На ногах у него были сандалии, сделанные из верхней кожицы стеблей папируса, наложенной во много слоев, с приподнятым носком, похожим на клюв. Такая роскошь дозволялась только богатым людям. Сандалии походили на наши коньки-снегурки, подвязывались к ноге шнурком, украшенным золотыми пластинами, и поддерживались ремешком, проходившим между большим и вторым пальцем ноги.
— Что случилось? — спросил он, увидев всех эфиопов на плавучем островке.
— Скверные новости, — сказал Унис. — Нам не доверяют. Мы попали под подозрение.
— Так быстро?
— Вот тому доказательство. Канал перекрыли явно не случайно. Чтобы выполнить такую работу за несколько часов, сюда надо было согнать множество лодок со многими сотнями рабочих.
— Но ведь ты столько лет соблюдал все предосторожности. Ата достоин доверия?
— Я в нем не сомневаюсь.
— Кто же мог нас выдать?
— Эта прогулка царевны была только предлогом. Тебя разыскивали. Миринри, берегись этой девушки!
— Она дочь узурпатора?
— Да.
На лице юного фараона отразилось глубокое волнение. Несколько мгновений он молчал, погрузившись в себя, потом с сомнением произнес:
— И все-таки не может быть, чтобы девушка, которую я с риском для жизни спас от зубов крокодила, желала моей смерти.
— Ты должен ее возненавидеть, как злейшего врага.
— Ее! Ну, тогда женщины дома фараонов владеют колдовством, которого никто не может объяснить.
— Так ты ее все-таки любишь?
— Люблю, очень сильно люблю, — порывисто ответил Миринри. — Не могу ее забыть. Стоит мне закрыть глаза, и меня охватывает тот же трепет, как в тот день, когда вынес ее из Нила, а с нее стекала священная влага.
Унис вздрогнул, и лицо его стало жестким, почти жестоким.
— Странно, и родство бывает роковым, — произнес он.
Потом повернулся к Ате. Тот наблюдал за эфиопами, которые крошили ударами секир огромные клубки водорослей, не дававшие лодке сдвинуться с места. Унис спросил:
— Ну что?
— Будем работать до завтра, а может, и дольше. Они натаскали огромное количество травы, и ее удерживает множество свай. Это подлое предательство, и…
И тут его прервали крики и хохот, доносившиеся с левого берега реки.
— Эй, вы, водоплавающие! Сюда! — орала сотня хриплых глоток. — Не хотите хлебнуть сладкого пальмового вина? Сходите все на берег, иначе мы потопим вашу лодку и заставим вас хлебнуть речной водички!
На берегу неожиданно появилась толпа людей, которые вели себя как сумасшедшие: прыгали, орали и размахивали руками, а над ними возвышались гибкие стволы и раскачивались перистые макушки пальм.
— Сюда! Сюда! — не унималась толпа. — У нас праздник Бастет,[45] и мы приканчиваем прошлогодние винные запасы! Чужеземцам не положено отказываться! Сходите на берег и веселитесь с нами!
К крикам присоединились пронзительные звуки рожков и тех странных инструментов, которые египтяне называли «тан», а греки сравнивали их звуки с собачьим лаем. Им нежнейшими переливами отвечали арфы и чуть более резко — завезенные от азиатских народов мандолы.
Ата нахмурился.
— Что это? Ежегодный праздник любителей вина или ловушка? — с опаской спросил он сам себя.
— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался Миринри, которого поразили эти звуки, ведь он никогда в песках пустыни не слышал ничего подобного.
— Ты не знаешь наших праздников, — ответил египтянин. — Сын Солнца вырос не на нашей земле.
— Кто эти люди?
— Они просто веселятся, — сказал стоявший рядом Унис. — Каждый год несколько сотен, а то и тысяч человек объединяются, чтобы допить пальмовое вино прошлогоднего урожая, и никто не имеет права вернуться домой трезвым. Таков обычай твоего будущего народа.
— А чего они от нас хотят?
— Они приглашают тебя принять участие в празднике.
— Меня приглашают к себе?
— Они пьяные, Сын Солнца, и ты не можешь знать наперед, какой опасности подвергнешься, если не согласишься: ведь наша лодка застряла, — сказал Ата.
— А они не готовят какую-нибудь западню?
— Они слишком веселы.
— Твоим матросам еще долго работать?
— Да, Унис, река перекрыта на большом участке, и до завтрашнего утра мы с места не сдвинемся.
— Значит, придется принять приглашение?
— Думаю, будет благоразумно не отказываться. Они пьяные, а значит, способны на все. Впрочем, видишь там их лодки? Они движутся в сторону травяного острова. Мы не вызываем подозрений и можем сойти на берег как скромные путешественники по Нилу. Мои эфиопы будут наготове и в случае опасности придут на помощь Сыну Солнца.
6Праздник пьяниц
Среди множества праздников древних египтян, пожалуй, самым оригинальным был праздник пальмового вина. Каждый год сотни и сотни человек собирались вместе в пальмовых рощах, чтобы отпраздновать праздник Бастет, и никто не мог вернуться домой, пока не будет выпито все оставшееся вино. Не исключено, что древние римляне позаимствовали здесь свои знаменитые сатурналии, поскольку у египтян на этих праздниках, разрешенных фараоном, не было недостатка ни в музыкантшах, ни в танцовщицах, чтобы возбуждать участников возлияний и доводить их до состояния безумия.
