«Авторитет наживает», подумал он враждебно.
И Дубов понял, что именно так и подумал о нем полковник. На одно мгновение мелькнула мысль: а можно ли оставлять полковника одного с полком? Но он тут же подавил эту мысль, сочтя ее недостойной.
Ночь была тревожной. Соколин лежал за кочкой на шинели и напряженно вглядывался в тьму. Ему казалось, что вчерашний эпизод перехода границы японцами — не обычная, случавшаяся не раз пограничная перестрелка. «Началось…» думал Соколин. И на его долю выпадет в первые же минуты войны встретиться лицом к лицу с врагом в жестокой схватке.
— Товарищ капитан, — подполз к нему Василий Гордеев, — на опушке японцы…
У Соколина, находящегося с первой ротой, было два станковых пулемета и несколько ручных. Японцы начали наступать на заре.
После двухчасовой пулеметной перестрелки японцы пошли в атаку. Они двигались перебежками, ложились, но лежа не стреляли.
С криком «банзай» японцы вскакивали на колени, стреляли и опять падали.
По перебегающим бойцам японцы огня не вели. Они ждали, пока боец остановится, и тотчас по месту приземления открывали огонь из винтовок и ручных пулеметов.
Гордеев первый разгадал их тактику. При перебежке он упал и немедленно перекатился на несколько метров в сторону. Японцы продолжали сосредоточенным огнем обстреливать место, которое он покинул.
Несмотря на волнение и неотвязное постыдное чувство страха перед пулей, Гордеев усмехнулся. Провел самураев! Скоро его примеру последовали и другие бойцы.
Стрелял Гордеев беспрестанно. Винтовка его накалилась и обжигала руку. Одна из вражеских пуль, просвистав совсем близко, опалила щеку. И каждый раз, услышав свист пули, он задыхался и закрывал глаза.
Но стрелял он метко. Он видел, как упал от его пули бежавший впереди других японец, несомненно офицер, и чувство уверенности в себе все более вытесняло боязнь перед вражеской пулей.
Это была первая схватка с врагом. Это еще не была настоящая война. Еще не иступили в бой танки, самолеты, артиллерия. Противник только разведывал, только проверял бдительность красной заставы.
Убитые и раненые японцы лежали в пограничной зоне. Огонь японцев был менее меток. Но и красные потеряли уже не одного бойца.
Вдруг Гордеев вспомнил, что он посадил перед боем партию хлебов и наступает срок вынуть их. Уйти из боя? Невозможно. Но пропадет хлеб! Это тоже невозможно.
Он подполз к отделкому и попросил разрешения сбегать в тыл — вынуть хлебы. Отделком неодобрительно покачал головой. «Трусит парень, — подумал он, — пули испугался». Но разрешил отлучку на полчаса.
Гордеев промчался мимо удивленного капитана. Прибежал он в батальон вовремя. Поставив в угол винтовку, вынул хлебы. Хлебы были румяные, пышные, с поджаристой коркой, известные гордеевские хлебы. На этот раз хлебы особенно обрадовали Гордеева. Но любоваться ими было некогда. Он покрыл теплые буханки полотенцами и побежал обратно.
Огонь с обеих сторон все усиливался. Японцы ввели в бой новые силы. Пули беспрерывно свистели вокруг Гордеева. Но чувство страха прошло.
Бой становился все жарче и продолжался весь день.
Японцы укрепились на небольшой сопке. Пулеметы создавали перед сопкой непроходимую огневую завесу.
Под сильным огнем противника роты Соколина залегли. Отвечая огнем своих пулеметов и стрелков на огонь противника, Соколин решил переходить в атаку. Японцев нужно было выбить с сопки, господствующей над местностью. Собрав командиров рот, капитан перед каждым из них поставил задачу. Первой роте — продвигаться замаскированно вдоль опушки рощи, выходящей на левый фланг сопки, с дальнейшим броском к укрепленным огневым точкам японцев. Второй роте — атаковать сопку в лоб, приняв на себя главный огонь противника. Третьей роте — действовать на левом фланге второй роты, с охватом правого фланга противника. Пулеметной роте — расчлениться по взводам, вести огонь в интервалах и через головы своих сил, поражая огневые точки противника, поддерживая своим огнем атакующие подразделения.
Дубов с гордостью следил за тем, как четко и уверенно руководил боем молодой комбат. Лейтенанты, — а они были еще моложе Соколина, — сдержанно, несколько сурово выслушали задачу. Карт не понадобилось. Вся местность боя была как на ладони.
Японцы не ожидали столь молниеносной атаки. Но огонь из пулемета усилился.
Капитан сам вел в атаку вторую роту.
Дубов бежал рядом с ним. Он был в первых рядах атакующих бойцов. И деже сердце сегодня не беспокоило его. Пуля ударила его в руку, державшую наган. Сознание помутилось от боли. Но он взял наган в другую руку и продолжал бежать рядом с Соколиным.
Гордеев заметил, как маленький усатый японец целится в комиссара. Он рванулся вперед и заслонил собой Дубова. Пуля ранила его в голову, и он потерял сознание. Комиссар, сам изнемогая от боли в руке, оттащил его в сторону, наспех перевязал рану и вернулся в бой.
Он заметил, как выбежали из рощицы бойцы первой роты. И в первый же момент пулемет противника скосил бежавших впереди командира роты и политрука. На мгновение бойцы растерялись. Дубов, под пулями японцев, превозмогая боль, задыхаясь, побежал на правый фланг.
