан, вытянув шею и заглядывая внутрь кареты. — Да, пожалуй. Отличная идея, Мишель, зажигайте! Только помните о юбках дам и не наступайте им на ноги… Вот так! Теперь…
— Клянусь тем-то и тем-то святого такого-то! — выругался Мишель, спрыгнув рядом с Аланом в облаке белой пыли. — Я не забуду вам этого, месье, даже когда стану маршалом! Это почти так же здорово, как получить награду императора за капитана Перережь-Горло!
Если прежде Мишелю никак не удавалось привлечь внимание пассажиров, то теперь он сделал это в один миг.
— Награду императора за капитана Перережь-Горло? — повторил Мерсье, внезапно появившись в открытой двери на той же стороне, где стоял Алан. — Это еще что такое?
Мишель уставился па него:
— Как вас понимать, капитан? Вы ведь из армии вторжения, верно? А об этом было объявлено вчера вечером.
— Да, но мы только что из Парижа. Что вы имели в виду под императорской наградой за капитана Перережь-Горло?
Мишель окинул взглядом пассажиров, задержавшись па высунувшейся из окна Мадлен и маячившем за ней смуглом лице Иды де Септ-Эльм. Затем он собрался с силами, намереваясь вовсю использовать представившуюся возможность.
— «По приказу императора, — провозгласил он пронзительным голосом, — любому мужчине или юноше из пяти корпусов армии вторжения — от рядового до капитана, — который доставит живым в военную полицию преступника, известного как капитан Перережь-Горло и, как теперь доказано, являющегося проникшим в лагерь англичанином… У Мишеля не хватило дыхания, и несколько секунд он был вынужден изъясняться жестами, прежде чем перейти к финалу.
— …будет немедленно выплачена сумма в сто наполеондоров и выдано столько вина или коньяка, сколько он сможет выпить за одну ночь. Подписано мною, Савари, командиром бригады и начальником военной полиции». И клянусь вам, дамы, — добавил Мишель, — весь лагерь превратился в сыщиков. Мой кузен, Луи-Сир из конных гренадеров, говорит, что они прочесывают всю территорию вдоль и поперек!
Никто не проронил ни слова.
— Что касается вас, месье, — продолжал признательный Мишель, оглядывая костюм Алана, — то надеюсь, что вас в лагере знают. Не хотел бы я, чтобы в вас хотя бы заподозрили капитана Перережь-Горло.
— Нет, с этим все в порядке, — успокоил его Алан, чувствуя, однако, что на висках у него выступили капли пота. — К счастью, у меня есть удостоверения…
— Но я же говорил вам, месье…
— Послушайте, Мишель! — рявкнул Алан с раздражением, совершенно чуждым его натуре. — Эта другая карета все больше удаляется от нас. Вам ее не догнать вовсе, если вы не поспешите. Подгоните ваших лошадей и обойдите их, но не ввязывайтесь ни с кем в ссору. Быстро отправляйтесь!
Мишель послал Мадлен воздушный поцелуй и вскочил на лошадь. Алан быстро влез в карету, чувствуя на себе любопытный взгляд томных глаз Иды де Сент-Эльм.
Кнут защелкал с бешеной энергией, лошади мчались галопом через лес Арбло. Ида не сводила подозрительного взгляда с Алана, сидевшего с коробкой на коленях.
— Давайте забудем о награде, обещанной императором, — предложил он. — Неизменное правило этого джентльмена — отвлекать в трудную минуту внимание людей и давать им новую тему для разговоров.
— Возможно, — заметила Ида, — этого правила придерживается не только император, а кое-кто еще. Как ты думаешь, Ален?
— Ничье внимание, — сказала Мадлен, — пи в малейшей степени не было отвлечено разговорами о награде. Быть может, ваше, капитан Мерсье?
— Нет.
— Алан утверждал, — быстро продолжала Мадлен, словно пытаясь заставить Иду переключить внимание на что-нибудь другое, — что капитан Перережь-Горло, очевидно, является руководителем революционного тайного общества. Я не понимаю его, но должна понять. Продолжай, Алан!
