Глава 12
Вечером перед выходом в море Макаров провел совещание флагманов, на которое так же пригласили капитанов. Крейсера представляли Храбров, Рейценштейн, Иванов, Вирен, Руднев и Максимилиан фон Шульц с «Новика», прочие были с броненосцев. Кроме Степана Осиповича присутствовали все адмиралы — Молас, Витгефт, Ухтомский и Лощинский. Пехотных генералов представлял Кондратенко, осуществляющий функции координатора и посредника между флотом и армией. То, что эскадра собиралась делать в океане, напрямую последних не касалось, но учитывать действия моряков им следовало в любом случае. Кондратенко в любом случае вменялось в обязанность ознакомить армию с основными моментами, касающимися различных организационных вопросов и прочего. В данном вопросе ему помогал флаг-адъютант Дукельский.
Макаров твердо верил в победу и верой этой заразил всех адмиралов, капитанов и прочих офицеров. Совещание на «Цесаревиче» лишь усилило данный эффект, подтвердив, что командующий настроен решительно. «Макаров спать эскадре не даст» — так говорили про него моряки. То, что произошло за последний месяц, полностью подтвердило данные слова. Сегодня лишь поставили финальную точку.
До присутствующих довели все нюансы предстоящего боя. Основной план, запасной и резервный, расписали положение кораблей, строй и возможные действия при различных неприятностях. Судя по всему, начальник штаба Молас провел внушительную работу. Десять дней назад он поднял свой флаг на «Наследнике», получив под командование отряд крейсеров. Храбров с ним не сказать, чтобы полностью сработался, но и негативных чувств не испытывал. Молас был вполне типичным адмиралом, умным, трудолюбивым, но практически напрочь лишенным боевого опыта, не считая того, что он успел получить за последние полтора месяца. В работу Особого отдела Михаил Павлович не лез, ограничиваясь общим контролем. В общем, у них установились терпимые служебные взаимоотношения.
— Наши моряки умеют доблестно погибать. Я же хочу, чтобы вы научились столь же доблестно побеждать. Мне не нужны ваши смерти, мне нужны ваши победы, — так сказал Макаров напоследок, заканчивая совет.
Остаток вечера с судов снимали часть шлюпок. Толку от них было мало, зато в бою при попадании снарядов с шимозой «полыхали до небес», как метко заметил Ухтомский. Еще раньше с броненосцев убрали торпедные аппараты, которые никак себя не оправдывали и заградительные мины. Последние хранились на нижних платформах в погребах и создавали больше проблем, чем приносили пользы.
Утро 27 марта выдалось хмурым. С небес накрапывало, ограничивая видимость и создавая на горизонте туманную дымку. Ночью прошел шторм, сейчас море продолжало успокаиваться, волнение оценивалось в четыре балла. Пахло гниющими водорослями и йодом.
После утренней молитвы на «Цесаревиче» оркестр заиграл гимн, его подхватывали на других кораблей. На берегу собралась внушительная группа, а народ все прибывал и прибывал. Моряков представляли остающиеся на берегу адмиралы Витгефт и Лощинский, из пехотных генералов присутствовали Кондратенко и Белый. Отец Макарий провел торжественный молебен, люди непрерывно крестились, желая победы, здоровья и благополучного возвращения. Выстроенный на Адмиральской пристани Квантунский флотский экипаж так же сыграл гимн. Провожающие свистели, беспрерывно кричали «ура!» и подбрасывали шапки. Мальчишки, как угорелые, бегали туда-сюда, репортеры газет делали заметки, а фотографы нещадно жгли магний в многочисленных вспышках своих приборов. Вера, что нынешнее сражение способно преломить ход войны, буквально разливалась в воздухе. На мачте сигнальной станции Золотой горы поднялось несколько флагов. Два тральщика, растянув трал, вышли в море и пройдя полторы мили, завернули к югу, к бухте Белого Волка. В шесть пятьдесят развели пары, котлы прогрели, и эскадра начала движение.
Желание сразиться с японцами было так велико, что люди не могли сидеть на месте. Сотни биноклей и взоров смотрели на юго-восток, хотя до встречи с неприятелем еще было далеко.
Первым, сразу после парочки номерных миноносцев, из гавани начал величественно выходить «Цесаревич». На адмиральском мостике флагманского броненосца виднелся Макаров в простой шинели и фуражке. Рядом с ним находился его любимец, штурман Коля Азарьев, флаг-офицеры Эллис, Кувшинников и Дукельский, старший офицер Шумов, артиллерист лейтенант Ненюков, серб Драгичевич-Никшич и знаменитый художник Верещагин. С внушительной высоты мостика Макаров видел всех, и все видели его. Тысячи сердец бились в унисон со своим контр-адмиралом.
На мачтах флагмана ветер развевал общий сигнал: «флот извещается, что Государь Император повелел нам вступить в бой». Артиллерийская батарея и Электрический утес салютовали холостыми выстрелами. Среди домов временами пробегали солнечные блики — это провожали эскадру пехотные офицеры и различные зеваки. Среди них наверняка продолжали оставаться шпионы, которых Особый отдел еще не успел вычислить и нейтрализовать. Храбров надеялся, что выход в море «Севастополя» и «Варяга» станет для вражеских агентов и их начальства неприятным сюрпризом. Контрразведка трудилась не покладая рук, продвигая продуманную дезинформацию и теперь настал момент узнать, сработала ли их задумка.
