— В своих покоях.
— Пусть сейчас же придет сюда.
— Он не любит, когда его тревожат, ты же знаешь, Дочь Солнца.
— Мне надо его увидеть, — властно потребовала Нитокри.
Стражник открыл бронзовую дверь и удалился.
Несколькими мгновениями позже в зал вошел Пепи. Он уже снял тот роскошный костюм с золотым передником, в котором его видели на Ниле Унис и Миринри. На фараоне был простой зеленый набедренник-схенти с желтым кругом посередине, завязанный узлом на бедрах и украшенный лентами, и узкая голубая туника без вышивки. На голове красовались сразу два парика, и с них на лоб свешивался маленький золотой урей. Обнаженные руки и ноги были унизаны широкими золотыми браслетами с тончайшей резьбой, а на шее висело ожерелье из розового жемчуга.
— Чего ты хочешь, Нитокри? — спросил он, с нежностью глядя на девушку.
— Я его встретила.
— Кого?
— Того юношу, что спас меня от крокодила.
— Сына Тети? — воскликнул фараон и побледнел.
— Да, Миринри. Его ведь зовут Миринри? И его сегодня арестовали, ведь так?
Пепи не ответил — его словно молнией поразило.
— Он здесь, — снова заговорила Нитокри.
Теперь казалось, что Пепи в грудь ужалила змея. Он отскочил и испуганно взмахнул руками.
— Здесь, в Мемфисе! — воскликнул он. — Так для чего было тогда посылать шпионов, стражников и корабли по Нилу, чтобы его арестовать? Всего и добычи что несколько сотен отрубленных рук, которые вряд ли причинили бы мне много вреда. И что, ни у одного из лучников лука не оказалось, чтобы его застрелить?
— Ты сказал — застрелить? — крикнула Нитокри, с ужасом глядя на него. — Убить сына твоего брата, великого царя, истинного Сына Солнца, который, как и мы, принадлежит к божественному роду? Убить того, кто спас твою дочь, даже не зная, что она его сестра? Что ты такое говоришь, отец?
— А ты чего хочешь? Чтобы я снял с себя урей, что сияет у меня на лбу, и возложил ему на голову? И кем тогда станешь ты?
— Останусь по-прежнему царевной, а может, и больше.
— Что ты хочешь этим сказать? — крикнул Пепи.
— Он меня любит.
— Чтоб мне глаза выжгло огнем, чтоб Апопи, бог зла, обвил вокруг меня свои кольца и сломал мне позвоночник, чтоб Феникс[60] выклевал мне печень! — ругался царь, бросив на Нитокри свирепый взгляд. — Чего ты добиваешься? Чтобы я позволил вспыхнуть кровопролитной войне и дал опрокинуть и меня, и тебя?
— Он — сын того, кто двадцать лет правил Египтом и спас страну от нашествия халдеев, — ответила девушка.
— Тети умер, и о нем уже позабыли, — досадливо махнул рукой Пепи.
— Умер! А ты не забыл, что сказал тебе Херхор, великий жрец храма Птаха?
— Ему то ли привиделось, то ли он действительно узнал моего брата в этом старом недоумке.
— И все-таки ты смущен, отец, я никогда не видела тебя таким бледным. А если Херхор не ошибся? Подумай, отец.
— Я не уступлю трон ни ему, ни его сыну… И потом, это невозможно. Мой брат спит вечным сном в пирамиде, которую он сам приказал построить на границе Великой пустыни. Ему воздали положенные почести, на что же он может жаловаться? Он больше никогда не вернется к жизни, его душа уже много лет путешествует на сияющей лодке Ра. Жрецы мне это подтвердили.
— Что же мне ответить Миринри?
— Ему? Мне достаточно сделать знак страже, которая его арестовала, и завтра он отправится отдыхать в некрополь как простой гражданин Мемфиса.
— Убить его? — вскричала Нитокри. — Ты хочешь запятнать себя кровью этого юноши? Ведь он твой племянник!
В глазах Пепи блеснул зловещий огонь.
— А ты чего хотела? Чтобы я принял его как будущего царя Египта?
— Он имеет на это право.
— И ты этого хочешь?
— Да, отец, хочу.
— Ладно, предположим… А как ты думаешь поступить с девушкой, арестованной вместе с ним?
— Ты знал, что Миринри не один?
— Меня предупредил Херхор.
— Верховный жрец храма Птаха.
— Да, он оказался проворнее тебя.
— И ты знаешь, отец, кто эта девушка?
Пепи с досадой отмахнулся, но потом все-таки ответил:
— Знаю.
— Может, любовница Миринри?
— Нет.
— Скажи, кто она.
— Ее называют Нефер.
— Этого мне мало.
Фараон немного поколебался, потом пожал плечами и сказал:
— Когда она была маленькой, вы вместе играли в этом дворце.
— Значит, это Саури?
— Да, загадочная царевна. Но мне вовсе не хочется, чтобы она вошла в царский дворец вместе с Миринри. Я отдам приказ, чтобы ее препроводили в один из домов, которыми мы владеем в городе, и обращались бы с ней с уважением, подобающим ее происхождению. А теперь ступай. Мне еще надо закончить важные государственные дела.
— Ты мне обещал, отец.
— Завтра я приму твоего спасителя, сына Тети, если это действительно он.
— Я сама должна в этом убедиться, — не отставала Нитокри. — Отдай приказ при мне, так мне будет спокойнее.
