— Проводи меня к племяннице паши. Я желаю немедленно ее видеть.
— Тысяча чертей! — прошептал папаша Стаке. — Эта женщина — просто чудо какое-то! Мне бы ни за что не удалось заставить всех себе подчиняться, будь я хоть адмиралом турецкой армады! Нет, никогда не устану восхищаться силой духа этой женщины!
Всадники поехали дальше, лавируя между болотцами, заросшими густым тростником. Судя по тому, как шевелилась и подергивалась болотная жижа, ловцы здесь еще не побывали, и легионы пиявок дожидались, пока какая-нибудь старая кляча или тощие ноги ловцов подставят себя под их жадные рты.
Не прошло и десяти минут, как капитан, снова ехавший во главе кавалькады, указал герцогине на просторный красивый шатер красного шелка, разбитый возле довольно большого озера. На макушке шатра утренний ветерок шевелил три конских хвоста, украшенных серебряными полумесяцами.
— Что это? — спросила девушка.
— Шатер племянницы паши, — отвечал капитан.
— Она любит здесь жить?
— Время от времени, чтобы наблюдать за работой христиан и поразвлечься их мучениями.
— И эта женщина надеется на любовь Дамасского Льва, который один великодушнее всего турецкого войска! — с презрением произнесла герцогиня.
— Она лишь надеется на это.
— Лев никогда не станет супругом тигрицы!
— Я об этом не задумывался, — отозвался турок, которого, казалось, поразило такое наблюдение. — Если уж ты друг Мулея-эль-Каделя, как ты говоришь, то Хараджа будет долго его дожидаться. А я и правда об этом не думал. Мы приехали! Приготовься к встрече с племянницей паши.
Они обогнули болото и остановились перед роскошным шатром, вокруг которого, под охраной человек тридцати вооруженных до зубов арабов и азиатов, теснились жалкие лачуги ловцов.
— Ступай, господин, — сказал капитан. — Хараджа сейчас потягивает свой кофеек и курит чубук, наплевав на все эдикты Селима. Она не боится, что ей отрежут нос.
— Проводи меня, — решительно сказала герцогиня, спешившись.
Капитан сделал знак расступиться четырем стражникам-арабам, дежурившим перед шатром с саблями наголо, и нырнул под полог со словами:
— Госпожа, к вам посланец от Мулея-эль-Каделя.
— Входите, — раздался резкий, с металлическими нотками, голос. — Мы рады оказать гостеприимство друзьям доблестного и непобедимого Дамасского Льва!
15Племянница Али-паши
Хотя сердце герцогини трепетало, она решительно шагнула вперед. Капитан вдруг сделался необычайно учтив и подобострастно приподнял перед ней край алого шелка.
Посередине шатра, положив руку на спинку расшитого золотом дивана, стояла молодая женщина — высокая, стройная и очень красивая. Длинные волосы с вороным отливом обрамляли золотисто-смуглое лицо с маленьким ртом цвета спелой вишни, из-под прекрасно очерченных бровей живо глядели черные глаза.
В чертах ее лица было что-то от греческой статуи, некая упрямая сила, и чувствовалось, что эта женщина наслаждается славой собственной жестокости и больше привыкла властно повелевать, чем подчиняться.
Согласно моде знатных турчанок той эпохи, на ней были великолепные широкие шальвары из расшитого золотом белого шелка, простеганные изнутри, чтобы не просвечивали ноги, и короткая зеленая курточка с серебряным шитьем по краю и пуговицами из бесценных крупных жемчужин. Концы широкого пояса из красного бархата, завязанного узлом спереди, спускались до самых башмачков с загнутыми носами, сшитых из красной кожи с золотым орнаментом. Украшений ни в ушах, ни на руках она не носила, зато на поясе у нее висела маленькая сабля в серебряных ножнах, отделанных перламутром, с золотой рукоятью, инкрустированной сапфирами и изумрудами.
Когда она увидела вошедшую герцогиню в живописном албанском костюме, бледность которой подчеркивала красоту ее огромных карих глаз и пышных темных волос, у нее невольно вырвался крик восхищения:
— Какой красавец-капитан!
Потом, быстро взяв себя в руки и сделав рукой досадливый жест, словно отмахиваясь от случайно вылетевших слов, сказала с наигранной грубоватостью:
— Так чего тебе надо, эфенди?[10]
— Сейчас объясню, кадинадык.[11]
— Кадинадык! — воскликнула Хараджа, иронически усмехнувшись. — Мой милый капитан, так тебе следует называть женщин, что стареют в раззолоченных и благоухающих гаремах, а не племянницу Али-паши.
— Я не турок, я араб, — ответила герцогиня.
— Ах вот оно что! Ты араб? А что, юноши твоей страны все так хороши собой, эфенди? Я представляла себе арабов не такими милыми. Те, кого я видела на галерах моего дяди, великого адмирала, вовсе на тебя не походили. Так кто же ты?
— Я сын паши Медины, — невозмутимо отвечала герцогиня, прекрасно поняв все, что сказала Хараджа, говорившая по-арабски.
— А! А твой отец сейчас в Аравии? — спросила Хараджа, еле заметно улыбнувшись.