По реке, ярко освещенной луной, вместе с мужчинами плыли в барках женщины в роскошных нарядах, с музыкальными инструментами в руках. Они тоже выглядели очень весело и громкими криками зазывали всех, кто плыл по реке, принять участие в празднике и выпить в честь Бастет.
Проверив травяной остров на прочность, Ата вместе с Миринри, Унисом и восемью эфиопами с тяжелыми секирами и острыми кинжалами за поясом сошел с лодки. Скопление водорослей они прошли без труда, поскольку сваи, вбитые в дно теми, кто хотел задержать лодку, крепко держали морскую траву. На берег они вышли под веселые крики подвыпившей толпы.
Человек триста, в числе которых и музыкантши, и танцовщицы, уже пошатывались, с трудом держась на ногах. Мужчины, по большей части рыбаки или матросы, носили простые передники из дубленой кожи, а на головах у них красовались разноцветные повязки. Но были среди них и явно зажиточные молодые люди, в богатых одеждах, роскошных ожерельях, в париках с длинными косами, спадавшими на плечи, и с накладными бородками.
Танцовщицы и музыкантши выделялись красотой и изяществом костюмов. На них были яркие, легкие, как вуаль, калазирисы, изумительные, ручной работы платки, повязанные на головах, что, однако, не мешало видеть причудливые прически из косичек. Концы широких поясов спадали до земли; и на всех красовались золотые и жемчужные ожерелья с тяжелыми круглыми подвесками из разноцветной эмали.
Грудь у некоторых из них прикрывали медные чашечки с золотыми подвесками, прикрепленными шнурками, которые, как солнечные лучи, расходились вокруг. У других вместо яркого платка волосы украшали головные уборы из золотых пластинок, с золотой хищной птицей спереди. Все они были молоды и красивы, со стройными фигурами и бронзово-загорелой, как у абиссинских женщин, кожей, и все явно родились в верховьях Нила.
Мужчины сразу же обступили Ату и его спутников и стали наливать им вино из амфор в терракотовые кружки. А развеселившиеся музыкантши встали в круг вокруг исполинского сосуда, на боку которого была изображена человеческая фигура, представлявшая Манероса. По верованиям древних, Манерос создал музыку. Сосуд явно был полон пальмового вина, и музыкантши изо всех сил дули во флейты и щипали струны лир и систр.
Хотя при фараонах музыка звучала в основном на религиозных праздниках, она пользовалась в народе большим почетом, а потому египтяне обладали довольно богатым набором музыкальных инструментов. Прежде всего, это были флейты и золоченые бронзовые трубы, конечно, не такие длинные и не с таким звуком, как в «Аиде», а гораздо короче, но все же достаточно мощные. Помимо флейт и труб, в ходу были бычьи рога разной величины, обрезанные с острого конца, которые египтяне называли одним словом: «тан». Инструментарий включал и арфы, по большей части очень высокие и тяжелые, треугольные арфы поменьше, систры и особый род гитар с маленьким корпусом и очень длинным грифом.
Танцовщицы между тем выплясывали замысловатые танцы на берегу реки под хохот, аплодисменты и крики опьяневших зрителей.
Миринри, Ату и Униса вежливо пригласили принять участие в празднике, и они уселись вокруг большой амфоры с пальмовым вином, которую предоставили в их полное распоряжение. Слуга-эфиоп радушно их угощал. Впрочем, на них больше никто не обращал внимания. Вся веселая компания либо попадала на землю возле танцовщиц, либо сгрудилась возле музыкантш.
— Ты не заметил ничего подозрительного? — спросил Унис, обернувшись к Ате, тоже чувствовавшему себя не в своей тарелке.
— Я тут не вижу ничего, кроме людей, у которых одна цель: повеселиться и напиться допьяна, — заметил Миринри.
— И все-таки мне неспокойно, мой господин, — после короткого молчания ответил Ата. — Почему эти люди выбрали для своего праздника именно то место, где перегорожена река? Вот что хотелось бы понять.
— Я думаю, они тут собрались совершенно случайно, — сказал Унис.
Ата покачал головой и снова заговорил:
— Все это мне кажется подозрительным, и лучше бы нам уехать, как только будет открыт канал. Пока мы не доберемся до Мемфиса, я не успокоюсь.
— А разве там будет менее опасно? — спросил Миринри.
— Там много верных друзей, и они приготовили для тебя, мой господин, надежное и недосягаемое убежище. Давайте выпьем и уйдем отсюда. Мы оказали положенное почтение Бастет, а значит нас не станут задерживать, если все эти люди действительно только развлекаются.
Они выпили еще по кружке и встали, собираясь вернуться на берег, как вдруг их остановил женский крик, за которым последовали дикие вопли мужчин. За кругом танцовщиц послышались возбужденные проклятия мужчин, а рыдающий женский голос повторял:
— Отстаньте от меня, негодяи!