— Эта девушка стоит той дочери фараона, что околдовала меня, — прошептал он вдруг.
Он произнес эти слова так тихо, что его не услышал даже стоявший рядом Ата, но колдунья медленно повернулась к нему, и ее лицо озарила улыбка. Потом она выпрямилась, и от этого движения ее скульптурное тело ясно обрисовалось под прозрачным цветным калазирисом. Подняв глаза к звездам, она тоже тихо прошептала:
— Умереть так умереть, ну и что? Сойти в царство мрака, зато с поцелуем Сына Солнца на губах!
Громкий крик эфиопов вырвал Миринри из благоговейного состояния и заставил вздрогнуть Ату и Униса.
— Проход открыт!
Течение, долго сдерживаемое преградой из морской травы, с рокотом ринулось в протоку, расчищенную бронзовыми секирами геркулесов из верховьев Нила. Маленький парусник, не пришвартованный канатом, резво, с веселым шелестом заскользил среди папируса и листьев лотоса.
— Все на борт! Поднять паруса! — крикнул Ата, подбежав к рулю. — Ветер южный! Исида услышала молитву колдуньи!
Казалось, и вправду богиня волшебниц не осталась глухой к словам Нефер: огненная воронка начала распадаться. Может, потому, что ее перестали направлять огненные стрелы лучников, затаившихся в пальмовой роще.
Стая состояла из многих тысяч голубей, к хвостам которых были прикреплены шнуры, пропитанные тем самым горючим веществом, скорее всего жидкой серой, что горит голубоватым огнем. Горящие птицы одна за другой падали в реку, и таинственное вещество продолжало гореть и под водой, мерцая среди стеблей папируса и широких листьев лотоса.
Огненный ураган с головокружительной скоростью промчался на расстоянии полета стрелы от кормы парусника и, уже без всякого управления, двинулся к противоположному берегу гигантской реки, фантастическим светом озаряя сумрак.
Нефер не покинула фальшборта, даже когда прямо перед ней упали в воду несколько птиц. Прямая, как великолепная бронзовая статуя, с рукой, протянутой вверх, чтобы послать еще одно проклятие, с гордо поднятой головой, она бестрепетно бросала вызов огненной туче, повторяя:
— Исида! Исида! Великая богиня, защити Сына Солнца!
Когда последние огни гигантской воронки исчезли за горизонтом, по ту сторону лесов, покрывавших противоположный берег Нила, и парусник, выйдя в протоку, с таким трудом отвоеванную у водорослей, заскользил по открытой воде, Нефер обернулась к Миринри, не сводившему с нее глаз.
— Ты спасен, Сын Солнца! — сказала она.
— Какой сверхъестественной силой ты обладаешь? — спросил юноша. — В твоих глазах горит огонь, которого не было в глазах дочери фараона.
Нефер вздрогнула, и лицо ее исказила боль. Какое-то время она стояла, словно погрузившись в свои мысли, потом промолвила каким-то странным голосом:
— О какой дочери фараона ты говоришь, мой господин?
— О той, кому ты предсказывала будущее.
— Ты ее видел?
— Я даже спас ее от смерти.
— Как и меня! — воскликнула колдунья с глухим рыданием.
— Я вырвал ее из пасти крокодила.
— А она тебе в ответ выжгла сердце. Так, мой господин?
— А ты-то что об этом знаешь?
— Разве я не умею читать прошлое и будущее, не умею предсказывать?
— Ну да, правда, ты об этом говорила. Что ж, я жду твоего предсказания.
Нефер посмотрела в небо. Звезды уже начали гаснуть, и у самого горизонта среди них сияла комета. Девушка долго в нее вглядывалась, потом сказала, будто самой себе:
— Твою судьбу откроет хвостатая звезда, мой господин. Но я должна дождаться восхода солнца, от которого ведут свой род все фараоны. Должно пройти еще несколько часов.
Унис прервал беседу, спросив у Миринри:
— У тебя глаза лучше моих, ты ничего не видишь на правом берегу?
— Нет, — ответил юноша, бросив быстрый взгляд на пальмовые рощи. — Думаю, что пьянчуги, увидев, что ничего не добились, разошлись, а может, храпят под кустами возле амфор с вином.
— Мы этим воспользуемся и будем держаться противоположного берега, — сказал Ата, велев поднять паруса. — Там в протоках есть множество островов, на которых никто не живет, кроме гиппопотамов, крокодилов, ибисов и пеликанов.
— А нам удастся пройти незамеченными?
— Я надеюсь, мой господин, — ответил Ата на вопрос Миринри. — С этой минуты мы должны соблюдать предосторожность, иначе Пепи нас схватит раньше, чем мы увидим обелиски горделивого Мемфиса. Теперь уже известно, что у меня на лодке скрывается сын великого Тети, и узурпатор приложит все усилия, чтобы скормить нас нильским крокодилам.
— Тогда идем к противоположному берегу, — сказал Миринри, — и будем внимательны: нет ли ловушек.
Маленький парусник, подгоняемый попутным ветром, плавно зашел поперек течения и приблизился к левому берегу, где росли огромные пальмы и у самой кромки воды густо переплетались стебли папируса и лотоса.
