— Я знаю, где находится тот остров.
— Ты? — в один голос воскликнули Миринри и старый жрец.
— Да, мой жених мне сказал.
— Он далеко?
— Ближе, чем ты думаешь, жрец.
— Ты уверена?
— Я смогла бы тебя туда отвести даже с завязанными глазами. После того как мой возлюбленный сошел с ума, я там побывала в надежде завладеть сокровищем. Хочешь туда отправиться?
— Но прежде всего, известно ли тебе, кто обитает в этом храме? — спросил Миринри.
Вместо ответа Нефер вскочила, глядя на восток. Ночной мрак рассеялся, и звезды побледнели в лучах яркого света готового появиться светила.
— Солнце, великая душа Осириса! — воскликнула колдунья. — Настал момент пророчества. Дай мне твой лоб, сын вечного света, который не меркнет ни днем ни ночью, а всегда сияет в небесной глубине.
Миринри неохотно поднялся, сардонически усмехнувшись.
— Вот тебе моя голова, — сказал он. — Какие мысли ты хочешь в ней раскопать?
— Хочу прочесть твою судьбу.
— Попытайся.
Колдунья посмотрела на солнце, уже встающее над прибрежными пальмовыми рощами. Глаза ее, казалось, вовсе не ранил яркий свет, отражавшийся в водах Нила.
— Геб! — крикнула она звонким голосом. — Ты, что олицетворяешь собой нашу землю! Нут, олицетворение мрака! Ну, символ вод! Нефтис, покровительница мертвых! Ра, солнечный диск, Апис, символ Нила, и ты, великий Осирис, да пребудет в твоем сердце душа солнца, вдохновите меня! Тот, бог с головой ибиса, священной птицы, создавшей все науки! Логас, олицетворяющий разум и помогающий советами, сила животворящая, дайте мне мудрость, чтобы предсказать судьбу этому юному фараону!
Нефер смотрела на солнце широко открытыми глазами, словно его лучи не обжигали ей зрачки, и сотрясалась всем телом. Трепетал каждый мускул, даже длинные черные волосы странно зашевелились. Некоторое время она стояла, горделиво выпрямившись, вся залитая золотым светом, обратив лицо к сияющему дневному светилу, которое поднималось над пальмовой рощей. И вдруг спрятала глаза за сложенными ладонями.
— Я вижу, — дрожащим голосом произнесла она, — юного фараона. Он повергает царя, а старик заставляет его убить. Вижу девушку, прекрасную и нежную, как солнце на закате, когда оно посылает свои последние лучи водам Нила. Но передо мной туман. Какие тайны он скрывает? О, исчезни, непроницаемая завеса! Нет, она все гуще и гуще! Отчего я не в силах разорвать ее? Может, мне, колдунье, дочери великой нубийской колдуньи, в этот момент изменяют силы? Юный фараон поднимется высоко, победит всех и вся! Ах, дурная звезда! Для кого-то она станет роковой! Я вижу плачущую девушку, и слезы ее превращаются в кровь… Осирис! Великий Осирис, сделай так, чтобы я увидела ее лицо! Эта девушка умрет… я вижу, как из ее груди изливается кровавый поток… фараон станет для нее роком… Все кончено!
Силы вдруг покинули Нефер, она покачнулась и упала на руки Миринри, стоявшего у нее за спиной. От этого прикосновения по телу девушки прошла дрожь, словно ее ударил электрический разряд, и юный фараон тоже содрогнулся.
Унис, присутствовавший при этой сцене, нахмурился, но всего лишь на миг.
— Уж пусть лучше нубийская колдунья воспламенит сердце Миринри, чем царевна, — прошептал он. — Как знать, что таит в себе судьба? — Он жестом подозвал эфиопов. — Отнесите девушку в каюту. Ей надо отдохнуть.
Матросы подняли Нефер, которая, казалось, спала, и отнесли ее в каюту на корме.
— Что ты думаешь о предсказании и об этой девушке? — спросил он Миринри, снова впавшего в задумчивость.
— Не знаю, должен ли я ей верить, — ответил тот.
— А что говорит твое сердце?
Миринри немного помедлил, потом сказал:
— Как-то все слишком красиво: и власть, и слава… Мне кажется, все как-то чрезмерно.
— А ты веришь, что ты на самом деле Сын Солнца? Статуя Мемнона запела, вечный цветок Осириса раскрыл лепестки, колдунья заговорила…
— Да, у меня нет никаких сомнений, что в моих жилах течет кровь победителя халдейских орд… Но кто же та девушка, для которой встреча со мной станет роковой? Неужели первая женщина, которую я увидел и которую вырвал из рук смерти?
— Ты все-таки постоянно думаешь о ней?
— Всегда, — со вздохом отвечал Миринри. — Та девушка, которая, как и я, происходит от солнца, меня околдовала.
— Но она из вражеского стана!
— Кто знает?
— Ты должен ее ненавидеть.
— Замолчи, Унис. Может, последний папирус моей судьбы еще не написан.
10Лодка с кошками
Маленькое судно продолжало плавание вниз по Нилу. Сидя на полуюте, Миринри, казалось, уже позабыл о пророчестве колдуньи. Подперев ладонями голову, он неотрывно смотрел перед собой, словно перед ним все время стоял образ той царевны, что он вырвал из пасти крокодила. Унис, опершись на фальшборт, рассеянно глядел на воду и молчал. Эфиопы, застыв у парусных шкотов, затаили дыхание в ожидании очередного порыва ветра и очередного маневра. И Ата, стоявший на носу, тоже ничего не говорил.
