Ночью от перенапряжения лопнул износившийся вал. Шхуна понеслась без парусов, с мертвой машиной, гонимая ветром.
В просветах между поредевшими тучами Ермаков увидел звезды и по ним определил направление. Он один знал, что «Валюту» несет к Тендре, на подводные камни.
Вдобавок ко всем бедам, волны обломили перо руля, часто взлетавшего над водой, и шхуна стала неуправляемой.
«Конец!» - подумал Репьев.
И вдруг голос Ермакова:
- Боцман! Рубить остатки мачты! Достать запасные паруса! Рубить фальшборт, связать всё вместе!
- Есть! - донеслось с палубы.
Чтобы удержать шхуну носом против волн, Ермаков решил бросить плавучий якорь. Через несколько минут с бака выкинули за борт на длинном канате крепко связанные доски и паруса. «Валюту» резко тряхнуло, и она повернулась форштевнем к югу.
Ермаков подставил ветру щеку, определяя его силу, и крикнул, стараясь, чтобы все его слышали:
- Сбавляет шторм! Переменился ветер…
Репьев не мог видеть в темноте лицо командира, но отчетливо расслышал в голосе Ермакова твердую и спокойную уверенность…
5
В Одессу «Валюту» привел на буксире «Нестор-летописец».
Счастье еще» что шхуна осталась цела. Правда, она пришла в порт без рангоута, со сломанными фальшбортом и бугшпритом, без единой шлюпки, с вышедшим из строя двигателем, с чуть ли не наполовину заполненным водой трюмом, но все же она осталась цела.
Утром, после того как Ермаков приказал выбросить за борт плавучий. якорь, шхуну отнесло течением к западной оконечности острова Тендра.
- Чуть-чуть бы правее - и поминай как звали: разбило бы на подводных камнях, - сказал Андрей Макару Фаддеевичу.
Руль к тому времени починили, и, пользуясь течением, Ермаков направил «Валюту» за песчаный остров, как за надежный мол. Там шхуна села на мель, и вся команда, кроме боцмана Ковальчука и командира, получила приказ перебираться на маяк: отогреться, покушать, утолить жажду.
Перевезли на Тендру и пленников.
Антос попытался выпрыгнуть за борт, а когда его связывали, кусался, пинался, и три пограничника едва с ним управились. Но он не утихомирился даже связанный, продолжая ругаться по-английски и по-русски.
- Заткните ему глотку! - разозлился Ермаков.
Серафим Ковальчук с великим удовольствием выполнил этот приказ.
- Допрыгался, одноглазый дельфин!
Антос мычал, но уже ничего не мог доделать, и только глаз его, черный и злой, горел ненавистью.
Англичанин не сопротивлялся. Шторм словно пришиб его» Позеленевший, дрожащий от голода, он не глядел на пограничников.
Репьева перетащили на берег на руках. Терпеливо перенеся страшный шторм, не высказав во все эти дни ни одной жалобы, а наоборот, подбадривая всех, теперь, когда опасность миновала, он совсем неожиданно для Ермакова сел на обледенелую палубу., закашлялся, и горлом у него хлынула кровь.
Андрей даже растерялся:
- Что с тобой, Макар? Худо тебе?
- Это пройдет., Пройдет это, - едва выговорил Репьев.
- Сейчас мы на берег тебя доставим, на маяк… Отогреешься, кипяточку выпьешь»
Андрей вспомнил о встрече с матерью Макара Фаддеевича, сунул руку в карман плаща: картофельные пирожки давно превратились в клейкую кашицу.
- Матушку твою я встретил, извини, пожалуйста, забыл тебе сказать, пирожков она дала…, Велела передать, что твои Леночка и Светик здоровы,
Макар Фаддеевич вытер ладонью с губ кровь и слабо улыбнулся.
- Приедем в Одессу, я обязательно тебе их покажу, ты услышишь, как они играют на скрипке… - И опять закашлялся.
С Тендры Ермаков послал Никитину голубиной почтой рапорт. А на другое утро, воспользовавшись установившимся после бури недолгим затишьем, за «Валютой» пришел «Нестор-летописец».
6
Антоса Одноглазого расстреляли по постановлению коллегии Одесской Губчека в феврале 1922 года.
На допросе он держался нагло, пытался острить, говорил, что давно мечтал познакомиться с Никитиным и очень рад, что получил, наконец, такую возможность» Он так и не раскрыл все свои тайны, несмотря на показания пленного матроса, который оказался куда более разговорчивым. Матрос сразу сказал, что Антос вовсе не грек, а англичанин, уроженец Южной Африки. Из англичан состояла и вся команда шхуны. В последние годы войны они ходили на английском парусном судне-ловушке в Средиземном море под португальским флагом и неожиданно нападали на Немецкие торговые корабли, а потом часть матросов была переведена на шхуну Антоса для секретной службы. Антос Одноглазый жил в Греции под видом рыбака чуть ли не с 1912 года.
Этот же матрос рассказал и о высадке Робинса с подводной лодки (конечно, матрос не мог знать его фамилии) и подробности о судьбе Ивана Вавилова и расстреле Николая Ивакина.
