Две звезды. Вот и они бледнеют и умирают. Умирают, как и он, Вася Гордеев, боец первой роты, батальонный хлебопек.
Может быть, когда родятся новые звезды, его уже не будет на свете. И никто даже не узнает, как погиб Гордеев… «И никто не узнает, где могилка моя…» Эту песню он пел в дни своего беспризорного детства. Вот последняя звезда прощается с ним. Не долго пожил он на земле!
Ему становится очень жалко себя, и крупные слезы катится по его щекам.
А друзья?.. Как он мог забыть о друзьях! Капитан Соколин! Их полет на одном парашюте. Дубов. Жизнь.. Только в последние годы он полюбил ее. Словно капитан Соколин дал ему посмотреть в трубу, как тот старик-профессор, и Вася Гордеев, как и на небе, увидел много солнц на земле. Рядом со своими друзьями он шагал по земле. И за них отдавал свою жизнь, как и они бы отдали за него. Он мало прожил, Вася Гордеев, очень мало. «Стоило ли жить, Вася? — спрашивал он себя, — И вспомнит ли кто о тебе? Да… Стоило». И ему ярко представились последние минуты боя. Комиссар Дубов, немолодой грузный человек, выносит его на руках с поля сражения. Как отец — отец, которого никогда не знал Гордеев. Если бы Вася мог, он отдал бы еще раз свою жизнь за него, за Дубова, за друзей, за товарищей, родных и близких, за старика-профессора, научившего его понимать небо, и за капитана Соколина, научившего его понимать землю.
Как тихо кругом!.. Или это ему кажется, что тихо, потому что он умирает… Но он не хочет умирать. Ему нельзя умереть… «Нельзя… Товарищ комиссар, прикажите, чтобы я не умер… Мама… Матушка… Я не хочу…» А хороши были последние хлебы! Кто теперь сумеет такие испечь в батальоне?.. Сам… Сам Гордеев сумеет испечь. Он будет жить… Почему именно он, Василий Гордеев, должен умереть здесь, в тайге?.. Нет… Нет… Нет…
Гордеев попытался подняться. Выбрался на кочку. Встал, покачиваясь и почти ничего не видя вокруг. Прислонился к сосне и всей грудью вобрал влажный предутренний воздух.
Много раз вставал Гордеев и опять падал. И снова шагал, спотыкаясь, вперед. Машинально он обрывал ягоды морошки и клюквы и глотал их. Он не хотел есть. Но жизненный инстинкт заставлял его глотать ягоды. Он знал, что ему нельзя умереть, что он должен жить, что ему еще предстоит большая, настоящая жизнь.
И когда он увидел на небе рождение новой звезды — понял, что смерть ушла.
Гордеев пришел на второй день. Его едва узнали. Голова была покрыта грязно-кровавой коркой. Глаза лихорадочно блестели.
Увидев своих, он тяжело вздохнул и упал.
…Через два дня в клубе Гордеев рассказывал, запинаясь и путая слова. Рассказ вышел короткий и бледный. И не было в нем ничего ни о звездах, ни о мыслях Гордеева в ту тревожную, бредовую ночь.
— Выбрался, — улыбается Гордеев широко и смущенно — А рана пустяковая оказалась. Царапина. А как товарищ комиссар?
Дубов подходит к нему, обнимает здоровой рукой и целует.
…В этот вечер красноармеец Василий Гордеев был принят в коммунистическую партию.
Полковник Седых не был на партийном собрании. Он сидел в штабе над картами. Он просматривал донесения и приказы. Он запер дверь на ключ и большими шагами из утла в угол мерял кабинет.
Сегодня ночью он должен принять окончательное решение. Пока эти «солдатские вожди» решают вопрос о хлебопеке, он, полковник Седых (капитан лейб-гвардии его императорского величества), должен решать судьбы мира.
Может быть, именно от него зависит, останется ли японский набег обычной авантюрой, стычкой, каких было уже немало и которые завершались отступлением и путаными дипломатическими переговорами.
Или… Полковник остановился и застыл у окна. Или… это начало его славы, начало новой войны. Войны, которая сметет «солдатское господство» и поставят всех на свои места. Всех. И его. Так обещали ему его новые политические друзья. Совсем недавно эти друзья раскрыли перед ним свои карты. Он убедился в их силе, и он поверил им. Игра была опасной. Полковник был трезвым человеком и не сразу согласился на нее. Он дол-го размышлял и рассчитывал. Решил не он. Решила его ненависть к «солдатским генералам», к «хлебопекам», к комиссарам — к Кондратовым, Гордеевым, Дубовым, Соколиным. Служить им он больше не мог. Он чувствовал, что рано или поздно он выдаст себя жестом, словом или взглядом. Надо было действовать, пока не поздно.
В эту ночь надо было принять окончательное решение.
Ветер за окном раскачивал верхушки высоких сосен. И здесь, в полку, и там, за тайгой, ждали его решения.
Полковник резко снял телефонную трубку.
— Капитана Соколина ко мне! — приказал он дежурному.
Наутро батальон Соколина, по приказу полковника Седых, был двинут на выполнение новой боевой операции.
Японцы, отступив после первого бои, заняли остров на Амуре. Это была подготовка большого десанта. Приказ был короток: «Выбить японцев с острова».