С берега и с песчаных отмелей, заросших тростником, взлетали ибисы, пронзительными криками приветствуя солнце. Их огромные стаи, сознавая свою полную безнаказанность, кружили над палубой, вытянув длинные лапы и шеи и желая доброго дня Ате и эфиопам.
Кто осмелился бы их тронуть? Кому пришло бы в голову пустить в них стрелу? В те давние времена эти птицы были священны для любого из подданных почтенных фараонов, поскольку у них был даже свой бог: Тот.
Однако не исключено, что древние египтяне считали их священными и по другим, более важным причинам — по тем же самым, по каким англичане решили запретить отстрел марабу в Индии, а мексиканцы Южной Америки охраняли покой грифов как драгоценных и незаменимых для здоровья народа птиц.
И действительно, плохо пришлось бы Египту без ибисов, гигантским равнинам Индии без огромных марабу, а городам Америки без грифов. Эти породы птиц — настоящие падальщики, у которых одна цель: подобрать и съесть все трупы и отбросы, которые в жарком климате могут стать переносчиками инфекции. Службу, которую в давние времена несли ибисы, фараоны оценили столь высоко, что немедленно объявили этих птиц священными, тем более что именно они возвещали наступление долгожданных и благодатных разливов Нила.
И египетские верования связывали плодородные разливы великой реки с ибисами, а птицы охотно принимали поклонение, не отказывая себе в роскоши наедаться до отвала червями, ящерками, змеями, жабами и падалью, которую разлив приносил с собой и оставлял на полях.
Как только ослабла вера, священная птица взмахнула крыльями и отправилась в изгнание. Теперь ее можно увидеть только в Верхнем Египте, где ибис укрылся, как в святилище. Между современным скептицизмом и древними предрассудками возникла преграда — широкое течение Нила.
Алтарь ибиса — прибрежный нильский ил, где он копается мощным клювом, устраивая настоящую бойню насекомым и хитроумным ящеркам. Нынче ибис не более чем просто голенастая птица, но временами вспоминает, кем некогда был. Он хлопает облезлыми крыльями и гордо вздергивает почтенную голову, словно говоря: и я когда-то был богом.
Лодка продвигалась медленно, ибо ветер был слабый и налетал порывами. Ата ушел с носа и встал к большому веслу, служившему рулем, чтобы лично управлять судном. В этих местах Нил изобилует островками, на которых разрастаются настоящие леса папируса.
В древности берега горделивой реки были сплошь покрыты папирусом. Теперь это растение почти полностью исчезло, а в те времена египтяне считали его драгоценным. И вряд ли ошибались, ведь папирус служил для изготовления множества полезных вещей. Нижнюю, прикорневую часть стебля бедняки употребляли в пищу; листья шли на циновки, веера и еще много на что; из стеблей длиной тридцать сантиметров и шириной от пяти до шести изготавливали бумагу; многослойная кожица служила для сандалий. Из связанных в пучки гибких стволиков делали легкие лодки, служившие для передвижения по Нилу. В общем, как и лотос, папирус был национальным растением.
Часа два лодка скользила по протокам между многочисленными островами, затем вышла на простор. Широкая река несла свои воды, извиваясь меж двух еле различимых линий деревьев, настолько далеки друг от друга были берега.
— Думается мне, мой господин, что больше нам нечего бояться, — сказал Ата, повернувшись к Миринри. — Я опасался засады среди островов, но здесь, на открытой воде, на нас невозможно напасть тайком.
— А сколько еще плыть до Мемфиса? — встряхнувшись, спросил юный фараон.
— Еще долго, мой господин, да мы и не торопимся. Мы уже получили сигнал тревоги и теперь должны быть предельно осторожны. Не сомневайся, нас еще ждут ловушки.
— Значит, за нами следят?
— Вполне возможно. Я уверен, что из-под прибрежных деревьев за нами пристально наблюдают, чтобы знать, куда мы движемся.
— И нет способа обмануть соглядатаев?
— Может, и появятся, когда мы войдем в протоки дельты. Там нас будет нелегко обнаружить. Острова кишат ящерицами и крокодилами, и горе тому, кто отважится высадиться на эти отмели, покрытые лотосами и папирусом.
— Кажется, есть способ от них уйти, — сказал Унис.
— Какой?
— Заставить их поверить, что наша цель не Мемфис, а тот таинственный остров, где в лесу стоит храм нубийских царей. Поскольку говорят, что оттуда никто не возвращался живым, то в нашу смерть поверить будет легко. Нефер знает, где это место, так давайте туда и отправимся. И шпионов Пепи обведем вокруг пальца, и сумеем достать средства для войны с узурпатором, если там действительно хранятся сокровища. Во встрече с этой странной девушкой мне видится нечто сверхъестественное.
— Мне тоже так кажется, — заметил Ата. — Сама судьба послала ее нам.
Вдруг чей-то звонкий смех заставил мужчин повернуть головы. За ними стояла Нефер, не сводя с Миринри своих огромных проницательных глаз, в которых все время горел огонь, готовый испепелить сердце каждого, кто в них посмотрит.