Оставшись в зале одна, Нефер прислонилась к большой чаше из ляпис-лазури, служившей фонтаном, и закрыла лицо руками. По тому, как вздрагивало ее тело, можно было догадаться, что девушка безутешно плачет.
Из этого состояния ее вывели чьи-то легкие шаги и шелест одежды. Перед ней стояла Нитокри, дочь Пепи. Несколько секунд обе девушки молча глядели друг на друга, потом Нитокри спросила:
— Это тебя называют царевной Острова теней?
— Я Нефер.
— Лучше Саури, ведь так тебя звали до того, как увезли отсюда.
— Я не помню, — сказала Нефер. — Я тогда была совсем маленькая.
— Чего ты хочешь, девушка?
— Знать, что произошло с Миринри, сыном великого Тети, — разрыдавшись, отвечала Нефер. — Могущественная госпожа, защити его от гнева твоего отца… Я так его любила… А теперь передаю в твои руки, чтобы ты спасла ему жизнь.
— Миринри… ты любила его? А он? — крикнула Нитокри.
Нефер грустно покачала головой:
— А он мечтал только о девушке, которую спас из вод Нила, и видел перед собой только ее. Нефер же родилась под гибельным лучом Ра: этот голубой луч приносит несчастье всем, кого коснется.
Нитокри помолчала, и ее прекрасные глаза засветились глубоким сочувствием.
— Бедная Саури, — сказала она со вздохом, — ведь мы родились в одном дворце, но счастья тебе не досталось. — И вдруг вздрогнула всем телом и вскрикнула: — Миринри угрожает опасность?
— Да, и, возможно, его уже настигла ужасная судьба сторонников его отца. Я видела залитый их кровью песок вокруг пирамиды Родопе.
— Миринри в опасности! Может быть, уже убит! Послушай, девушка! Горе моему отцу, если он осмелится поднять на него руку! Это будет уже слишком! Сестра, ведь мы обе царевны, нам надо объединиться против злобных советников Пепи!
29Триумф Тети
К западу от Нила, немного выше Мемфиса, в том месте, где отвесные скалы расступаются в стороны, формируя живописный оазис, который и сейчас зовется Файюм, находилось водохранилище, построенное по приказу Аменемхета III.[61] Много столетий оно изумляло ассирийцев, халдеев и греческих мореплавателей и было предназначено для того, чтобы в него отводить излишек воды во время разлива Нила и потом распределять эту влагу по всем окрестным полям.
Это грандиозное сооружение с дамбами толщиной по пятьдесят метров тянулось на многие десятки километров в длину, как можно было установить по развалинам, простоявшим тысячи и тысячи лет и сохранившимся до наших дней.
На берегах знаменитого Меридова озера стоял Лабиринт, самый большой в мире дворец, насчитывавший более трех тысяч помещений. Его белоснежный фасад, облицованный известняком, напоминавшим паросский мрамор, отражался в озере, а перед фасадом возвышались колоссальные статуи Аменемхета III и его жены.
Спустя сутки после ареста Униса в чаше водохранилища собралось более ста тысяч человек. Они расположились на широких дамбах, формировавших что-то вроде амфитеатра.
Утром по улицам огромного города прошла тысяча глашатаев с трубами, возвещая о волнующем зрелище и призывая жителей собраться в чаше водохранилища, которую пока не заполнила нильская вода, поскольку разлив еще не достиг пика. Тысячи и тысячи людей забрались на дамбы, толком не зная, что их ожидает. Однако известия о том, что в зрелище примет участие сам фараон со своей свитой, было достаточно, чтобы законопослушные мемфисцы потянулись на место вместе с семьями.
Назначили время представления: за три часа до заката. Когда солнце быстро стало садиться и воздух посвежел, все дамбы перед великолепным дворцом были запружены народом. Над фасадом горделиво возвышались статуи Аменемхета III и его супруги, словно ожидали, когда наконец воды священного Нила, пролившись с небес, омоют их ноги, распростершись вокруг с глухим ворчанием, как чудовище, покоренное победителями.
В назначенный час появился Пепи, а с ним весь его двор: советники, придворные, жрецы, лучники, стражники, музыкантши и танцовщицы. Над Лабиринтом раздались звуки музыкальных инструментов и засверкали золотом огромные опахала из страусовых перьев, которые несли юные рабы.
Для фараона и его свиты перед дворцом соорудили большой, сияющий яркими красками помост, закрытый тонким льняным тентом в разноцветную полоску. Фараон тут же уселся в высокое кресло и оказался и над чашей бассейна, и над дамбами. Народ с удивлением заметил, что Нитокри рядом с ним не было. Люди не знали, что в то самое время юная царевна вместе с Нефер и отрядом стражников и рабов направлялась к некрополю, чтобы откатить мощнейший камень, закрывавший вход в центральный коридор, куда бросили Миринри.
Над водохранилищем повисла тишина, слышался только монотонный шум воды, бегущей вдоль дамб в нетерпении хлынуть в огромный бассейн и сделать плодородными земли, благословленные солнцем. Казалось, тысячи собравшихся людей все как один затаили дыхание.