Карла Фишера-Пфеффера арестовали в ту же ночь, когда он, проводив Робинса, пробирался к дому садовника, у которого оставил лошадей. Колониста Мерца в Херсоне не нашли. Во время допроса барон Пфеффер признался, что Мерц бежал за границу и он назвал его фамилию, чтобы войти в доверие к Кудряшеву.
Фишер подтвердил и догадку о шифрованных надписях на номерных знаках люстдорфских домов. Цифры означали: сколько сажен до развилки шоссе, далеко ли до ближайшего колодца в степи, какова глубина моря напротив старого маяка, какую нагрузку может выдержать мост у сухого лимана и т.д. и т.п. Словом, приди завтра в Люстдорф вражеская армия, она по этим самым цифрам, никого не спрашивая (жителей могли заранее выселить), получила бы полную оценку всей округи.
Пфеффер орудовал не один. В его шпионскую организацию были втянуты и многие другие колонисты. Шпионские ячейки оказались почти в каждом пограничном поселке.
Карпухин-Борисов-Робинс своим упорством напомнил Никитину эсера Чирикова. Англичанин сказал, что он никогда даже не был в Англии и бежал с Антосом потому, что надеялся найти в Турции лучшую жизнь. Во время очной ставки с Ореховым-Петрюком он заявил, что впервые видит этого человека.
Но упорства англичанина хватило не надолго. Никитин приказал привести на очную ставку дворника, к которому Робинс заходил вскоре после приезда в Одессу, и Пфеффера. Первым Чумак ввел в кабинет дворника.
- Этого человека вы тоже не знаете?
- Нет, я вижу его впервые.
- Он, он! - воскликнул дворник. - Я по голосу его узнал. Как же вы меня не знаете? Вы мне от господина Рейли благодарность выразили, и альбомчик его я вам передал. Вы Карповым назвались.
Никитин кивнул Чумаку, и тот ввел в кабинет Пфеффера.
- Неужели вы откажетесь и от друга по совместной борьбе с большевизмом? - спросил Никитин и повернулся к сидящему у окна Репьеву. - Макар Фаддеевич, помоги нам сэкономить время: напомни сэру Робинсу содержание его беседы с бароном Пфеффером… Да, да, не удивляйтесь, сэр Робинс. Нам пришлось немного поиграть с вами в прятки - во время вашей беседы в комнате находился вот этот наш товарищ…
Робинс схватился за пуговицу тужурки, и Никитин увидел - руки англичанина дрожат. («Как тогда у Локкарта!»)
- Ну, что вы скажете теперь? - спросил Никитин, когда Репьев закончил краткое изложение подслушанного им разговора.
- Я должен сказать… - начал Робинс. - Я хочу сказать, что Сидней Рейли ошибся. Он говорил мне, будто чекисты - плохие контрразведчики…
После всей этой истории не было уже нужды держать в тайне пребывание Николая Ивакина. Он приехал в Одессу, и Никитин предоставил ему отпуск.
- Куда же ты поедешь? На Волгу, в Сормово?
Ивакин смутился и лишь на повторный вопрос ответил, что перед поездкой домой хотел бы навестить Олесю Семенчук…
7
В мае в Одессу пришла из Туапсе только что спущенная на воду новая моторно-парусная шхуна «Оля», с Балтики по железной дороге привезли портовый катер «Ваня», из Таганрога прибыл буксир «Сильный».
Вместе с капитально отремонтированной «Валютой» все эти суда составили первый Черноморский морской пограничный отряд.
Командовать отрядом предложили Ермакову, но Андрей попросился на учебу в Петроградское военно-морское училище.
- Вы, товарищ Никитин, сами ведь говорили, что чекистам обязательно надо учиться.
- Ничего возразить не могу, учись, товарищ Ермаков. Надеюсь, что потом опять вернешься к нам в Чека. Нам предстоит еще очень упорная борьба с врагами родины, упорная, трудная и долгая.
Никитин помолчал, и Андрею показалось, что он взгрустнул.
- Катя с тобой поедет? - спросил Никитин.
- Да, - кивнул Андрей. - Она поступает на медицинский факультет.
- Ну, поздравляю. Смотри, береги ее, не обижай, У тебя ведь характерец немного сумасшедший…»
Их провожали в конце августа. На вокзал пришли Анна Ильинична с соседкой и все друзья: и Никитин, и Павел Иванович Ливанов - он был теперь механиком морского отряда, и Серафим Ковальчук - его назначили командиром «Валюты», и Николай Ивакин с Олесей и ее братишкой Петрусем, и только что выписавшийся из больницы Макар Фаддеевич с Леночкой и Светиком.
Незадолго до отхода поезда на вокзал приехал и профессор Авдеев.
- Ну, вот-с, батенька, и опять в дорогу. Как это у вас, моряков, говорится: счастливого плавания!…
Поезд отошел от Одессы поздно вечером. Андрей открыл окно, и они с Катей молча смотрели в темную степь. Им было и радостно и печально. Над Одессой долго еще горело зарево. Пахло чабрецом и еще какими-то степными травами, но Андрею чудилось, что это пахнет родным Черным морем…