— Кто ты такой? — спросил он араба, сделав рабу знак удалиться.
— Мое имя ни о чем тебе не скажет, — ответил араб. — Меня зовут Эль-Кадур.
— Мне кажется, я тебя уже где-то видел.
— Возможно.
— Тебя послал Хусейн-паша?
— Нет, я соврал.
Мулей-эль-Кадель отступил на два шага, быстро схватившись за рукоять сабли, но не вытащил ее из ножен.
Эль-Кадур жестом успокоил его и быстро проговорил:
— Не думай, что я пришел сюда посягнуть на твою жизнь.
— Тогда почему ты солгал?
— Потому что иначе ты бы меня не принял.
— Что же заставило тебя воспользоваться именем паши Хусейна? Кто тебя послал?
— Женщина, которой ты обязан жизнью, — со значением ответил Эль-Кадур.
— Женщина?! — удивленно вскрикнул турок.
— Вернее, благородная дама-христианка, принадлежащая к высшей итальянской знати.
— И я обязан ей жизнью?
— Да, Мулей-эль-Кадель.
— Да ты сошел с ума. Я никогда не был знаком ни с одной итальянской аристократкой, и ни одна женщина никогда не спасала мне жизнь. Дамасский Лев способен спасти себя сам, не прибегая ни к чьей помощи.
— Ты заблуждаешься, Мулей-эль-Кадель, — спокойно сказал араб. — Если бы не великодушие этой женщины, не бывать тебе при штурме Фамагусты. Ведь твоя рана еще не зажила.
— Да о ком ты говоришь? О том юном капитане, что выбил меня из седла?
— Да, о Капитане Темпесте.
— Объяснись.
— Это итальянская аристократка, она даровала тебе жизнь, хотя имела полное право тебя добить.
— Да что ты такое говоришь! — воскликнул турок, сначала залившись краской, а потом побледнев. — Тот капитан, что сражался, как бог войны, — женщина?! Нет! Не может быть! Женщина не могла победить и выбить из седла Дамасского Льва!
— Это была герцогиня дʼЭболи, известная среди христиан под именем Капитан Темпеста, — сказал Эль-Кадур.
Мулей-эль-Кадель был настолько поражен, что на какое-то время потерял дар речи.
— Женщина! — с болью вырвалось у него. — Дамасский Лев обесчещен, и теперь ему остается только сломать свою саблю.
— Нет, такой храбрый воин, как ты, не может сломать самый доблестный клинок турецкого войска. Женщина, что одержала над тобой победу, — дочь самого знаменитого фехтовальщика, которым гордится Неаполь.
— Но ведь это не он меня сразил, — почти с рыданием в голосе ответил турок. — Меня выбила из седла женщина! Честь Дамасского Льва теперь утрачена навсегда!
— Та, что победила тебя, — благородная дама, Мулей-эль-Кадель!
— Она станет меня презирать.
— Нет, потому что теперь твоя противница по поединку взывает к великодушию Дамасского Льва.
В глазах турка сверкнул огонь.
— Моя противница нуждается во мне? Разве Капитан Темпеста не погиб?
— Он жив, но ранен каменным ядром.
— Где он? Я хочу его видеть! — крикнул Мулей-эль-Кадель.
— Чтобы убить? Моя госпожа — христианка.
— А кто же ты?
— Я ее верный раб.
— Это герцогиня послала тебя ко мне?
— Да.
— Чтобы просить меня помочь ей бежать из Фамагусты?
— И не только об этом.
— А в твое отсутствие ей не угрожает никакая опасность?
— Думаю, нет. Она в надежном убежище, и потом, она не одна.
— Кто ее охраняет?
— Ее лейтенант.
Мулей-эль-Кадель снял со стула длинный плащ из темной шерсти, взял со стола два длинноствольных пистолета с рукоятями, украшенными серебром и перламутром, и сказал арабу:
— Веди меня к твоей госпоже.
Эль-Кадур взглянул на него с недоверием:
— А ты обещаешь, что не выдашь ее?
Щеки турка вспыхнули.
— Ты что, не доверяешь мне? — возмущенно вскинулся он. Потом, помолчав, снова заговорил: — Ты прав, она христианка, а я турок, враг христиан, но знай, я не одобряю жестокостей великого визиря. Его зверства навсегда обесчестили оттоманское войско. Ты араб, и я не знаю, христианин ты или приверженец пророка, но ты должен знать Коран и знать, что турки не клянутся на своей священной книге, в отличие от той, что причудливо написана блестящим пером архангела Гавриила. Эта книга обязательно найдется у кого-нибудь из муэдзинов, и я готов торжественно поклясться на ней в твоем присутствии, что спасу твою госпожу, которой обязан жизнью. Хочешь?
— Нет, господин, — ответил араб. — Я верю тебе и без клятвы. Я знал, Дамасский Лев будет не менее великодушен, чем герцогиня дʼЭболи, моя госпожа.
— Где она?
— В одном из казематов.
— Ранена тяжело?
— Нет.
— У вас там, в каземате, есть еда?
— Только кипрское вино и оливки.
Мулей-эль-Кадель хлопнул в ладоши, и на пороге тотчас появились два черных раба.
Он обменялся с ними несколькими словами на неизвестном Эль-Кадуру языке и обратился к арабу:
— Иди за мной, они нас догонят.
