— На что тебе теперь нужны такие сторонники? Они ведь даже не могут держать оружие! — с издевкой спросил Пепи. — Чтобы убрать их с поля боя, будет достаточно десяти моих лучников.
Вряд ли Миринри его услышал. Расширенными от ужаса глазами он глядел на несчастных, на которых рассчитывал, чтобы свергнуть узурпатора и вернуть себе трон, принадлежавший ему по праву.
— Все оборвалось внутри, — сказал он осипшим голосом. — Великая мечта умерла. — Потом, порывисто обернувшись к царю, спросил: — Что ты собираешься сделать со мной? Не забывай, что я тоже Сын Солнца, а мой отец был одним из самых великих правителей Египта.
— Сначала выслушаем бальзамировщика, — с улыбкой ответил Пепи. — Посмотрим, что он будет делать с твоим телом.
27Некрополь Мемфиса
Миринри, у которого после жуткого зрелища, наверное, слегка помутился разум, впал в странный ступор и переводил глаза с Пепи на придворного бальзамировщика, явно не понимая, что имел в виду властитель.
А тот с усмешкой смотрел на юношу, стараясь понять, какое впечатление произвели на царевича сказанные слова. Увидев, что Миринри застыл на месте, словно молнией пораженный, Пепи продолжал:
— Давай послушаем, что скажет бальзамировщик.
— Бальзамировщик! — вскрикнул Миринри, словно очнувшись. — А ему-то что за дело до моего предназначения?
— До какого такого предназначения?
— До моего.
— И что это за предназначение? Интересно было бы узнать.
— Я должен отвоевать трон моего отца.
— Да кто тебе это предсказал?
— Небо, земля и одна колдунья.
— Что за чушь!
— Нет, не чушь: когда я вышел из детского возраста, на небе появилась хвостатая звезда; когда я приложил ухо к статуе Мемнона, камень начал потрескивать и долго не утихал; когда я взял в руки цветок возрождения, хранящийся в пирамиде моего отца, его лепестки раскрылись. Когда же я встретил девушку, умеющую предсказывать судьбу, она мне предрекла, что я взойду на трон моих предков. Эту девушку звали Нефер!
— Нефер! — в ужасе вскричал Пепи. — Небо, цветок, Мемнон и эта девчонка!
Теперь уже казалось, что не Миринри поразила молния. Теперь могущественный властитель Египта с невыразимым ужасом смотрел на юношу.
— Нефер! — повторил он и, резко повернувшись к бальзамировщику, бросил в гневе: — Ты слышал?
— Да, государь.
— Ты ведь искусен в своем ремесле?
— Думаю, да.
— Как положено бальзамировать царевичей? Я никогда не знал подробностей. Объясни и имей в виду, что речь идет о человеке из божественного рода.
— Ты желаешь богатое, полное бальзамирование, государь?
— Самое дорогое, чтобы мумия сохранялась долгие века, а лучше всего — до конца времен.
— Те, что были набальзамированы этим способом, лежат вот уже двадцать веков без всяких признаков порчи, следовательно, ты можешь быть уверен, что операция, которую я произведу, будет великолепна.
Прислонившись к одной из колонн, Миринри слушал, но смысл до него не доходил.
— Говори и объясни подробнее.
— Прежде всего изогнутым ножом мы кусочек за кусочком удаляем мозг умершего, затем уничтожаем его последние частицы с помощью особых снадобий, рецепт которых знаем только мы.
— Продолжай, — сказал Пепи.
— Изъяв мозг (а мозг портится быстрее всего, и из-за этого бальзамирование может не удаться), мы делаем на теле боковой надрез острым камнем, из тех, что поставляют нам эфиопы, ибо больше нигде таких нет, и через этот надрез извлекаем кишки, моем их в пальмовом вине и помещаем в растертые пряности.
— Да уж, занятие невеселое, — сказал фараон, не сводя глаз с Миринри.
— Затем мы заполняем живот чистым толченым миро, корицей и другими пряностями, однако полностью исключаем ладан, который может все испортить.
— Ах! — вставил царь.
— Потом мы зашиваем надрез и помещаем тело в соль, покрыв его разными сортами природных щелочей, и оставляем на шестьдесят суток. После чего моем и запеленываем в льняные пелена, пропитанные гуммиарабиком. И процедура закончена. В таком виде тело может не бояться времени.
— Так ты возьмешь на себя бальзамирование твоим способом тело…
— Чье? — удивленно спросил старик.
— А вот этого юноши, когда он умрет, — сказал Пепи, ткнув пальцем в сторону Миринри. — Чтоб потом не жаловался, что я не был щедр.
Юный фараон вздрогнул и отскочил от колонны, возле которой стоял.
— Мое!
— Твое. Когда ты умрешь в великом некрополе Мемфиса, этот человек берется набальзамировать тебя, как фараона, как твоего отца.
— Моего отца? Ах ты, подлец! Я бросил шакалам его мумию, ибо это был не он! Но тебя надо убить!
Гордый юноша вдруг прыгнул на Пепи, как лев на добычу, подмял его под себя и придавил к полу. Он уже собирался его придушить, но на громкий крик бальзамировщика все как одна двенадцать бронзовых дверей зала распахнулись, и вбежали пятьдесят царских гвардейцев в полном вооружении. Они набросились на Миринри, вопя на бегу:
— Спасайте царя!