Гордеев отказался остаться в госпитале. Вместе со всеми шагал он в строю, блестя одним глазом. Другой был скрыт под повязкой. К счастью, скрыт был левый глаз, и это даже помогало при стрельбе: легче было прицеливаться.
По приказу полковника, капитан Соколин вел свой батальон таежными тропами к Амуру. Командир полка лично по карте наметил путь следования батальона. До поздней ночи сидели Седых и Соколин в штабе, склонившись над картами.
— Необходима абсолютная точность, — сказал полковник, вглядываясь в карты. — Вы рискуете десятками человеческих жизней, — Он выпрямился так, что хрустнули кости, и положил руку на плечо капитану. — Мы с вами не раз спорили, капитан. Но я уверен в вас. Именно вы сумеете выполнить эту операцию— Ну, с богом, — сказал он улыбаясь. — Идите поспите пару часов.
«А в сущности, он не такой плохой человек, — подумал, засыпая уже, Соколин, вспоминая об этой редкой для полковника улыбке. — Требовательный, но не плохой. Нет… не плохой…»
Сейчас, шагая по тайге, Соколин уже не думал о полковнике. Капитан был решителен и суров. Сейчас вся страна проверяет его. Всю свою волю, всю страсть, все знания должен он собрать воедино, чтоб опрокинуть врага.
— Товарищ капитан, — вдруг послышался рядом тревожный голос Гордеева (он был послан в разведку), — тропа кончается. Впереди болото.
— Как болото? Не может быть болота…
— Топь.
На карте жирная красная черта, проведенная рукой полковника, выводила батальон тайгой прямо к реке у острова. Никаких болот по карте не значилось.
Соколин стиснул зубы. Он остановил батальон. Вместе с Гордеевым пошел вперед. Тайга редела. Тропа терялась в мелких кустах. Почва колыхалась под ногами, хлюпала. Скоро капитан провалился по колено. Он едва выбрался на кочку. Вынул карту и проверил красные пометки полковника. Гордеев тревожно глядел на капитана — тот тяжело дышал. Сомнений быть не могло. Обширная топь расстилалась перед ними. Двигаться дальше невозможно. Невозможно? Надо попробовать. Боевой приказ должен быть выполнен. Везде почва проваливалась под ногами капитана, засасывала. Гордеев безмолвно следовал за ним. Они помогали друг другу выбираться. Они искали тропу, мокрые, грязные, облепленные тиной и мхом. Тропы не было. «Западня, — подумал Соколин. — А полковник? Знал ли полковник о болоте? (Батальон был затерян в этой тайге и должен был здесь погибнуть). Погибнуть? А враги? А боевой приказ?!»
Капитан выбрался из болота и побежал к своим бойцам.
— Товарищ полковник, — кричал Соколин в трубку полевого телефона, — впереди болото! Двигаться нельзя.
— Приказываю двигаться вперед, — доносился глухой голос полковника — болото проходимо!
В этот момент послышался первый разрыв снаряда. Осколок взлетел около самого аппарата, и Соколин инстинктивно рванулся в сторону.
Один из бойцов со стоном упал на землю.
Еще два снаряда с ревом упали среди расположения батальона.
«Бьют по пристреленной местности», холодея, подумал Соколин и, еще не отдавая себе отчета в значении этой мысли, закричал в трубку:
— Вперед двигаться нельзя! Нас покрывают снарядами.
— Отдам под суд за неподчинение боевому приказу! — хрипел полковник, — Вы трус!
— Приказание преступно! Требую комиссара! — кричал Соколин.
Потом, внезапно поняв, что споры бесцельны и что полковник послал батальон на верную смерть, он бросил телефон и вызвал к себе командиров и политруков рот. Маршрут, намеченный полковником, был преступен. Но японцы должны быть выбиты с острова. Полковник думал, что Соколин не дойдет до реки. Полковник ошибся. Он дойдет. Как? Здесь, под непрерывным огнем противника, он принимал боевое тактическое решение…
…Японские снаряды продолжали падать в болото, срезать верхушки многолетних деревьев. Осколки со звоном ложились в таежной тиши.
Но людей в лесу не было. Глубокими обходными путями вел Соколин свой батальон к берегу.
Он вспомнил знаменитую переправу во время последних учений, вихрастого лейтенанта, Степу… А что, если попробовать? Это было смело. Чересчур смело. И опасно. Но Соколин не боялся опасности.
…Японцы успели хорошо укрепить поросший густым кустарником остров, расположенный между двумя руслами Амура.
Весь берег находился под обстрелов японских пулеметов. Уничтожив передовой красный батальон, японцы готовились высадить на берег десант. План был тщательно разработан и сообщен полковнику Седых, который должен был обеспечить уничтожение батальона.
Захват острова одним батальоном представлял трудную, почти невыполнимую задачу.
Ползком, утыканные зеленью, выдвинулись из тайги бойцы Соколина, залегли и стали окапываться. Замечены они были японцами не сразу. Когда с острова затрещали пулеметы, бойцы прильнули к земле и замерли.
Соколин махнул рукой, и два «максима» ударили по огневым точкам на острове.
Два «максима». Не больше роты. Это все, что осталось от батальона после артиллерийского обстрела у болота. Так было, по крайней мере, уверено японское командование.
Перестрелка оживилась. Такого огня никогда не видел и не представлял себе капитан Соколин. Весь берег непрерывно поливался пулями. Все свои, пулеметы направили японцы на соколинских бойцов.