— Вы должны поспеть в Н-ск послезавтра к утру. Обязательно к утру, — сказал начальник заставы, — дольше самолет ждать не сможет.
Начальник сказал еще, что если испортится погода, Бочкареву и Юдину следует переждать в комендатуре: рисковать попусту незачем. Он пожелал им счастливого пути и пожал на прощанье руки.
Николай Бочкарев и Иван Юдин вскочили на лошадей и поскакали по каменистой тропе, влажной от стойких осенних туманов. Несмотря на ранний час, все свободные от службы пограничники вышли проводить товарищей и смотрели вслед им, пока они не скрылись за утесом.
В этот день на заставе только и было разговоров, что о Бочкареве с Юдиным. Шутка ли сказать, им предстоит преодолеть Северный хребет — средняя высота его равна вершине Монблана! — и спуститься по Черному ущелью в долину. Никто не неволил Николая с Иваном, они сами вызвались на это дело. а ведь редкий горец отважился бы проделать такой путь в октябре месяце, когда чуть ли не ежедневно льют дожди и вот-вот могут обрушиться снегопады, He так давно на Северном хребте сшибло обвалом трех контрабандистов, тайком пробиравшихся из Синьцзяна с тюками шелка и пачками опиума. Сажень триста катились они вниз, увлекаемые лавиной камней. Изуродованные, обезображенные тела их удалось откопать только на третий день...
Отъехав от заставы километров за четырнадцать, Бочкарев и Юдин вынуждены были спешиться: тропа на хребет оказалась загроможденной обломками скал — результат нового обвала.
С каждым шагом горные склоны становились все круче и все теснее сжимали лощину. Что-то необъяснимо грозное было в каменных громадах, вздымавших острые снеговые вершины к сумрачному осеннему небу.
Друзья молчали. Лишь однотонное цоканье подков раздавалось в суровой тишине. К седлу бочкаревского Орлика был приторочен длинный, тщательно завернутый в мешковину сверток. Подумать только, что именно им, Николаю Бочкареву и Ивану Юдину, выпало доставить его в Н-ск!..
Высоко на скале сидел снежный гриф. Глядя на всадников, он медленно поворачивал лысую, приплюснутую голову. Из-за камней выскочил горный баран и спугнул безобразную птицу. Гриф взмахнул крыльями и стал парить над ущельем.
— Падаль выискивает, — нахмурился Николай.
— До чего же он, гад, противный! — сплюнул Иван...
Наконец они преодолели каменную осыпь, и Бочкарев — он был назначен старшим — скомандовал:
— По коням!..
Однако часа через два снова пришлось спешиться: нужно было перебраться через среднее течение ледника Катыльчек, чуть ли не сплошь усыпанного моренами и пересеченного глубокими трещинами, а потом взбираться по крутой тропе.
И странно было видеть рядом с ледником стройную, будто подстриженную садовником, серебристую ель и корявую, низкую яблоньку.
Целый день поднимались Бочкарев и Юдин на хребет. На бурых каменистых склонах не было уже ни елей, ни диких яблонь, одна приземистая арча все еще не хотела сдаваться холоду, прижимаясь узловатыми ветвями к замшелым скалам.
Тучи висели в несколько этажей: и внизу, скрывая долину, и над головой, обсыпая друзей то мелким, словно из сита дождем, то снежной крупой, то промозглой туманной изморозью. Короткие дубленые полушубки и стеганые ватные брюки не спасали от пронизывающего ветра.
Неподалеку от тропы потускневшим зеркалом блеснуло небольшое озерцо, подернутое мелкой рябью. Юркий ручей выбегал из него, бесстрашно спрыгивая в пропасть. Может быть, это исток какой-то могучей реки?..
С каждым шагом подъема на хребет дышится все труднее и труднее. Ноги, будто ватные, подкашиваются, коленки трясутся. В висках тяжело, резкими толчками пульсирует кровь. В ушах беспрерывный, то стихающий, то нарастающий звон. Холодно, а пот струится из-под суконного шлема, как в сорокаградусную жару.
Присесть бы, вытянуть ноги и не двигаться. Какое это блаженство — вытянуть ноги и не двигаться! Иван шагал почти механически, как заведенный. Он совсем обессилел, и, кажется, никогда еще ему не было так плохо. А Николаю хоть бы хны — марширует, как на параде...
Иван не догадывался, что виной всему ветер. Он дул все яростнее, обрушиваясь с перевала, принося из верхних слоев атмосферы еще более разреженный воздух.
— Передохнем малость, — предложил вдруг Бочкарев. Он оглянулся, и Иван увидел: лицо у товарища бледнее бледного и тоже все в каплях пота.
— Вот он, Северный хребет! — неестественно улыбнулся Николай.
— А ты... ты крепись... Скоро книзу полезем... Легче станет, — подбодрил Иван, хотя только что сам собирался умолять Николая присесть минут на пять и не мог без передышки произнести двух слов.
— Лошадям невмоготу, — виновато произнес Николай.
Вытянувшись на мокрых камнях, Иван сразу почувствовал облегчение и ни за какие коврижки не признался бы сейчас, что только что готов был проклинать тот миг, когда добровольно вызвался поехать с Бочкаревым в Н-ск.
— Всего метров триста осталось, — посмотрел он вверх.
— Чепуха! — согласно кивнул Николай, растирая одеревеневшие икры. — Дотемна перевалим.
— Запросто! — подтвердил Иван.
