Все эти недели Макаров если кого и выпускал из гавани, то лишь быстрые и маневренные крейсера, не считая миноносцев. Адмирал Того и вся мощь японского флота находились недалеко. Неприятель мог в любой момент наказать за излишнюю смелость. Макаров же, несмотря на сложившуюся репутацию «беспокойного адмирала», не собирался распылять силы и рисковать кораблями. Командующий действовал вдумчиво и планомерно, просчитывая каждый шаг. Всю свою энергию, все силы своих адмиралов и капитанов он мобилизовал на то, чтобы подготовить эскадру к выходу в море для единственного и решающего сражения.
С завидной частотой японцы подходили к Артуру ночью, сумев нащупать мертвое пространство к востоку от Золотой Горы, куда русские пушки стрелять не могли. Сами же они спокойно поражали перекидным огнем находившиеся в гавани корабли. Для его прикрытия адмирал распорядился снять с «Победы» шесть 75-мм орудий и установить их на Ляотеншань.
Японцы действовали столь нагло, что Макаров не утерпел и ночью вывел часть эскадры дабы преподать им урок. Неприятеля удалось отогнать и даже потопить один миноносец, но итогом оказалось то, что неделю как починившаяся «Полтава» поймала мину. Взрыв оказался такой силы, что едва не сорвал носовую башню главного калибра. Разом погибло свыше ста сорока человек, да и в начавшемся пожаре сгорело столько же, включая капитана Успенского и великого князя Кирилла Владимировича. Это был удар невероятной силы, великие князья редко погибали и подобное вызвало сильную общественную реакцию.
За князя молились, как за святого, непрерывно шли молебны и литургии. Тело так и не нашли, в Петербург отправили пустой гроб с личными вещами умершего, сопровождал который его родной брат Борис, ранее находившийся при Куропаткине. В Артуре объявили трехдневный траур. Из столицы непрерывным потоком шли сотни телеграмм, в которых члены Царской Семьи и сам Император требовали подробностей. Макаров окончательно поседел за эти дни и думал, что на должности командующего эскадрой Тихого океана не удержится. Внушительная комиссия проводила расследование и буквально рыла носом землю, пытаясь найти виновного. В результате таковым признали каперанга Успенского, нарушившего ряд приказов, а великого князя стали считать героем, отдавшим жизнь за Россию. Начался сбор средств на памятник, а Макарова на время оставили в покое. Не скрываясь, он отправился в церковь, где поставил свечку за упокой души великого князя и помолился, благодаря Всевышнего за помощь.
Сам броненосец получил пробоину в тридцать квадратных метров. Всю ночь и следующие сутки продолжались спасательные работы. Корабль взяли на буксир и каким-то невероятным образом сумели дотащить до гавани. Кроме потерь в людской силы, он получил столь страшные повреждения, что выбыл из строя минимум на шесть месяцев. Это был крайне болезненный укол, размен мощного броненосца на заурядный миноносец нельзя было назвать адекватным. Каждый раз осматривая акваторию и натыкаясь взглядом на покалеченную обгоревшую «Полтаву» Макаров приходил в раздражение. Ночной бой и его последствия были только его, целиком и полностью, виной. Командиры, а особенно Храбров, десятки раз напоминали ему о минах и необходимости использовать тральщиков. Он внял предупреждению капитана «Наследника» и действовал осторожно, не рискуя зазря, но не сумел донести важность подобной тактики до прочих командиров. Вот и итог, нелепый и совершенно ненужный! Именно благодаря его невнимательности Успенский не до конца осознал исходящую от мин опасность и погиб, нанеся вред всей эскадре.
Удар оказался болезненным. Макаров всегда был честен с собой и понимал, что позволил Того себя переиграть. И именно тогда, в те бессонные ночи сразу после подрыва «Полтавы» он дал твердое слово, что больше обманывать себя не позволит. Хватит, пора навязывать японцам свою игру, а не играть по их правилам!
Еще одна трудность касалась адмирала Вирениуса, который вел эскадру на Дальний Восток. Макаров слал в Адмиралтейство многочисленные телеграммы, прося не отводить эскадру обратно в Кронштадт. Даже если она и не прибудет в Порт-Артур, сам факт ее движения окажет на японцев сильное давление, заставив их нервничать и торопиться. С невероятным трудом удалось достичь половинчатого решения — эскадра встала на якорь в Средиземном море недалеко от Суэца.
Во время очередного совещания с пехотными генералами, куда Макаров прибыл вместе со своим начальником штаба Моласом, Стессель ознакомил их с положением дел на фронте. 1-ая армия генерала Куроки в количестве сорока трех тысяч человек еще в конце января начала высадку в бухте Чемульпо, быстро взяв под контроль Сеул и большую часть Кореи. Командующий Маньчжурской армией Куропаткин потерял целый месяц, продолжая действовать вяло и безынициативно, все так же видя свою основную задачу в накоплении необходимых сил. Макаров считал, что для подобной роли следовало найти более даровитого генерала, но его мнение мало кого интересовало. Куропаткина назначил сам Государь, так что и сместить его мог только он. Куроки времени же не терял и со всей возможной скоростью двигался на север, к реке Ялу. Именно там сосредоточилась часть русских сил под командованием генерала Засулича. Все указывало на то, что на Ялу состоится первое наземное сражение разворачивающейся войны. Штаб Стесселя предавал ему большое значение, а Макаров уяснил для себя самое важное — без поддержки флота Маньчжурской армии придется ох, как непросто.
