— С удовольствием, мистер Хамилтон, — ответил сэр Теренс машинально, погруженный в этот момент в свои мысли, тяготившие его значительно сильнее, чем весть о начале французского наступления. Он дернул за шнурок колокольчика, и молодой офицер был препоручен отеческим заботам явившегося на вызов Маллинза.
Лорд Веллингтон взял со стола сэра Теренса свою шляпу и кнут.
— Я сейчас же отправляюсь на границу, — объявил он, — сэру Роберту потребуется поддержка в виде моего присутствия, чтобы удерживаться в предписанных мной рамках благоразумия. Неизвестно, как долго сможет продержаться Сьюдад-Родриго. В любой момент французы могут появиться на Агеде, и вторжение начнется. Что же касается вас, О'Мой, то это все меняет. Требования ситуации являются определяющими. Сейчас не представляется возможным производить какие-то изменения в управлении тылом здесь, в Лиссабоне. Продолжайте выполнять свои обязанности — настоящий момент совершенно не подходит для назначения другого генерал-адъютанта, который бы взял их на себя. Подобные вещи могут фатальным образом сказаться на действиях британских войск. Вы должны забрать свое заявление. — И он протянул документ.
Сэр Теренс пошатнулся.
— Я не могу. После того, что случилось, я…
Лицо лорда Веллингтона стало суровым, глаза сверкнули.
— О'Мой, — произнес он голосом, в котором угадывалась едва сдерживаемая ярость, — если вы полагаете, что я руководствуюсь сейчас в своих действиях какими-то другими соображениями, помимо интересов кампании, то вы меня оскорбляете. Нет такого человека, ради которого я бы пожертвовал своим чувством долга, я не позволю его попрать и частным соображениям. Вы спасены от бесчестья обстоятельствами, как я вам уже сказал. Только этим, и ничем больше. Поэтому благодарите бога и продолжайте оставаться на своем посту, предав забвению то, что произошло. Вы знаете, как обстоят дела на Торриж-Ведраш, работы там ведутся под вашим руководством с самого начала. Проследите, чтобы они значительно ускорились, чтобы линии в случае необходимости уже через месяц могли принять армию. Я рассчитываю на вас — от вас зависит честь армии и Англии. Я подчиняюсь неизбежности, то же придется сделать и вам.
Его тон смягчился.
— Говорю вам, как ваш старший офицер. Теперь — как друг, — он протянул руку, — я поздравляю вас с такой удачей. После ее сегодняшних проявлений это должно войти в поговорку. До свидания, О'Мой. Я на вас надеюсь, помните.
— И я вас не подведу! — с трудом выговорил сэр Теренс.
Этот сильный человек сейчас едва сдерживал слезы, сжимая изящную, тонкую руку главнокомандующего.
— Я перенесу свою штаб-квартиру в Селорику. Держите там связь со мной. Да, и теперь вот еще что: регентский совет, нет сомнения, будет докучать вам заявлениями, что я должен — пока будет оставаться время — двинуться снимать осаду со Сьюдад-Родриго. Вы понимаете, что это не входит в мои планы кампании. Я не собираюсь переходить границу Португалии. Пусть французы сами придут ко мне сюда, а я буду готов их встретить. Позаботьтесь о том, чтобы у португальского правительства не осталось никаких иллюзий на этот счет, и подталкивайте совет, чтобы он делал все возможное для продолжения разрушения мельниц и опустошения страны в долине Мондегу и остальных указанных мной районах.
Да, и, между прочим, вы найдете вашего шурина мистера Батлера там, в караульном помещении, ожидающим моих приказаний. Обеспечьте его новой формой и прикажите немедленно отправляться в полк. Посоветуйте ему быть в дальнейшем более осмотрительным, если он хочет, чтобы я забыл его эскападу в Таворе. И на будущее, О'Мой, доверяйте своей жене. Еще раз до свидания. Идемте, Грант! Для вас у меня тоже есть инструкции, но вы их получите дорогой.
Сэр Теренс О'Мой нашел спасение у алтаря нужд своей страны. Они оставили его все еще не осознавшим своей неправдоподобной удачи, явившейся результатом столь плохо укладывающегося в голове счастливого стечения обстоятельств, выручившего его, хотя еще лишь час назад собственная жизнь казалась ему безвозвратно загубленной.
Он послал слугу привести Ричарда Батлера — первопричину всех этих треволнений, поскольку, вломившись в женский монастырь в Таворе, он, безусловно, положил всему начало — и вместе с ним отправился в столовую, чтобы рассказать об этом невероятном общем отпущении грехов трем ожидающим там решения его участи в ужасной тревоге людям.
Заключение
Мое повествование о том, как сэр Теренс О'Мой оказался вовлеченным в западню своей собственной ревностью, можно было бы закончить на этом месте. Но история, на фоне которой оно велось и с которой тесно переплеталось, история другой западни, в которую милорд виконт Веллингтон заманил французов, — история войны на Пиренейском полуострове — продолжалась, теперь вы можете узнать ее до конца и оценить его стальную волю и несгибаемую целеустремленность, заставившие солдат, которых он вел через эту кампанию, дать ему исключительно удачное прозвище «Железный герцог».
