Хараджа остановилась, а дозорные янычары на башне схватились за аркебузы с зажженными фитилями.
— Стойте! Госпожа! — крикнул всадник и резко развернул коня, чтобы тот остановился на полном скаку.
— Вы, случайно, не племянница великого адмирала Али-паши?
— Кто ты? — спросила Хараджа, нахмурив брови и неприветливо глядя на него.
— Как видите, капитан янычар, — отвечал всадник, — и еду прямо из лагеря в Фамагусте. Клянусь, я скакал на моем бравом коне семь часов, у меня все тело затекло.
— Я племянница Али-паши, — ответила Хараджа.
— Как мне повезло! Я боялся, что не застану вас в замке. Христиане еще здесь?
— Эй, капитан, сдается мне, ты меня допрашиваешь, — сказала Хараджа, слегка задетая. — Я тебе не какой-нибудь там офицер Мустафы.
— Простите, госпожа, но я очень спешу. Мы, знаете, все такие.
— Мы? Кто ты такой?
— Когда-то я был христианином, поляком, а теперь я турок, верный последователь пророка.
— А! Отступник! — с явным презрением бросила Хараджа.
— Можно передумать, госпожа, и перестать поклоняться Кресту, — сурово заявил всадник. — Как бы там ни было, но теперь я турок и явился сюда, чтобы оказать вам ценную услугу.
— Услугу какого рода?
— Я вас спрашивал, здесь ли еще христиане.
— Какие христиане?
— Те, что приезжали освободить некоего виконта ЛʼЮссьера.
— Христиане?! — побледнев, вскричала Хараджа.
— Я так и думал, они выдавали себя за турок.
— Кто ты?
— Когда я был христианином, меня звали капитан Лащинский, — отвечал поляк. — Теперь я ношу турецкое имя, которого вы никогда не слышали. Даже племянница великого адмирала не сможет упомнить имен всех мусульманских командиров. Так они еще здесь? Отвечайте, госпожа.
— Значит, меня обманули? — крикнула Хараджа, придя в неописуемую ярость. — Хамид…
— Ах да! Хамид! Именно это имя взял себе Капитан Темпеста.
— Капитан Темпеста!
— Госпожа, — сказал поляк, увидев, что к ним подходят янычары из свиты Хараджи. — Мне кажется, здесь не слишком подходящее место для доверительного разговора.
— Ты прав, — отозвалась Хараджа, которая бледнела на глазах. — Следуй за мной!
— Говори, — приказала она, захлопнув за собой дверь. — Ты заявил, что Хамид — христианин?
— Это знаменитый Капитан Темпеста, он под Фамагустой победил в поединке Дамасского Льва, который выехал к стенам осажденного города, чтобы помериться силами с христианскими клинками.
— Хамид сразил Льва?
— И даже ранил его, госпожа. И вполне мог убить, но предпочел даровать ему жизнь.
— Значит, неправда, что этот юный христианин — друг Мулея. Он мне солгал.
— Нет, госпожа, не солгал. Турок и христианин больше не враги. Турок спас христианина, когда Мустафа приказал истребить всех до единого защитников злополучного города.
— Хамид — христианин! — тихо повторяла Хараджа, словно о чем-то задумавшись.
Потом вдруг пожала плечами:
— Турок или адепт Креста — какая разница? Он прекрасен, горд и благороден, а пророку не обязательно открывать сердца, свое или чужое.
Поляк ухмыльнулся.
— Прекрасен, а может, прекрасна, госпожа? — с язвительным смешком поинтересовался он.
Племянница великого адмирала поглядела на поляка почти с ужасом.
— Что ты хочешь этим сказать, капитан? — дрожащим голосом спросила она.
— Прошу прощения, госпожа, но прекрасен или прекрасна, горд или горда, благороден или благородна… — с тонким сарказмом продолжал поляк. — Так или иначе, а вы обманулись относительно истинной сущности Капитана Темпесты.
