Часовой на башне увидел группу вооруженных людей и крикнул:
— Тревога!
На подъемном мосту через опоясывающий замок ров тут же появился отряд янычар во главе с капитаном оттоманского морского флота.
— Мы друзья, — сказал Никола, который хорошо говорил по-турецки и по-арабски, и сделал янычарам знак опустить аркебузы.
— Откуда вы идете? — спросил капитан, не вкладывая саблю в ножны.
— Из Фамагусты.
— Что вам надо?
— Нам поручили сопровождать капитана Хамида, сына паши Медины.
— Где он?
— Я здесь, — сказала герцогиня на прекрасном арабском, которому обучилась у Эль-Кадура.
Турок внимательно ее оглядел, не выказав никакого удивления, потом отсалютовал ей саблей и произнес:
— Да пошлет пророк тысячу лет счастья тебе и твоему отцу. Хараджа́, племянница Али-паши, будет счастлива принять тебя. Следуй за мной, господин.
— Могут ли мои люди тоже войти?
— Они все турки?
— Да.
— Они тоже будут гостями Хараджи. Я об этом позабочусь.
Он жестом приказал янычарам расступиться и дать дорогу и проводил отряд в парадный двор крепости, украшенный по периметру арками в арабском стиле, с хорошо сохранившейся каменной колоннадой, хотя сюда тоже долетали снаряды турецкого флота, судя по нескольким незаделанным ямам в полу.
Турок усадил герцогиню на роскошный ковер в глубине одной из арок и сделал эскорту знак расположиться за колоннами, в тени большой пальмы, широко раскинувшей красивые перистые листья.
Четверо чернокожих рабов принесли шелковые подушки и серебряные подносы с дымящимися чашечками кофе, мороженым и фруктами.
Герцогиня знала восточные обычаи, поэтому сразу выпила чашечку кофе и съела маленький кусочек пирога. Исполнив эту формальность, она уселась на подушку и обратилась к турку, который ждал, что она скажет:
— А где племянница паши? Еще спит?
— Хараджа обычно встает раньше, чем ее воины, — ответил турок. — Когда четвертая стража объявляет о рассвете, она уже на ногах.
— Но почему теперь, когда ты знаешь, кто я, ты не велел послать за ней?
— Ее здесь нет сейчас, — отвечал капитан, помимо своего родного языка, владевший еще и арабским. — Она отправилась проверить, как христиане ловят пиявок. Многие раненые в Фамагусте очень нуждаются в пиявках, а этим маленьким тварям по вкусу христианская кровь.
Герцогиня побледнела:
— Что ты такое говоришь! Хараджа заставляет пленных христиан ловить пиявок?
— Но здесь уже не осталось никого из местных жителей. Не посылать же ей своих солдат, чтобы они капля за каплей теряли кровь, — сказал турок. — Кто же тогда будет защищать крепость, если венецианцы пошлют сюда флот? Лучше уж пусть гибнут христиане, они и так для нас большая обуза, да и хороший выкуп за них вряд ли заплатят.
— Но вы же их так совсем уморите! — вскричала герцогиня с плохо сдерживаемым возмущением.
— Конечно, они все так кончат, — небрежно бросил турок. — Хараджа не даст им передохнуть, чтобы кровь, высосанная пиявками, восстановилась.
— Хоть я и жесточайший враг христиан, но думаю, такая неслыханная жестокость не делает женщине чести.
— Что ты хочешь, господин, такова воля племянницы паши. Здесь распоряжается она, и никому не дозволено ей перечить, даже мне.
— А сколько здесь пленников?
— Около двадцати.
— Всех взяли в Никозии?
— Да, они все из гарнизона и, думаю, принадлежат к знатным фамилиям.
— И ты знаешь их по именам?
— Некоторых знаю.
— А есть среди них капитан по имени ЛʼЮссьер? — спросила герцогиня, и голос ее дрогнул.
— ЛʼЮссьер… — пробормотал турок. — О! Французский аристократ на службе Венецианской республики… Да, он тоже ловит пиявок.
Герцогиня закусила губы: рвущийся из груди крик надо было сдержать. Она нервным движением промокнула капли холодного пота, выступившие на лице, и немного помолчала, чтобы прийти в себя и обрести прежнее спокойствие. Потом сказала:
— Я ведь приехал именно из-за этого офицера.
— Его хотят освободить?
— Мне поручено препроводить его в Фамагусту.
— Кто отдал такой приказ, господин?
— Мулей-эль-Кадель.
— Дамасский Лев! — с удивлением воскликнул капитан. — Но зачем этому смельчаку из смельчаков понадобился ЛʼЮссьер?
— Этого я не знаю.
— Не думаю, господин, что племянница паши вам его отдаст. Мне кажется, она очень держится за своих пленников, и потом, Мулей-эль-Кадель должен будет заплатить за него солидный выкуп.
— Дамасский Лев достаточно богат, чтобы заплатить за свободу пленного.
— Я знаю, что его отец — один из самых влиятельных людей, родственник султана и к тому же обладатель несметных сокровищ.
— Когда вернется племянница Али? Я не могу оставаться здесь надолго, у меня много незаконченных дел в Фамагусте и еще одно поручение от Мустафы.
Турок задумался и ответил:
— Хочешь, я провожу тебя к прудам? Там увидишь и Хараджу, и пленника.