Они вышли из дома и миновали площадь. Никто из часовых не посмел их остановить. Словно двое воинов, получивших задание патрулировать площадь вдоль внутренней стены, они медленно двинулись к башне.
Едва они отошли от площади шагов на триста-четыреста, как их догнали двое негров с арабскими догами на поводках. Негры несли огромные корзины.
Их попытался остановить отряд янычар, рыскавших среди развалин в надежде найти оставшихся в живых христиан.
— Пошли вон отсюда, или я прикажу выпороть вас, как собак! — крикнул Мулей-эль-Кадель. — Дайте дорогу Дамасскому Льву! Вам что, мало резни?
Никто не осмелился перечить сыну могущественного паши, и янычары пустились бежать, освободив дорогу.
Прежде всего Мулей-эль-Кадель удостоверился, что возле башни никого нет, потом двинулся через развалины за Эль-Кадуром. Рабы и собаки шли следом.
Едва оказавшись в каземате, освещенном факелом, турок сбросил плащ и, обменявшись учтивым приветствием с Перпиньяно, быстро подошел к ложу, на котором лежала герцогиня. Она не спала.
— Женщина, которая меня победила? — воскликнул он с волнением. — Я вас узнал, синьора!
Он опустился на одно колено, совсем как европейский аристократ, и пристально взглянул в глаза герцогини черными, как ночь, глазами.
— Синьора, — произнес он с благородным почтением, — пред вами не враг, пред вами друг, которому судьба дала возможность восхититься вашим необычайным мужеством и который не испытывает ни малейшего разочарования оттого, что был побежден такой женщиной, как вы. Приказывайте. Дамасский Лев готов спасти вас и оплатить свой долг перед вами.
9Великодушие Дамасского Льва
Увидев турка, который приближался к ее ложу, герцогиня дʼЭболи чуть приподнялась с помощью Перпиньяно и приветствовала сына паши очаровательной улыбкой.
— Это вы! — воскликнула она.
— Вы не предполагали, что я, мусульманин, явлюсь сюда, не правда ли, доблестная синьора? — спросил Мулей-эль-Кадель.
— Я в этом сомневалась и уже смирилась с тем, что больше не увижу своего верного слугу.
— Сын паши Дамаска не обладает жестокостью Мустафы и его янычар. Они храбрые воины, это верно, но свирепы, как аравийские львы. Я вовсе не дикий сын туркестанских степей или песчаных пустынь, и при дворе султана я всего два года. И ваша Италия мне знакома, синьора.
— Вы бывали в моей стране? — с удивлением спросила герцогиня.
— И восхищался Венецией и Неаполем, — отвечал турок, — и научился ценить галантность и изысканность вашей цивилизации.
— Я уже заметила, что вы, должно быть, не такой мусульманин, как все.
— Чем же я отличаюсь от всех, синьора?
— Вы остановили всадников, пытавшихся, в нарушение закона поединка, отомстить за вас, после того как я одержала законную победу.
По лицу молодого Дамасского Льва пробежала тень, и улыбка угасла на губах.
— Я был сражен мечом женщины, — произнес он с горечью.
— Нет, Мулей-эль-Кадель, мечом Капитана Темпесты, который среди христиан известен как лучший клинок Фамагусты. Дамасский Лев не утратил своей доблести, напротив, он доказал ее, выбив из седла Медведя Польских Лесов, который внушал страх силой и мощью своего удара.
Лицо турка посветлело, на губах снова заиграла улыбка.
— Да уж, лучше получить рану от женщины, чем от мужчины, — сказал он. — Пусть мои соотечественники никогда не узнают, кто был Капитан Темпеста.
— Я вам это обещаю, Мулей-эль-Кадель. В Фамагусте всего трое или четверо людей знали, что я женщина, но теперь они все мертвы, Мустафа не щадил побежденных.
— Он своей жестокостью обесчестил мусульманских воинов перед лицом всего христианского мира. И быть может, Селиму это не понравится, хотя его великодушие тоже сомнительно. Побежденные имели право на уважение воинов ислама. Синьора, вам надо подкрепить силы. Мои рабы принесли еду и изысканные вина, и я рад все это вам отдать. А затем вы скажете, что я могу для вас сделать. Я в вашем распоряжении и спасу вас и ваших друзей, даже если впаду в немилость у Мустафы.
По его знаку оба раба приблизились к ложу и принялись выгружать из корзин запыленные бутыли с вином, холодное мясо, сухари, полный кувшин еще теплого кофе и чашки.
— Это все, что я пока могу вам предложить, — сказал Мулей-эль-Кадель. — Даже у Мустафы стол не богаче: у нас тоже не хватает продовольствия.
— Я и не питала особых надежд, — с улыбкой отозвалась герцогиня. — Благодарю вас за такую благородную заботу. Мои друзья, должно быть, проголодались гораздо сильнее, чем я.
Она выпила чашку кофе, которую поднес ей Мулей-эль-Кадель, окунув в ароматный напиток сухарь, а лейтенант и араб с жадностью набросились на мясо. Они уже целые сутки ничего не ели.
— Синьора, — произнес Мулей, вставая, — что же я могу для вас сделать?
— Вывести нас из Фамагусты, — отвечала герцогиня.
— Желаете вернуться в Италию?
— Нет.
Мулей-эль-Кадель снова очень удивился.
— Вы хотите остаться на Кипре? — Его вопрос прозвучал немного странно, ибо в нем не слышалось сожаления.