— Можете ругать меня, Степан Осипович, но не верю я в то, что Куропаткин сможет обыграть Куроки, — признался Молас по дороге в Морской Штаб.
— Пожалуй… — протянул адмирал, но мысль развивать не стал, не собираясь увеличивать и так заметный раскол между армейскими и флотскими командирами. — Но нас это напрямую не касается, нам надо своими делами заниматься — побеждать Того на море, а там как Бог даст.
— Тут вы правы, вся надежда на нас, — вынес вполне логичное заключение начальник штаба.
Множество вопросов ожидали своего решения, бюрократическая машина двигалась тяжело, со скрипом, но проявив впечатляющую энергию, Макарову все же удалась многое сделать и подготовиться. Молас был прекрасным начальником штаба и во всем устраивал командующего, но на его плечи Степан Осипович взвалил еще одну, правда временную, задачу, назначив начальником крейсерского отряда. Молас перебрался на «Наследника». Теперь, все что можно, было сделано. Через неделю, на 27 марта, Макаров объявил дату выхода Тихоокеанской эскадры в море.
Глава 10
На Бульварной улице располагались ателье настолько приличных портных, что они бы не затерялись и на московских или петербургских проспектах. Вместо этого фон Эссен и Храбров отправились в Старый город, в лавку «доброго Минша», китайца, люто ненавидевшего японцев. Во всяком случае, именно так он всем неизменно говорил. На самом деле, ненавидел он не японцев, на которых с удовольствием работал за солидное вознаграждение, а русских, столь бесцеремонно устроившихся на земле его предков. Минша был разведчиком и наблюдателем, причем не из последних, судя по всему. Посещение его лавки являлось одним из шагов внушительной игры контрразведки флота, направленной на противодействие неприятельским шпионам.
Последние недели Макаров, начальник его штаба Молас и Храбров уделяли данному направлению особое внимание. Все вместе моряки проработали общую стратегию, направленную на доведения до сведения врагов качественно проработанной дезинформации. Эссен не знал большей части деталей, но не отказывался, когда его приглашали на небольшие представления, как сейчас.
«Прекрасно, что контрразведка смогла установить имена нескольких шпионов, но я предлагаю до времени не арестовывать их, а заставить помимо воли поработать на нас», — так Храбров аргументировал свою позицию и ближайшие перспективы в отношении ряда подозрительных лиц. И сейчас все было готово, десяток офицеров за последние дни ненавязчиво и словно бы случайно «делились» с японскими осведомителями весьма важными сведениями.
Николай Оттович не был большим любителем участвовать во всех этих шпионских играх, но целесообразность подобного понимал прекрасно. Друг попросил выделить надежного офицера и Эссен переподчинил Храброву по линии контрразведки молодого лейтенанта Николая Толбухина. Тот не имел права о многом говорить, но все же некоторыми данными поделился. От того, насколько глубоко и прочно японская разведка проникла во все сферы жизнедеятельности Порт-Артура, волосы на голове вставили дыбом. Месяц назад Эссен лишь догадывался, что все морские и пехотные части находятся под плотным наблюдением. Реальность же, когда его с ней познакомили, оказалась куда хуже самых суровых прогнозов. Множество японских разведчиков трудились в виде прислуги или мелких лавочников, они проникли на склады, доки, магазины, ресторации, фотомастерские, публичные дома и телеграф. Здесь они услышали одно слово, там другое, в третьем месте несколько предложений, из которых складывалась общая картина. Вся русская эскадра находилась в акватории как на ладони, никто не мешал следить за ее активностью и подготовкой к выходу в море. Все это весьма ловко передавалась японцам и их штаб знал непозволительно много о гарнизоне Порт-Артура, его батареях, состоянии флота и всем прочему. Подобному произволу и преступной халатности давно было пора положить конец.
— Мундир сосьем в самом лутьсем виде, капитана, — непрерывно кланяясь, улыбаясь и пряча кисти в широких рукавах шелкового халата заверил их хозяин лавки Минша, пока два его помощника снимали с Эссена мерку. Повод для посещения портного выглядел более чем надежный — после перевода с «Новика» на броненосец «Севастополь» Николай Оттович решил поменять свой гардероб для более представительского вида. Тем более, ему наконец-то дали очередное звание капитана первого ранга.
— Возможно, через неделю и я закажу у вас мундир, — небрежно заметил сопровождающий Эссена Храбров. — Сделаете?
— Посьем, посьем, капитана, — с поклоном заверил китаец. Он отошел в сторону и принялся что-то объяснять перекладывающим ткань помощникам. Эссен понизил голос, но так, чтобы японский шпион все равно его слышал.