Фараон повернулся к стражнику, неподвижно, как бронзовая статуя, стоявшему у двери, и сказал:
— Завтра в полдень пусть затрубят в трубы и рога и пусть соберутся все вельможи. Я устраиваю праздник в честь нового Сына Солнца. Этого тебе достаточно? — добавил он, обращаясь к Нитокри.
— Да, отец, — отвечала прекрасная царевна.
— Ступай!
Пепи проводил взглядом выходящую девушку, и его лицо исказила злобная гримаса.
— Как бы ты не пожалела… — пробормотал он.
Назавтра, за час до полудня, когда Нефер уже покинула подземелье, в узилище Сына Солнца вошла Нитокри. Впереди шли двое трубачей, замыкали шествие восемь стражников.
После того как ушла бедная Нефер, Миринри бросился на циновку, чувствуя себя очень неуютно. Увидев неожиданно вошедшую прекрасную дочь фараона, он с громким криком вскочил на ноги, потом встал на колени и сказал дрожащим голосом:
— Миринри, сын великого Тети, приветствует свою сестру. Если я обязан тебе тем, что до сих пор жив, то и ты обязана мне жизнью.
Нитокри вскинула тонкие брови и, подняв руку, сделала трубачам и гвардейцам знак удалиться. Подождав, пока затихнет шум шагов, она повернулась к Миринри, который все еще стоял на коленях и не сводил с нее горящих глаз, и сказала:
— Ты утверждаешь, что однажды в верховьях Нила спас мне жизнь.
— Да, Нитокри, — отвечал юноша, поднявшись. — Я на руках вынес тогда твое божественное тело, но ведь и мое тело божественно.
— Когда это случилось?
— Ты меня не узнаешь? — крикнул Миринри. — Ты сомневаешься, что это был я?
— Мой отец требует доказательств.
— Доказательство есть, и я тебе его представлю тотчас же. Когда я тебя вытащил, ты потеряла в траве на берегу золотой урей, который носила в волосах, а я через несколько недель его нашел.
— Это правда, — сказала царевна, и глаза ее вспыхнули, а лицо залилось румянцем. — Теперь я уверена, что меня спас именно ты. С тех пор прошло столько времени, а у меня перед глазами все стоит лицо того отважного юноши, что вступил в схватку с крокодилом и убил его.
— Значит, ты думала обо мне? — воскликнул Миринри.
— Чаще, чем тебе кажется, — ответила Нитокри, опустив голову. — Дети Солнца чувствуют свою близость по крови.
— Я сын Тети! Ты об этом знаешь?
Вместо ответа Нитокри протянула руку Миринри:
— Пойдем, твое место в царском дворце. Ты фараон.
Пока они выходили из подземелья, в огромном зале дворца под звуки бронзовых труб и грохот барабанов собрались во главе с фараоном все царские приближенные. Услышав музыку, в зал, униженно кланяясь, вошли еще человек тридцать знатных египтян, по большей части пожилых: советники, военачальники, верховные жрецы. Их сопровождали оруженосцы и придворные.
— Великий Осирис возвратил Египту одного из своих божественных сыновей, — сказал фараон. — Так идемте же ему навстречу и окажем ему почести, которых он достоин по рождению.
— Кто он? — в один голос воскликнули сановники.
— Узнаете чуть позже. Ах! Мои царские регалии!
Один из придворных выбежал из зала и вскоре вернулся, неся что-то вроде плетки с золотой ручкой длиной в фут, из трех тонких пеньковых веревок, переплетенных с золотой нитью, и посох с крюком на конце.
— И пусть поймет, что единственный царь в Египте — это я, — пробормотал Пепи с саркастической улыбкой.
Сделав приближенным знак следовать за ним, он величественным шагом направился на крытую галерею, где его уже ожидал вошедший Миринри. Рядом с ним стояла прекрасная Нитокри.
— Государь! — все как один воскликнули солдаты эскорта и склонились до земли.
На плечо Миринри опустилась чья-то рука, и угрожающий голос произнес:
— Поклонись! Лбом в землю! Это фараон!
— Сын Солнца не падает ниц, как какой-нибудь жалкий смертный, — гордо ответил Миринри. — Убери руку! Ты недостоин касаться моей божественной плоти!
Резко оттолкнув лучника, который пытался заставить его склониться, он подошел к Пепи и пристально на него посмотрел.
— Ты — фараон?
— Да, — ответил Пепи.
— Я тоже сын фараона. Приветствую тебя!
— Я знаю, кто ты, — сказал Пепи. — Но пока что, в присутствии всех этих людей, что меня сопровождают, я не стал бы так тебя называть. Однако, как видишь, я принимаю тебя со всеми положенными тебе по рангу почестями. Входи, ты мой гость во дворце, где некогда обитал величайший из царей Египта.
Такой прием, весьма далекий от того, что ожидал Миринри, сводил на нет все опасения Униса и Аты. Юноша очень удивился и решил, что чего-то недопонял.
— Ты мой гость в доме твоих предков, — повторил Пепи, видимо догадавшись, о чем тот подумал.
— Я признателен тебе, — ответил Миринри, не сводя горящих глаз с прелестной Нитокри, стоявшей теперь за спиной у отца.
— Так войди же, юный Сын Солнца, — сказал Пепи.
Миринри миновал ряды стражников, не смевших поднять голову, прикоснулся к руке Нитокри, которую та с улыбкой протянула ему, чтобы подбодрить, и с глубоким вздохом удовлетворения шагнул через порог. Наверное, в этот момент он не думал ни о верном Унисе, ни о несчастной Нефер.