Сделать японские наблюдатели ничего не могли. Их донесения в любом случае не успели бы дойти до японских хозяев, но командование подстраховалось дополнительно, закрыв телеграф до полудня.
За «Цесаревичем» ушел «Ретвизан», следом «Пересвет» с флагом Ухтомского, «Петропавловск», «Победа» и «Севастополь».
— Евгений Петрович, держитесь в кильватере «Севастополя» на дистанции два кабельтова, — приказал стоявший на мостике «Наследника» Молас. Адмирал снял фуражку и троекратно широко перекрестился. — С Богом!
Храбров находился рядом. Хорошо, что Молас не лез с мелкими ненужными приказами, осуществляя общее руководство. За ними из бухты потянулись «Баян», «Аскольд», «Варяг» и «Диана», а после канонерские лодки «Кореец», «Отважный», заменивший артиллерию «Гремящий» и сумевший добраться из Шанхая «Манчжур». Эскадренные миноносцы делились на два отряда. В их задачу входила охрана флота и атака случайных японцев. Первый отряд Матусевича уже вышел из гавани, а второй был замыкающим. Слабые устаревшие «Забияка», «Джигит» и «Разбойник», а также тихоходные канонерки «Гиляк» и «Бобр» остались для патрулирования и охраны берега. Не смогла выйти и «Паллада», которую все же подняли с мели и отбуксировали в глубину Западного бассейна. Но особенно сильно чувствовалось отсутствие «Полтавы», лишний броненосец мог помочь склонить победу в нужную сторону.
Стоявший на внешнем рейде «Новик» пропустил эскадру, а затем догнал ее и занял заранее обговоренное место.
Оглядывая набирающие ход вымпелы эскадры, Храбров поневоле задумался. Странно получалось, в прошлой истории затонул «Петропавловск» и погиб Макаров, а в нынешней все повторилось, только теперь сильно пострадала «Полтава» и утонул великий князь Кирилл. Что это? Историческая инертность? Или своеобразная компенсация, размен, так сказать, примерно одинаковых фигур? Если первое, то ничего страшного, инертность они преодолеют и выиграв войну, окончательно ее изменят. А если второе, то все становится куда серьезнее и даже опаснее. Что если Мироздание захочет компенсировать победу России тем или иным путем? Какую цену оно возьмет за новую историю? Кто погибнет, а кто останется в живых? И почему не произошло никаких дополнительных жертв после победы у Чемульпо? А они должны были появиться, если следовать данной теории.
Храбров не считал себя циничным человеком и чужим смертям никогда не радовался, но размен живого Макарова на мертвого князя Кирилла, человека пустого, тщеславного и не особо полезного для страны, целиком одобрял. То же касалось и броненосцев, тем более, «Полтаву» спасли, через несколько месяцев она обязательно встанет в строй. Это было хорошо, но то, что судьба брала соответствующую плату за подобные рокировки, в его глазах сомнению не подлежало. Похоже, изменения имели свою цену, и ее приходилось платить.
Берега Квантуна медленно исчезали за спиной. Поднимающееся солнце разогнало облака. Волнение уменьшилось до трех баллов, горизонт прояснился. Эскадра шла ходом в двенадцать узлов. Адмирал поднял приказ «Иметь пятнадцать узлов», но сразу же стало ясно, что «Севастополь» и часть канонерок стали отставать. Последовало распоряжение вернуться к двенадцати узлам.
— Скорость у нас небольшая, японцы получат преимущество, — заметил Молас, оглядывая горизонт в бинокль.
— Ничего не поделаешь. Эссен не виноват, «Севастополь» достался ему в плачевном состоянии, а он и в лучшие годы больше пятнадцати узлов не выдавал, — ответил Храбров.
— Можете не защищать своего друга, — Молас обернулся. — К нему у меня претензий нет, он прекрасный капитан.
Эскадра отошла от Артура на сорок миль, прежде чем сигнальщики на фок-марсах заметили многочисленные дымы на горизонте. Это могли быть только японцы.
— Четыре румба вправо, — подняли общий приказ на «Цесаревиче». Эскадра послушно выполнила маневр. «Петропавловск» вывалился из строя, но сумел вновь занять свое место. «Наследник» едва не налетел на корму замедлившегося «Севастополя», а сзади их чуть не ударил «Баян».
— Всех на берег спишу, крабы криворукие! — ругался Храбров, возвращая крейсер в кильватерный строй. Мало того, что они едва не опозорились на виду всей эскадры, так ведь и примета в случае невольного столкновения могла бы быть скверной — а моряки народ до крайности суеверный.
Броненосцы шли впереди, составляя ударный кулак Тихоокеанской эскадры. Крейсера во главе с «Наследником» двигались сразу за ними. Левее, отдельной колонной тянулись канонерки и миноносцы. Макаров решительно повел эскадру на встречу с неприятелем.
Храбров посмотрел на часы. Стрелки показывали двенадцать двадцать. Бинокль позволял видеть, как из далекого марева проступают вражеские суда. Они приближались тяжело, зловеще и неуклонно. Через некоторое время силуэты начали обрастать деталями, позволяя их ид