Долгий звук трубы, за которым вступили другие инструменты, возвестил зрителям, что представление начинается. Из Лабиринта вышли стражники и направились к западной дамбе по лестнице, ведущей вниз, в чашу бассейна. Они окружали могучего старика, крепкого и сильного, на котором был только короткий калазирис, перехваченный в поясе. В одной руке он держал овальный щит, бывший в ходу у солдат той эпохи, в другой — бронзовый тесак с широким, тяжелым лезвием. Это был Унис!
Старик не знал, с кем заставит его сражаться властитель, и шел спокойно, высоко подняв голову и крепко сжимая в руке оружие. У публики он вызвал восхищение, и потому все вскочили с мест, чтобы лучше его разглядеть. Миновав две гигантские статуи, он остался один: стражники бегом бросились назад. И почти в тот же момент из подземной галереи, служившей стоком для воды, огромным прыжком выскочил крупный и сильный ливийский лев с длинной черной гривой.
Над стотысячной толпой взмыл громкий крик, похожий на рев нагонной волны или грохот цунами. Люди протестовали против жестокости своего правителя, приговорившего старика, скорее всего солдата, к такому наказанию. А тот с готовностью выставил вперед щит и стоял, гордо выпрямившись. Может, он приветствовал льва? Чуть наклонившись вперед, чтобы щит принял на себя удар жутких когтей хищника, с тесаком на изготовку, Унис бестрепетно ожидал прыжка. На губах его играла странная улыбка.
Зверь, услышав рев толпы, чуть притормозил, но его, видимо, несколько дней не кормили, а потому, увидев перед собой добычу, он прыгнул во второй раз, оказавшись шагах в пяти-шести от Униса. Но вдруг, уже изготовившись к последнему прыжку, он припал к земле, посмотрел вверх и издал громкий, протяжный рык, прокатившийся по дамбам, как раскат грома. Зрители снова вскочили на ноги и тоже посмотрели на небо. И тут внезапный ужас объял всех — и людей, и дикого зверя.
Что-то странное происходило наверху. Воздух вдруг потемнел, дамбы поменяли цвет, дворец Лабиринт, сиявший белизной, обрел сероватый оттенок, небо на горизонте заволокло какой-то зеленоватой дымкой, солнечные лучи померкли, и вся природа, казалось, начала угасать. Ибисы и цапли, с громкими криками кружившие над водохранилищем, вдруг попадали на землю, словно сраженные невидимыми стрелами, вдали отчаянно замычали быки, пришедшие к Нилу на водопой, мрачно завыли собаки, а лица всех людей приобрели мертвенный оттенок.
Казалось, на Египет вот-вот обрушится нечто ужасное. Небо со всех сторон заволокло тьмой, и мрак с фантастической скоростью растекся по земле, а на солнце наползло огромное черное пятно. Зрителей охватил неописуемый ужас. Даже Пепи вскочил с места, глядя, как мрак застилает дневную звезду. А потом сквозь мычание быков и вой собак прорвался крик:
— Ра убегает!
Крику эхом ответило рычание льва. Царственный хищник больше не думал о добыче, стоявшей перед ним. Он свернулся в клубок и скорчился, начисто утратив всю свою природную свирепость.
Но Унис о нем не позабыл. Человек образованный, он сразу понял, что таинственное явление — всего лишь полное солнечное затмение, и мрак, спустившийся на землю, его не испугал. Ра, солнечный диск, в последний момент пришел ему на помощь, и он этим воспользовался. Он одним прыжком обрушился на льва, и его клинок, сверкнув в воздухе, целиком вонзился в грудь зверя.
Оглушительный рык, вырвавшийся из пасти льва, вывел публику из ступора. Люди опустили глаза и в полумраке различили на дне бассейна старика с окровавленным оружием в руке, поставившего ногу на умирающего хищника.
— Народ! — крикнул Унис громовым голосом. — Ра закрылся, чтобы не видеть убийства одного из своих сыновей. Разве ты не узнаешь во мне Тети, покорителя халдеев, того Тети, которого ты однажды назвал Великим и которого мой брат, что сидит сейчас на царском троне и бледнеет под моим взглядом, велел объявить мертвым? Народ, твой правитель жив, он вернулся в гордый Мемфис, в котором некогда царствовал. Ты видел, Ра подал тебе знак моего божественного происхождения! В убийстве льва проявилась доблесть старого полководца, победившего азиатские орды! А теперь посмотри мне в лицо и узнай меня, наконец. Иди вместе со мной, чтобы сорвать со лба моего брата, укравшего у меня трон, символ царской власти и отдать его моему сыну, которого я восемнадцать лет прятал в пустыне!
Все сто тысяч зрителей на мгновение замолчали, и над бассейном повисла глубокая тишина. Все, что только что произошло, — внезапная тьма, отвага старого воина, сразившего льва, ужасное обвинение, брошенное узурпатору, паника, внезапно возникшая среди приближенных Пепи, воспоминание о великом царе, спасшем Египет, тысячи голосов, утверждавших, что он все-таки жив, — произвело на людей впечатление, описать которое невозможно.
Потом вдруг прозвучали отдельные голоса:
— Да, это Тети! Вчера Пепи отрубил руки его сторонникам! Да здравствует покоритель халдеев! Народ, за ним!
Гигантские дамбы водохранилища вздрогнули от рева, казалось вырвавшегося из тысяч львиных глоток. Народ с устрашающим шумом ринулся вниз по ступеням, а Пепи со своей свитой быстро покидал помост. Все бежали к Мемфису.