Миринри услышал грохот и, поняв, что ему угрожает опасность, выпустил Пепи.
— Ага! Убить меня хотите! Так-то вы, презренные, принимаете сына великого Тети!
Он подскочил к ближайшему столу, схватил тяжелую бронзовую амфору с вином и, прислонившись к колонне, стал бестрепетно дожидаться нападения. Сейчас он походил на молодого рычащего льва, готового укусить или растерзать когтями.
— Взять живым! — хрипло рявкнул Пепи.
Первый же солдат, попытавшийся схватить Миринри, упал с размозженной головой. Тяжелая амфора опустилась на него, как дубина, и смерть его была мгновенной. Второй солдат, третий, а за ним и четвертый попытались свалить Миринри, но он, как дикий зверь с железной мускулатурой, уложил их всех возле колонны.
Сын пустыни виртуозно управлялся с амфорой, и она представляла для гвардейцев немалую опасность. Тогда они, побросав секиры и мечи, все разом набросились на него. Давления такой массы тел он не выдержал и, изрядно тряхнув гроздь висевших на нем солдат, упал на колени. Он попался! Вокруг него обмотали два жестких ремня, и десять рук так крепко его связали, что он не мог пошевелиться.
— Убить его? — спросил командир гвардейцев, занеся над Миринри секиру и глядя на Пепи, который уже встал.
— Никто из вас не достоин пролить кровь фараона, — ответил царь.
— Тогда что нам делать дальше?
Пепи немного помолчал и сказал:
— Уложите его в паланкин и закройте в большом некрополе одним из тех камней, что мы используем для запечатывания входа в пирамиды. Отныне мои подданные будут сооружать себе другое подземелье, если, конечно, хотят, чтобы их похоронили как следует. В Египте достаточно территории, чтобы выдолбить мастабу.
— Ничтожество! — крикнул Миринри, отчаянным усилием пытаясь сорвать с себя путы.
— Когда смерть настигнет его, — холодно продолжал Пепи, — наш придворный бальзамировщик возьмется набальзамировать его тело, как должно бальзамировать фараонов или царевичей. Повинуйтесь!
— За меня отомстят! — крикнул Миринри.
— Кто? — с иронией поинтересовался Пепи.
— Унис, он пока еще на свободе.
При звуке этого имени смертельная бледность покрыла лицо могущественного монарха, и он вздрогнул всем телом. Казалось, его охватило сильное волнение, а точнее — глубочайшая тоска и тревога.
— И этот тоже в Мемфисе? — запинаясь, спросил он.
— Да, и он за меня отомстит и вонзит меч тебе в самое сердце.
— Я сумею его опередить, — пробормотал Пепи про себя.
В этот момент четверо лучников внесли паланкин, затянутый черной тканью.
— Прочь! Унесите его прочь! Уберите его с глаз моих! — рявкнул Пепи, совершенно растерявшись.
Миринри подняли, бросили в паланкин, и восемь стражников, встав вдоль шестов, почти бегом вынесли его из зала.
— Убирайтесь все, — сказал Пепи, указав на бронзовые двери.
Оставшись один, он тяжело плюхнулся возле того стола, за которым, лежа на шкуре пантеры, с ним пировал Миринри, и сразу же утонул в куче розовых лепестков.
— Да, пусть я ничтожество, — сказал он, проведя рукой по лбу, залитому холодным потом, — но того требует спокойствие Египта.
Он схватил амфору, где еще оставалось вино, налил себе в чашу и залпом выпил.
— Забудем, — пробормотал он.
— Кого? — спросил у него за спиной чей-то голос.
Пепи быстро обернулся и схватил с пола меч, брошенный стражником. Перед ним стоял Херхор, верховный жрец храма Птаха, бесшумно вошедший в зал.
— Забудем кого? Царя? — переспросил Херхор.
— Что тебе надо?
— Хочу предупредить, чтобы ты остерегался.
— Кого? Его уже унесли в некрополь, и через несколько минут камень навсегда завалит вход туда.
— Миринри, твой племянник, явился в Мемфис не один.
— Ну да, с ним был тот, кто называет себя Унисом, верно? — с горечью спросил Пепи, сдержав вздох.
— Тот, кто, возможно, гораздо опаснее Миринри, — ответил жрец. — И потом, есть еще одна личность, которой твоя дочь нынче утром неосторожно даровала свободу.
— Саури?
— Точнее, Нефер, раз уж мы ее так нарекли.
— Опять эта девчонка!
— Она так же опасна, как Унис, если не больше.
— Как ты мне посоветуешь поступить?
— Уничтожить их всех.
— Всех! — в ужасе воскликнул Пепи. — И Саури тоже?
— Того требует спокойствие в царстве. И потом, я ненавижу Нефер.
— Все еще?
— Я не забыл, как она ударила меня тесаком на Острове теней.
— Ты знаешь, где Унис?
— Я послал по его следу самых проворных твоих ищеек. Говорят, вплоть до момента, когда бога Аписа повели на водопой, он находился с Миринри.
— Думаешь, им удастся его схватить?
— Они уже взяли след.
— И что я потом буду с ним делать?
— Убьешь, — ответил Херхор.