— Это далеко?
— Около получаса верхом. У нас есть отличные арабские скакуны, и я могу их предоставить в твое распоряжение и в распоряжение твоей свиты.
— Согласен, — ответила герцогиня.
— Я пойду отберу лучших и велю их седлать, — сказал турок, вставая. — Через несколько минут мы сможем выехать из замка.
Едва он ушел отдать необходимые распоряжения, как к герцогине подошли Никола и Перпиньяно. Девушка выглядела совсем потерянной.
— Значит, виконт здесь? — спросил венецианец.
— Да, — ответила она. — И кто знает, в каком состоянии мы его найдем.
— Почему, синьора? — спросил грек.
— Его вместе с другими пленными отправили на пруды ловить пиявок.
— Вот канальи! — проворчал грек, и лицо его помрачнело.
— Наверное, это трудное занятие? — поинтересовался Перпиньяно.
— Скорее, опасное, синьор. Я знаю, что это такое, мне довелось несколько дней пробыть на прудах. После месяца пребывания там люди полностью теряют силы, у них возникает малокровие, их начинает лихорадить, и они еле держатся на ногах. А тела превращаются в сплошную рану.
— Но неужели племянница паши могла послать аристократа ЛʼЮссьера умирать среди пиявок? Этого не может быть! — в ужасе воскликнул Перпиньяно.
— Это подтвердил турецкий капитан, — с трудом сдерживая слезы, сказала герцогиня.
— Но мы вырвем его из жестокого ада! — решительно заявил венецианец. — Мы готовы пойти на любой риск, даже на штурм крепости, правда, Никола?
Грек с сомнением покачал головой.
— Здесь, должно быть, много турок, — сказал он. — Придется прибегнуть к насилию, и тогда, вполне вероятно, никто из нас не вернется живым в гавань Хусиф.
— Я знаю, что надо сделать, — сказала герцогиня. — Помериться силами с племянницей паши. И посмотрим, кто победит: турчанка или итальянка. Не забудем, что Дамасский Лев нас поддерживает, а этот доблестный человек слов на ветер не бросает.
Тут громкое ржание и цокот копыт по камням парадного двора прервали беседу. Появился турецкий капитан, а за ним многочисленные слуги вели под уздцы великолепных изящных коней с маленькими головами, длинными гривами и тонкими, чуткими ногами.
— Кони в твоем распоряжении, господин, — сказал турок, обращаясь к герцогине. — К часу полуденной молитвы мы уже вернемся и сможем позавтракать. Я послал гонца к Харадже, чтобы он объявил о твоем приезде от имени Мулея-эль-Каделя, и тебя примут с почестями, приличествующими твоему положению. Она будет счастлива принять посланца Мулея-эль-Каделя.
— Она с ним знакома?
На губах турка промелькнула странная улыбка.
— Еще бы! — вполголоса сказал он. — Полагаю, думая о нем, Хараджа теряет сон и становится еще злее.
— Может, она в него влюблена?
— Так говорят.
— А он?
— Похоже, он о ней даже не думает.
— Ах вот как!
— Прошу на коня, господин! Мы застанем христиан за работой, и это будет отменное зрелище: увидеть, как презренные ползают в болотной жиже, искусанные пиявками. Харадже пришла в голову блестящая идея, я бы до такого не додумался.
— А мне вот пришла идея получше, — прошептал папаша Стаке, который понимал по-турецки. — Сдавить бы тебе, гнусная падаль, шею руками, да так, чтобы язык вывалился!
Через минуту всадники выехали из замка и направились вглубь острова. Турок ехал впереди.
14Ловля пиявок
Когда, спустившись со скалы, на которой стояла крепость, всадники выехали на холмистую равнину, где росли только маленькие пальмовые рощицы и высокие опунции с широкими, как лопаты, колючими листьями, солнце стояло уже высоко.
Даже в этом уголке страны, довольно далеко расположенном от Фамагусты, были заметны следы пребывания турок. Эти разрушители оставляли за собой только руины и трупы.
Земля здесь была плодородная, и усадьбы, которые должны бы множиться и процветать, теперь либо совсем исчезли, либо от них остались только почерневшие от огня и дыма стены и чудом не рухнувшие крыши. Кое-где еще виднелись разбитые когда-то виноградники.
Турецкий капитан делал вид, что ничего не видит, но от взглядов христиан, и в особенности папаши Стаке, ничто не укрылось. Ничуть не заботясь о том, что мусульманин может его услышать, смелый моряк непрерывно ворчал:
— Бандиты! Они уничтожили все, и людей тоже. Когда же этих псов настигнет кара? Не может же республика допустить, чтобы все жертвы остались безнаказанными! Если этого не произойдет, я сам заделаюсь турком!
После получасовой бешеной скачки, поскольку приведенные турком кони были чистейших арабских кровей, отряд оказался в низкой лощине, где виднелись многочисленные пруды, густо заросшие тростником с пожелтевшими листьями, что говорило о лихорадке, таящейся в гнилых корнях и на илистом дне.
На берегу одного такого болотца несколько полуголых людей орудовали в воде длинными палками, и казалось, они заняты перемешиванием ила или встряхиванием тростника.
— А вот и первые ловцы пиявок, господа, — сказал турок, сдерживая коня.