9Храм нубийских царей
Пока судно, чуть покачиваясь, шло вдоль берега и свежий южный бриз надувал его широкие паруса, Миринри, взбудораженный волнениями последнего дня, не испытывал ни малейшего желания отдохнуть. Он уселся на полубаке и погрузился в свои фантазии. О чем он думал? О глазах прекрасной царевны, которую вытащил из вод этой самой реки и которая столько ночей смущала его сон и мечты? О том, как решительно он идет сейчас к грядущему величию и готов на все, чтобы его добиться? Наверное, это могла бы сказать только колдунья, что устроилась неподалеку на тростниковой циновке и неотрывно смотрела на него своим завораживающим взглядом.
Поджав под себя ноги, она опиралась голыми руками на циновку, и время от времени руки ее чуть подрагивали, а многочисленные золотые браслеты начинали звенеть. Приподняв красивую голову, как притаившаяся в засаде львица, которая старается уловить малейший шум, указывающий на присутствие жертвы или врага, она пристально следила за тем, как меняется выражение лица юного фараона.
Время от времени по телу ее пробегала дрожь, легчайший калазирис трепетал, а на лоб набегала тень. Миринри, погруженный в свои мысли, казалось, даже не замечал присутствия колдуньи. Однако то ли оттого, что взгляд девушки проникал в самую душу, то ли по другой причине, но он то и дело поворачивал к ней голову и делал рукой движение, словно отгоняя возникшую перед ним тень.
А лодка тем временем медленно спускалась по течению Нила. Паруса хлопали на порывистом ветру, реи поскрипывали, ударяясь о мачты, и бакштаги тоже издавали какие-то странные звуки. Случалось, что какой-нибудь ибис, мирно дремавший в тростниках или на длинных листьях лотосов, вдруг испуганно вскрикивал и пускался наутек, едва касаясь воды, а потом исчезал среди пальм, что отражались в воде темными пятнами.
В лодке никто не разговаривал. Эфиопы внимательно вглядывались в темноту, опершись на фальшборты. Унис и Ата сидели на носу, глядя вперед и не произнося ни слова. Один наблюдал за исчезающей за деревьями кометой, другой просто смотрел в воду.
Вдруг Миринри вздрогнул, встряхнулся и, казалось, только теперь заметил присутствие колдуньи.
— Что ты тут делаешь, девушка? — спросил он. — Почему не идешь спать?
— Ведь Сын Солнца тоже не спит, — отозвалась она таким мелодичным голосом, что юному фараону он показался отдаленной музыкой.
— В пустыне я привык засыпать поздно.
— А мне надо дождаться восхода солнца, чтобы предсказать тебе судьбу — либо плохую, либо хорошую.
— Ох, я и позабыл, — улыбнувшись, сказал юноша. — Статуя Мемнона зазвучала, когда я спросил ее, цветок Осириса распустился, когда я его полил. А каково будет твое пророчество? Хорошее или плохое?
— Это скажет первый луч солнца, — ответила Нефер. — Он должен вдохновить меня.
Миринри помолчал, потом снова заговорил:
— О! Ты еще должна сказать нам, кто ты и почему поклонники Бастет хотели выжечь тебе глаза. В какую скверную историю тебя вовлекли?
Колдунья не ответила, только посмотрела на него с тревогой, и это не укрылось от юного фараона.
— И мы пока не знаем, — сказал Миринри, — друг ты или враг.
— Это я-то враг? — воскликнула Нефер, и в голосе ее прозвучала боль. — Враг тебе, мой господин? Тебе, кто вырвал меня из рук этих пьяниц?
Она встала и посмотрела сначала на звезды, потом на спокойные воды Нила, тихо журчащие среди корней и стеблей розовых и белых лотосов, и, трагическим жестом подняв руку и указав на юг, начала:
— Я родилась там, в черной Нубии, откуда реки несут свои воды в великий Нил. Мой отец не принадлежал к божественному роду, как ты, мой господин, но был вождем, а мать — жрицей храма Кинтара. Детство мое теряется в туманах священной реки. Смутно помню просторные дворцы, сияющие золотом, огромные храмы и такие высокие обелиски, что, когда бушевал ураган, они, казалось, доставали до самых туч. Помню черных, словно изваянных из эбенового дерева, воинов, вооруженных каменными топорами и луками. Они слушались моего отца, как рабы. Мне кажется, тогда я была счастлива. Ребенком я плавала в огромной реке и каталась по ней на позолоченной лодке, а рядом со мной какие-то женщины играли на музыкальных инструментах, уж не помню на каких, и прислуживали мне, опустившись на колени. Но настал печальный день, и все исчезло: народ, отец, воины, величие, власть… По моей стране, как опустошительный смерч, прокатилась лавина армии Нижнего Египта, разметав все на своем пути. Нубию захватили египтяне из дельты, люди узурпатора Пепи.
— Узурпатора! — воскликнул Миринри. — А что тебе об этом известно?
— Да весь Нижний и Верхний Египет только и говорит что об этом человеке. И ходят слухи, что сына Тети выкрали друзья и он жив.
— Ах! — вырвалось у юного фараона. — Продолжай, Нефер.
— Мой отец был убит ударом по голове, когда отчаянно защищал свою территорию от врагов, вдесятеро превосходивших его войско численностью. Его тело бросили на съедение нильским крокодилам. Наш народ разогнали, все поселения сожгли, а женщин и детей угнали в Мемфис в рабство.
— И тебя тоже?