— Давайте подумаем, — заговорил Алан, переводя взгляд с Иды на Мерсье, — о тайном обществе «Олимпийцы», чьей эмблемой служит окровавленный кинжал. Допустим, их лидер, капитан Перережь-Горло, нанимает кого-то, кто совершает в лагере таинственные убийства с целью распространить панику и вызвать бунт. Но дал бы он хоть раз повод для подозрений, что этот наемный убийца — товарищ по оружию, солдат Великой армии, сидящий с ними за одним столом? Бьюсь об заклад, что не дал бы! Поэтому я и не верю в так называемого англичанина, как не верит, несмотря па все его заявления, и сам папаша Фуше. Стал бы английский агент оставлять па месте преступления три кин-жала, явно сделанные в Англии и с не полностью стертым именем оружейника? Сделал бы подлинный шпион Каслри, который должен говорить по-французски не хуже, чем на родном языке, такую нелепую ошибку, как подпись «Капитан Перережь-Горло»? Все эти факты бросаются в глаза, потому что с самого начала было задумано, чтобы их как можно скорее обнаружили. Капитан Перережь-Горло создал мифическую личность, чтобы в случае необходимости переложить вину на нее. Скажите, Мерсье, разве это звучит не убедительно?
— Убедительно в качестве теории, и притом весьма интересной! Но как доказательство…
— Подлинные доказательства, — откликнулся Алан, — можно обнаружить, рассмотрев последние два убийства. Вы слышали о них?
— Конечно!
— Ночью 16 августа рядовой Феликс Соломон из 7-го полка легкой пехоты был убит неподалеку от дома маршала Сульта. Соломон был заколот в сердце, прямым горизонтальным ударом спереди, оружие забрал с собой убийца.
Вы, наверное, слышали, что четвертая жертва была убита таким же образом?
— Я слышала об этом, — вмешалась Мадлен.
— Отлично! — сказал Алан, открывая коробку и снова вынимая кинжал. — Теперь, Мерсье, предположим, что вы убийца, наносящий удар. Представьте себе, что вы подкрадываетесь к жертве. И покажите, как вы будете держать этот кинжал, чтобы нанести удар в сердце прямо по горизонтали!
Фонарь с рефлектором, висящий на задней стенке, раскачивался и мигал. Внутри плоского маленького фонаря пламя свечи колыхалось против вогнутой, отполированной до блеска оловянной пластинки. Светильник отбрасывал яркие отблески на клинок кинжала и согнутую руку Ги Мерсье.
— Но здесь что-то не так! — воскликнул капитан. — Это невозможно!
— Вот именно, — подтвердил Алан. — Как бы вы ни держали кинжал, невозможно нанести сильный удар, поражающий сердце, абсолютно по прямой. Этого нельзя сделать не только спереди, но и сзади. Представьте себе часового с тяжелым мушкетом на правом плече!
— Однако каким-то образом это было сделано!
— Конечно, было. Теперь взгляните на клинок. Он ничего вам не напоминает?
— В каком смысле?
— Перестаньте рассматривать этот предмет как кинжал. Думайте только о клинке. И, ради бога, не смотрите на меня как на спятившего! Говорю вам, что, как только вы как следует подумаете о последнем убийстве, происшедшем внутри ограды императорского павильона, весь дьявольский трюк станет для вас ясен, как при свете молнии!
Алан чувствовал, что теперь наконец завладел вниманием Иды. Он отчаянно боролся за это, пытаясь отвлечь ее ненависть от Мадлен, а подозрения от себя. При этом он не забывал напрягать слух, стремясь услышать звуки другой кареты, которую они преследовали по отзывавшемуся гулким эхом лесу.
Раздавался громкий стук лошадиных копыт, на крыше тарахтели чемоданы, деревянная шляпная коробка Иды и седло Мерсье.
— Я прошу вас всех, — продолжал Алан, — как должен был бы попросить папаша Фуше, представить себе происшедшее 19 августа, незадолго до полуночи, около павильона императора, стоящего на скале над Ла-Маншем. Сам павильон пуст и темен. Хмурая, ветреная ночь, луна скрыта за тучами, четверо часовых шагают внутри ограды…
— Ты так все описываешь, — заметила Ида, — как будто сам был там.
— Меня там не было, Ида. А вот наемный убийца капитана Перережь-Горло был! Продолжать?
— Да!
— Этим четырем морским пехотинцам пустынно и одиноко. Каждый патрулирует вдоль одной из сторон высокой, почти в человеческий рост, ограды из деревянных бревен. На коротких расстояниях вдоль внутренней стороны ограды висят фонари с рефлекторами, ярко освещающие местность. Их свет и присутствие трех товарищей внушают каждому часовому уверенность.