Но «запросто» не вышло: неожиданно налетела метель, колючая, ослепляющая.
Друзья спрятались под выступом скалы, прижавшись друг к другу, прикрыв собой снятый с Орлика сверток.
К утру метель утихла. Голодные, продрогшие, не отдохнувшие, а, напротив, еще более измученные — они не сомкнули глаз, — Бочкарев и Юдин с трудом выбрались из наметенного вокруг них за ночь сугроба. Орлик и Звездочка стояли рядом со скалой, заиндевевшие, будто в белых саванах. Глаза лошадей слезились от резкого ветра, и Ивану стало не по себе. Он обнял Звездочку за холодную, подрагивающую шею, смахнул с ресниц и с челки лошади бахрому инея, поцеловал в храп.
— Ладно, ладно тебе, Звездочка, не серчай, думаешь, мне слаще?
Друзья дали лошадям немного овса, прессованного сена, наскоро перекусили размоченными в воде галетами, — просто счастье, что они догадались вчера наломать у озерка веток арчи для костра, — и, согревшись кипятком из общего котелка, двинулись в путь.
Последние двести метров, оставшиеся до гребня хребта, они карабкались на четвереньках, через каждые пять минут останавливаясь передохнуть. Лошадей подтягивали на веревках. Немало хлопот доставил и сверток. Длинный и тяжелый, он стеснял движения, и Николай с Иваном по очереди взваливали его на спину, царапая об лед руки и чертыхаясь.
— Ну вот и все, «запросто»! — выпрямляясь, воскликнул Николай.
Они были на гребне хребта. Иван, тяжело дыша, встал бок о бок с товарищем, державшим на руках, словно ребенка, упакованный в плотную мешковину сверток.
Всюду, куда ни кинь взор, виднелись покрытые вечными снегами хребты. На западе голубел Адалай, на востоке синели кряжи сурового Мус-Даг-Дау, в самом центре которого, словно гигантская сторожевая башня, гордо вздымался к небу высочайший пик. Отроги восточного хребта зажглись оранжевыми огнями, потом вершины заголубели, а когда брызнули первые солнечные лучи, на восточных склонах Адалая заполыхал пожар. Голубые вершины превратились в изумрудно-зеленые, на смену зеленым тонам вспыхнули фиолетовые и красные всех оттенков — от пурпурно-багряных до ярко-алых, словно на вершинах гор проступала кровь земли.
Иван невольно залюбовался величественной панорамой, подумав, что даже у самых неприветливых, суровых гор есть своя неповторимая красота.
— Надеть консервы, — вывел Ивана из состояния восторженности голос товарища.
Друзья вооружились дымчатыми очками-консервами, чтобы лед и снег не слепили глаза.
— Если мы не приедем в Н-ск завтра утром, то самолет улетит, — сказал Николай, будто бы это не было известно и без его напоминания.
Весь день, почти не отдыхая, они спускались северным склоном хребта й все-таки добрались до Черного ущелья только к вечеру.
Николай проверил, крепко ли приторочен к седлу сверток, и сказал:
— Езжай, Ваня, первым. За повод не держись...
Черное ущелье рассекало горы гигантскими ступенчатыми, сбросами. Юдин и Бочкарев ехали гуськом по нависшей над пропастью тропе, такой узкой, что двоим на ней и не разминуться.
Непроницаемая мгла царила вокруг. Бочкарев был прав: пришлось, опустив поводья, целиком довериться инстинкту коней.
Но как ни сторожко ступали Звездочка и Орлик, выбирая дорогу, все же иногда из-под их копыт, шурша, срывались в пропасть камни, и Иван чувствовал, как все холодеет у него внутри. Скоро ли взойдет луна? Не скроют ли ее тучи? Только бы не оступилась Звездочка, только бы не оступилась...
И, как на грех, Звездочка вдруг оступилась правой передней ногой и, испуганно заржав, шарахнулась назад, больно прижав колено Ивана к скале. В то же мгновение шагавший следом за ней Орлик встал на дыбы и попятился.
Николай схватился обеими руками за гриву коня. И когда тот, дрожа всем телом, опустился на передние ноги, Николай почувствовал: свертка у седла нет. Видимо, стремительно вздыбившись, Орлик порвал веревку о скалу.
«Главное — берегите сверток, теперь все зависит от вас», — вспомнил Николай напутствие начальника заставы.
— Стой, милый, стой смирненько! — с трудом успокоив коня, Бочкарев стал ощупывать седло. Вот он, обрывок веревки...
— Коля, Николай, чего ты там? — в страхе окликнул Иван.
— Сверток... — придя в себя, вымолвил Бочкарез. Он спешился, держась за луку седла, нагнулся и пролез под брюхо Орлика на узкую тропу. Орлик нервно переступал с ноги на ногу, храпел.
— Неужто потерял? — встревоженно спросил Иван.
Николай не отвечал, шаря по тропе руками.
— У тебя где веревка? — спросил он вместо ответа.
Иван снял с плеча бухту крепкой веревки, откинулся назад, протягивая веревку товарищу, и лишь сейчас услышал приглушенный расстоянием шум: глубоко внизу, на дне пропасти ревел горный поток.
— Размахнись сильнее, — подсказал Бочкарев,
Иван нагнулся еще ниже и, размотав веревку, раскачал ее конец.
— Поймал! — сказал Николай.
— Что ты там задумал? — Иван догадался о затее товарища... Да разве это мыслимо в такую темень?