— Может, ты с ним знакома, госпожа?
— Нет, просто в детстве я много лет провела на берегу Красного моря. А теперь плаваю только по Средиземному. Так кто тебя послал?
— Мулей-эль-Кадель.
Лицо племянницы великого адмирала едва заметно дрогнуло.
— И что же он от меня хочет? — спросила она, чуть нахмурив брови.
— Он послал меня попросить, чтобы ты уступила ему одного из пленных христиан, взятых в Никозии.
— Христианина! — удивленно воскликнула Хараджа. — Кого из них?
— Виконта Гастона ЛʼЮссьера.
— Того француза, что воевал на службе у Венецианской республики?
— Да, госпожа.
— А по какой причине Дамасский Лев интересуется этим псом-гяуром?
— Не знаю.
— А его преданность Магомету, его вера, случаем, не пошатнулась?
— Не думаю.
— Я нахожу, что Дамасский Лев слишком великодушен.
— Можно сказать, это великодушие рыцаря.
— Турку это не к лицу, — сухо бросила племянница паши. — На что ему сдался этот человек, мой милый капитан?
— Точно сказать не могу, но предполагаю, его хотят отправить в Венецию в качестве посла.
— Кто хочет отправить?
— Думаю, Мустафа.
— И великий визирь не знает, что этот христианин принадлежит моему дяде? — почти в гневе спросила Хараджа.
— Мустафа — главнокомандующий турецкой армией, госпожа, и все, что он делает, одобрено султаном.
— Какое мне дело до великого визиря, — пожав плечами, заявила племянница паши. — Здесь командую я, а не он.
— Итак, ты отказываешься, госпожа?
Вместо ответа Хараджа хлопнула в ладоши. Сразу появились два чернокожих раба и опустились перед ней на колени.
— Есть у вас чем угостить этого эфенди? — спросила она, не удостоив их даже взглядом.
— Есть йогурт, госпожа, — ответил один из них.
— Несите, презренные рабы.
Затем, повернувшись к герцогине с приветливой улыбкой, сказала:
— Здесь мало что есть, но в замке я окажу тебе гораздо лучшее гостеприимство, мой милый капитан. Надеюсь, ты не собираешься сразу от меня ускользнуть.
И тут, сразу посерьезнев, она вытянулась на диване в самой соблазнительной позе, подложив руку под голову и закутавшись в длинные черные волосы, а затем спросила:
— Чем занимается Мулей-эль-Кадель в лагере при Фамагусте?
— Отдыхает и залечивает рану, — ответила герцогиня.
Хараджа вскочила на ноги, как подстреленная львица, бросив на герцогиню пылающий взгляд.
— Он ранен! Кем?
— Христианским капитаном.
— Когда?
— Тому уже несколько дней.
— При штурме?
— Нет, на поединке.
— Он! Непобедимый Дамасский Лев! Первый и самый доблестный клинок армии! О! Этого не может быть!
— То, что я говорю, правда, госпожа.
— Его ранил христианин?
— Да, молодой капитан.
— Он что, бог войны, этот юноша?
— Он, несомненно, сильный боец, госпожа.
— О, как я хотела бы его увидеть! — вспыхнув, вскричала Хараджа.
— Но он же пес-христианин, госпожа.
— Христианин или турок, он, должно быть, великий герой, полубог!
Герцогиня еле заметно улыбнулась, но племянница великого адмирала не заметила иронии.
Обе надолго замолчали. Хараджа неподвижно стояла посередине шатра и нервно теребила рукоять своей сабли, а ее глаза, вспыхнув мрачным огнем, впились в изображение огромного льва на роскошном марокканском ковре, покрывавшем весь пол.
— Сражен! — пробормотала она, словно говорила сама с собой. — Он! Непобедимый Дамасский Лев! Значит, на Кипре нашелся человек сильнее и прославленней его? Сильнее льва! Но его сразить мог только тигр! Кто же он? О! Как бы я хотела познакомиться с ним!
— Я ведь сказал тебе, что Мулея-эль-Каделя победил христианин, — напомнила герцогиня.
Хараджа презрительно подняла плечи:
— Вера! Крест или ислам, какая женщине разница? К ее сердцу это не имеет никакого отношения.
— Может, ты и права, — ответила герцогиня.
Хараджа вскинула на нее глаза, несколько мгновений пристально ее изучала, а потом вдруг спросила:
— А ты герой, мой прелестный капитан?
Вопрос явно застал герцогиню врасплох, она несколько секунд помолчала, потом сказала:
— Если в твоем замке, госпожа, есть достойные шпажисты, можешь им сказать, что я готов сразиться с любыми, один против двоих, и они будут побеждены. Когда пожелаешь!
— Ты одолеешь даже Метюба?
— А кто это?
— Лучший клинок флота.
— Пусть придет.
— А ты не хотел бы, эфенди, помериться силами с Мулеем-эль-Каделем?
— Многие пробовали.
— Но Мулей — твой друг.
— Это верно, госпожа.
— Ты никогда не сходился с ним в поединке?
— Нет.
— Я посмотрю нынче вечером, каков ты в бою. Мне нравятся только смельчаки, которые умеют побеждать и убивать.