Испанский гарнизон Сьюдад-Родриго капитулировал 10 июля этого же 1810 года, и волна негодования, которое смог бы выдержать лишь тот, кто обладал сверхчеловеческим характером, обрушилась на лорда Веллингтона за то, что он оставался в бездействии на территории Португалии и пальцем не пошевелил, чтобы помочь испанцам. Причем злобные, оскорбительные выпады сыпались на него не только из Испании. Британские газеты исходили яростью и презрением по поводу его некомпетентности; французская пресса насмехалась над его трусостью; его собственные офицеры в большинстве своем испытывали стыд и не скрывали этого. Парламент настойчиво вопрошал, как долго британская честь из-за такого человека будет находиться под угрозой. И наконец, прославленный маршал Наполеона Массена воспользовался всей этой шумихой, чтобы обратиться к португальскому народу с воззванием, написанным в том же духе.
В этой прокламации он объявлял британцев нарушителями порядка и спокойствия в Европе и предупреждал португальцев, что они стали орудием в руках вероломных англичан, заботящихся исключительно о собственной выгоде и удовлетворении своих хищнических амбиций, и призывал их встречать французов как своих истинных друзей и избавителей.
В народе глухо бродило волнение. До сих пор от союза Португалии с Британией не было никакой ощутимой пользы. Более того, тактика разорения Веллингтона тем, кого она коснулась, казалась ужаснее любого возможного французского вторжения.
Но Веллингтон продолжал руководить обороной Португалии своей железной рукой, которая никогда не слабела и ни разу не дрогнула. И, следует отметить, в этом ему действенно и самоотверженно помогал сэр Теренс О'Мой, его давление на совет способствовало осуществлению требуемых мер. Но много времени было потеряно из-за происков сторонников Созы, в результате чего эти меры, хотя и проводившиеся теперь значительно энергичнее, так и не были выполнены в том объеме, который определил Веллингтон. Внесла свой вклад и измена. Крепость Альмейда, защищаемая португальским гарнизоном с полковником Коксом и его британским штабом во главе, должна была продержаться месяц. Но, едва к ней подошли французы, 26 августа, как взорвался предательски подожженный пороховой склад, разрушив стену и сделав крепость непригодной к обороне.
Для Веллингтона это событие было, вероятно, самым досадным за все это напряженное время. Он рассчитывал задержать Массена у Альмейды до начала сезона дождей, когда французам пришлось бы двигаться по раскисшей, полузатопленной стране, лишенной всего жизненно необходимого. Однако все, что можно было, Веллингтон сделал, проявив при этом немалую самоотверженность. Ведя арьергардные бои, он расположил свои войска на угрюмых, лишенных растительности горных кряжах у Бузаку, где в конце сентября дал сражение, нанеся противнику ощутимый урон и задержав его, после чего продолжил отступление. За Коимброй опустошение местности было уже завершено, зерно и продовольствие, которые не могли увезти, сжигали или закапывали, а жители, принужденные оставлять свои дома, присоединялись к армии патетический исход на юг мужчин и женщин, старых и молодых, гнавших стада овец и крупного рогатого скота и скрипящие повозки, запряженные волами и груженные снедью и домашним скарбом, — оставляя позади себя землю, голую, как Сахара, где голод вскоре должен был охватить французскую армию, отставшую сейчас, чтобы сделать передышку. Массена станет их преследовать, надеясь на то, что, добравшись до Лиссабона, он сбросит британцев в море и проложит, таким образом, себе дорогу в земли, полные изобилия.
Так думал Массена, ничего не зная об укрепленных линиях Торриж-Ведраш, так же думало британское правительство в Лондоне, заявляя, что Веллингтон безо всякой цели разоряет страну, из которой британцы, понеся тяжелые потери, все равно будут постыдно изгнаны, покрыв себя позором в глазах всего света.
Но Веллингтон упорно следовал своим путем и к концу первой недели октября благополучно провел армию и толпы беженцев за неожиданно представшие их глазам внушительные линии укреплений. Французы, следовавшие за ними по пятам и уверенные, что конец войны уже близко, вдруг очутились перед колоссальными неприступными фортификациями, о которых совершенно не подозревали.
Проведя почти целый месяц в бесплодных рекогносцировках, Массена встал на квартиры в Сантарене, откуда посылал отряды, прочесывавшие окрестные земли в поисках остатков съестных припасов, чтобы как-то облегчить бедственное положение войск. Как маршал сумел так долго продержаться в Сантарене под натиском голода и сопутствующих болезней, остается загадкой. В ответ на его просьбы о помощи император наконец прислал генерала Друэ.
Массена выступил в начале марта, имея не менее десяти тысяч своих солдат заболевшими и вконец обессилевшими. Веллингтон немедленно последовал за ним, и вскоре отступление французов превратилось в бегство. Беспрестанно тревожимые британской кавалерией, а также озлобленными португальскими крестьянами, бросая имущество и снаряжение, они спешили в Испанию, оставляя за собой непрерывный след из трупов, пока разрозненные части этой некогда блестящей армии не пересекли Кайру. Веллингтон прекратил преследование, не имея средств для переправы через эту разлившуюся реку и также начиная испытывать нехватку продовольствия.