— Когда я займу трон, ты будешь моим первым советником и верховным жрецом, мой преданный друг. И никакая власть не омрачит той благодарности, что я к тебе испытываю.
— Мне не нужны ни почести, ни величие, — отвечал Унис. — Впрочем, когда ты станешь царем, мне все это будет не нужно.
— Почему, Унис? — спросил Миринри, удивленный загадочной фразой.
— Я пока не все тебе рассказал. Мне осталось еще кое-что сообщить Сыну Солнца, но я это сделаю, только когда ты сядешь на трон фараонов. Нам с тобой предстоит одно важное дело, прежде чем покинуть эту пирамиду, которую я вряд ли увижу когда-нибудь.
— Какое дело?
— Уничтожить труп, который узурпатор положил в гробницу вместо твоего отца. Этот незнакомец, может и раб какой-нибудь, не должен занимать место, принадлежащее Тети, и осквернять своим нечестивым телом гробницу Сынов Солнца. Пойдем, Миринри.
— Это бесчестье будет искуплено, — произнес юноша, содрогнувшись от гнева. — Мало того что Пепи украл у моего отца царство, он еще над ним и насмеялся. Я изрублю в куски тело того, кто лежит в этой гробнице вместо фараона, и он не пройдет Аменти и не займет своего места среди осиянных предков.
Жрец долгим взглядом огляделся вокруг и направился к стене, где в одной из ниш что-то тускло поблескивало.
— Они положили его сюда, — сказал он.
Саркофаг располагался в одной из ниш, чуть выше черной мраморной плиты, на которой грудой лежали венки из клевера, из белых и голубых лотосов, а рядом с ними маленькие кучки зерна и муки, кусочки вяленого мяса и продолговатые сосуды с молоком, вином и благовониями. Он был чрезвычайно богат, сделан из цельного куска арабского дуба и украшен тончайшей резьбой, изображавшей победу Тети над ордами халдеев, отделан золотом и драгоценным жемчугом и ярко расписан. Верхняя часть саркофага, выточенная в форме головы, по обычаю должна была в точности повторять черты того, кто находился внутри.
Миринри с пренебрежением смахнул цветы и подношения, забрался на мраморную плиту и, взяв в свои сильные руки саркофаг, опустил его на землю.
— Эта голова похожа на голову моего отца? — взволнованно спросил он.
— Да, — ответил Унис.
— И глаза как у него?
— Их воспроизвели очень точно.
Миринри посмотрел на старика, потом на голову, потом снова на жреца и удивленно взмахнул рукой.
— В чем дело? — нахмурившись, спросил Унис.
— Это лицо до странности похоже на твое. И в глазах тот же сумрачный блеск.
— На свете много похожих людей, — сухо ответил жрец. — Открой саркофаг, я хочу посмотреть, кого они туда положили.
Миринри просунул кончик меча между половинками саркофага и мощным усилием поднял крышку. Тотчас же стала видна мумия. Это был человек высокого роста, лицо которого было до неузнаваемости изуродовано двумя длинными, наскоро зашитыми ранами. Тело его было завернуто в златотканые пелена, расшитые драгоценными камнями, по большей части изумрудами, ногти на руках и ногах тоже вызолочены.
— Этот человек — мой отец? — спросил Миринри.
— Нет.
— Ты в этом уверен, Унис?
— Я слишком хорошо его знал, чтобы обмануться.
— Хорошо, — сказал Миринри.
Он вынул мумию и с пренебрежением бросил на пол. Потом закрыл саркофаг и вдвинул его обратно в нишу, при этом иронически заметив:
— Пригодится кому-нибудь другому: узурпатор принадлежит к той же семье и имеет право здесь покоиться. Вот и займет место этого то ли раба, то ли безымянного воина.
Затем он в гневе схватил мумию так, что она хрустнула в его руках, и, обернувшись к жрецу, сказал тоном, не терпящим возражений:
— Пошли отсюда!
— Что ты собираешься делать с умершим?
— Пойдем, — повторил юноша.
Он прошел сквозь пирамиду и подошел к бронзовой двери, так и стоявшей открытой. Унис запер ее своим похожим на змею ключом, и путники оказались под палящими лучами солнца.
— Теперь никто не сможет войти в пирамиду? — спросил Миринри, держа в руках мумию.
— Никто, кроме Пепи, у которого есть точно такой же ключ.
— Эта усыпальница откроется теперь, только чтобы впустить узурпатора, — глухо произнес Миринри. — Клянусь в этом Гебу, богу земли, Нут, богине неба, Тефнут, богине воды, Ра, богу Солнца, великим Осирису и Исиде и тому священному животному, которому поклоняется мой народ. Пусть Накус, демон смерти, утащит меня в царство мрака, если я нарушу клятву. Унис, ты жрец, и ты слышал мои слова. А теперь ты, жалкая падаль, осмелившаяся занять место моего отца, великого воина, спасшего Египет, убирайся! Найдешь свою могилу в утробе какой-нибудь гиены или шакала.
Сказав так, он поднял мумию над головой и со всей силы швырнул ее в песок, где она и осталась лежать вверх ногами.
— Когда мы сможем уехать отсюда? — спросил он потом. — Теперь, когда я знаю, что я действительно сын Тети, мне не терпится завоевать гордый Мемфис.