Пули сбили его каску. Кровь струилась из пробитой руки. Но он ничего не замечал. Он добежал до опушка рощи. Бойцы первой роты, увидев комиссара полка, рванулись к нему. Но тут пуля обожгла его щеку, он пошатнулся и упал.
«Комиссар ранен!» пробежала весть по цепочке бойцов.
— Комиссар убит! — закричал кто-то рядом.
Бойцы залегли. Но Дубов моментально очнулся. Он поднялся во весь рост и крикнул:
— Комиссар с вами! Вперед! За родину!
Он выхватил левой рукой из-за пояса гранату и, подняв ее над головой, повел за собой в атаку первую роту. Бойцы, с гранатами в руках, бросились за комиссаром. Гранаты взлетали в воздух и с оглушительным треском разрывались там, где были огневые точки японцев.
Это был стремительный натиск.
Это был стремительный натиск.
Японцы смешались и в полном беспорядке бежали со своих позиций. Первая рота, с Дубовым во главе, и вторая рота, с Соколиным, заняли сопку одновременно с двух сторон. Дубов молча обнял Соколина, окрашивая своею кровью его гимнастерку.
…К утру бой кончился. Ни одного живого японца не осталось на советской территории.
Трупы солдат и офицеров усеяли землю.
Батальон подтягивался к заставе.
Можно было продолжать партийное собрание. Председатель — комиссар полка, с повязкой на лице и рукой на перевязи, — беседовал с бойцами.
Он проверял выполнение социалистических договоров.
Перед боем первая и пулеметная роты заключили договор социалистического соревновании на быстрейшее очищение советской территории от японских налетчиков.
Договор гласил:
«Мы, бойцы, командиры и политработники, берем на себя следующие обязательства:
Первое: поддерживать интенсивным огнем пулеметов наступление пехоты при атаке.
Второе: быстро и метко поражать огневые точки противника.
Третье: уничтожить врага с наименьшей потерей человеческой силы своих войск.
Четвертое: при очищении территории быстрым продвижением пулеметов закрепить занятые пехотой позиции.
Пятое: бороться за стопроцентное сохранение боевого оружия.
Район высоты 201. Окоп».
Не было уже в живых многих, подписавших договор. Геройской смертью погибли командир и политрук первой роты. Но обе роты отлично выполнили договор, скрепленный кровью славных бойцов, отдавших свою жизнь за родину.
Только одного бойца первой роты не было ни в числе живых, ни в числе убитых.
Комиссар искал Гордеева, но Гордеев исчез. Гордеев пропал без вести.
«Неужели погиб?!» думал Соколин. Радость победы в этом первом боевом крещении была омрачена.
Гордеев очнулся ночью в тайге. Он лежал на сырой болотистой земле, а над ним в просветах меж высоких, обступивших его деревьев блестели звезды. Он долго не мог понять, где он и как попал сюда. Он вспомнил бой, маленького усатого японца. Комиссара. Тут воспоминания обрывались. Потом опять он видел себя на опушке тайги. Он лежал один. Где-то вдалеке слышался шум боя. Болела голова. Он был в полубреду. Он не знал исхода сражения. И сквозь суматошные бредовые мысли пробивалась одна: не попасть в плен; только не в плен.
Он встал, шатаясь, и побрел в тайгу, к своим. Он боялся, что демаскирует себя белым пятном; сорвал повязку с головы и закричал от боли. Весь в крови, шагал он сквозь лес. Он заплутался и не знал, куда идти. Всюду чудились ему японцы. Таежные шумы были тревожны и таинственны. Кровь все не унималась, — она застывала на лице, на одежде. Он попал в трясину, упал и больше не мог встать. Тут опять обрыв. Беспамятство. Бред.
И вот он лежит один в ночной тайге и смотрит на маленький черный кружок неба, на одинокие, беспрестанно вздрагивающие звезды.
Одинокие… Нет… Одинок он, Василий Гордеев. Это он, один, затерянный, умирает здесь, на самом краю своей страны. Ночь… Никого вокруг. Ни человека, ни зверя. Только деревья и звезды. Маленький кусок неба. Только одна, две, три звезды…
А небо большое. И звезд на нем мириады. Красивое небо! В прошлом году в полк приезжал профессор-астроном. Он привозил огромную трубу. Он им рассказывал о десятках солнц, объяснял жизнь звезд. И небо в трубу было таким ярким, таким великолепным! Гордеев с тех пор не мот забыть это золотое небо. И у него была мечта, у Гордеева. О ней он не говорил никому, даже капитану Соколину: после армии пойти учиться на астронома, как этот профессор. Профессор, заметив пытливость красноармейца, подарил ему книжку о звездном мире. Гордеев не расставался с ней. Он хранил ее в походном ранце между боевыми уставами. Он мечтал изучить жизнь таинственных миров и потом, как тот профессор, увлекательно и ярко рассказывать об этой жизни бойцам. А может быть, ему удастся открыть новую звезду. И на ней будут живые существа. И будет организована экспедиций на его, гордеевскую, звезду. И он… Как болит голова!.. Ничего нет вокруг… Третья звезда куда-то скрылась. Две звезды. Две маленькие звезды. Это все, что осталось Васе Гордееву в жизни.