— Не спеши, Миринри, — ответил жрец. — Туда нам нужно отправляться с превеликой осторожностью, объединившись со старыми друзьями твоего отца. Если ты явишься открыто раньше, чем станешь достаточно силен, чтобы сразиться с Пепи, он тебя не пощадит.
— Но не могу же я надолго оставаться в этой пустыне, ведь тогда угаснет воодушевление, которое меня переполняет!
— Я прошу всего три-четыре дня. Давай вернемся в наше убежище.
Вечером того же дня, воспользовавшись тем, что юный фараон крепко заснул, Унис отправился на берег Нила и, распугав крокодилов и гиппопотамов, в изобилии водившихся в этих местах, принялся бросать в реку маленькие пылающие шарики, которые горели даже в воде, как знаменитый греческий огонь, секрет которого утерян.
— Друзья начеку, они узнают, что Миринри готов, — приговаривал он. — Дождемся их, и да поможет Осирис новому Сыну Солнца.
5На завоевание трона
Тремя днями позже на закате к тому самому месту, где Миринри нашел символ власти, подошел парусник, напоминавший дахабскую лодку, какими пользуются в Египте и сейчас, составляя, как в древности, мачты из нескольких кусков ствола и скрепляя стыки свежими бычьими шкурами, чтобы они высыхали и твердели уже на месте.
У парусника был широкий и мощный киль, закругленный нос с изукрашенной золотом рострой в виде ибиса со сложенными крыльями и два больших паруса, по форме напоминающие латинские, только с более изящным силуэтом.
Команда насчитывала две дюжины эфиопов с очень черной кожей и геркулесовым телосложением. Вся их одежда состояла из широкой полосы ткани, обернутой вокруг бедер так, чтобы концы проходили между ног. Тем, кто жил в климате, где даже зимой стояла жара, такого одеяния вполне хватало. У руля стоял человек в двух голубых прямоугольных передниках, забранных вверху за кожаный пояс. На голове у него красовался парик с поперечными рядами локонов и спадающими на плечи косами.
Это был красивый мужчина лет сорока, со светлой, чуть загорелой кожей, настоящее воплощение древнего египтянина: высокий, худощавый, с широкими мускулистыми плечами. Его подвижные, нервные руки заканчивались тонкими, изящными кистями, надколенные мышцы худых длинных ног были сильно развиты, как у всех людей, привыкших много ходить. На лице его застыло выражение глубокой грусти, грусть светилась и в больших темных глазах. Эта безотчетная печаль и сейчас сквозит в глазах современных египтян.
Едва парусник причалил к высокому берегу, где виднелись прекрасные пальмовые рощи, египтянин отдал эфиопам приказ спустить деревянный трап, сам подошел к огромному воронкообразному барабану и принялся громко в него колотить, а один человек из команды задул во флейту, извлекая резкие звуки, слышные на расстоянии нескольких миль.
Эта музыка, дополненная мощными ударами в бубен, длилась довольно долго, заглушая шум волн, бьющихся о берег и о многочисленные островки, которыми богат Нил, и далеко разносясь под кронами пальм.
Когда же из кустов вышли Унис и Миринри, египтянин сделал флейтисту знак замолчать.
Когда же из кустов вышли Унис и Миринри, египтянин сделал флейтисту знак замолчать.
— Да ниспошлет тебе Ра удачу, Ата! — крикнул жрец. — Я привел тебе будущего Сына Солнца. Цветок Осириса и Мемнон дали подтверждение.
— Пора настала, — отозвался египтянин, по трапу спустившись на берег. — Весь Египет трепещет от нетерпения увидеть своего законного властителя.
Он подошел к Миринри, который остановился и с любопытством разглядывал капитана прекрасной лодки, встал на колени и поцеловал край его одежды.
— Вечного благоденствия Сыну Солнца, — сказал он, обращаясь к юноше. — Счастья и здоровья потомку великого Тети.
— Кто ты? — спросил юноша, поднимая его с колен.
— Преданный друг твоего отца и Униса, — ответил египтянин. — Я приехал за тобой, чтобы отвезти тебя в Мемфис. Твое место там, а не в песках пустыни.
— Доверяй ему, как доверяешь мне, — сказал Унис, повернувшись к Миринри. — Он был верным другом Тети, это он выкрал тебя из царского дворца и увез в безопасное место раньше, чем в злобном мозгу Пепи родилась идея изыскать способ тебя уничтожить.
— Если когда-нибудь я действительно поднимусь на трон своих предков, то обязательно отблагодарю тебя, — сказал юный фараон.
— Ты увидел огни, которые я доверил водам Нила? — спросил Унис.
— Да, — отвечал Ата. — Я их перехватил выше Памагита, чтобы никто из шпионов узурпатора ничего не заподозрил. Будь очень внимателен, ибо при дворе догадываются, что сын Тети не умер.
— Кто мог выдать тайну, которую я так тщательно хранил столько лет? — побледнев, спросил Унис.
— Этого я не знаю. Знаю только, что однажды лодка, в которой плыла царевна, по приказу царя дошла до этого места вверх по течению Нила. На этой же лодке находился человек, много раз видевший Миринри, прежде чем я его выкрал.
— Я видел царевну и даже спас ее от крокодила, — сказал Миринри.
— А люди, что были в лодке, тебя видели, Сын Солнца? — с опаской спросил Ата.