— Что ты сказал! — крикнула Хараджа, и кровь бросилась ей в лицо. — Что ты сказал? — повторила она, схватив капитана за руку и хорошенько тряхнув.
— А то, что этот красавчик Хамид или Капитан Темпеста на самом деле зовется Элеонорой, герцогиней дʼЭболи.
— Он женщина!
— Да, женщина.
Хараджа взвыла, как смертельно раненный зверь, и прижала руки к сердцу. Так она простояла несколько мгновений, бледная как смерть, а потом впала в дикую ярость.
— Меня взяли хитростью! Обманули! Надо мной насмеялись!
Она распахнула дверь и крикнула:
— Метюб!
Мусульманин, который курил, лежа на коврике в углу двора, вскочил и подбежал к ней.
Увидев Хараджу с искаженным лицом, горящими глазами и с пеной на губах, он решил, что поляк ее обидел, и замахнулся правой рукой, чтобы поразить его в горло, а левой выхватил из-за пояса ятаган.
— Нет, — сказала Хараджа. — Где твоя галера?
— Она всегда на якоре на рейде в Доце.
— Бери моего лучшего коня и скачи туда. Вели поднять паруса и догони галиот, который привел сюда этот Хамид… Они все христиане… они всех нас обманули… скачи, плыви и привези мне этого Хамида. Живого, слышишь, Метюб, он мне нужен живым.
— Слушаюсь, госпожа, — ответил турок. — Еще до заката мой «Намаз» догонит галиот, и я отомщу за тот удар шпагой, что нанес мне нахальный мальчишка.
21Да здравствует капитан!
Пока турецкий капитан и поляк-отступник стремительно скакали к берегу, чтобы задержать беглецов, галиот, подгоняемый свежим ветром, летел на всех парусах на юг, чтобы, прежде чем покинуть остров, зайти в залив Суда.
Герцогиня уже решила в последний раз повидаться с Дамасским Львом, которому была обязана собственной жизнью и освобождением виконта. И потом, она должна была вернуть ему корабль и найти себе другой, поскольку греки изъявили желание плыть с ней в Италию, чтобы там по возможности наняться на какое-нибудь судно или поступить наугад на военную службу.
Едва галиот прошел мыс, который скрывал его от глаз янычар и владелицы замка, герцогиня бегом спустилась в кубрик, где ее со вполне понятным нетерпением дожидался виконт.
Два крика раздались почти одновременно:
— Элеонора!
— Гастон!
ЛʼЮссьер обхватил ладонями прекрасное тонкое лицо девушки, глаза его горели. Их блеск усиливала лихорадка, мучившая исхудавшее от потери крови тело виконта.
— Я давно знал, Элеонора, что вы отправились на Кипр, — сказал он. — Надежда когда-нибудь увидеть вас поддерживала меня и позволяла переносить все муки, на которые обрекали меня мусульмане, и не сдаваться.
— Вы знали, Гастон! — вскричала герцогиня.
— Да, молва о подвигах Капитана Темпесты дошла до Хусифа и даже до болот.
— Но каким образом?
— Мне рассказал о нем один пленный христианин, которого схватили, когда он пытался выйти из города. Мы с ним вместе ловили пиявок. Он описал мне ваше лицо, а главное, сказал, что с вами рядом всегда находился Эль-Кадур. И я сразу догадался, что вы и есть тот капитан, которым так восхищается вся Фамагуста. Поверьте, Элеонора, в тот день я чуть с ума не сошел от радости. Вы — в Фамагусте! Я к тому времени уже так исстрадался от унижений и боли, что вряд ли какое-нибудь известие могло меня обрадовать и ободрить.
— И вот вы здесь, рядом, после стольких страхов, после всего этого ужаса… Разве это не кажется сном, виконт?
— Да, и я горд, что своим освобождением обязан вам, вашей храбрости и вашей твердой руке.
— Я сделала то, что любая женщина на моем месте сделала бы или хотя бы попыталась сделать, мой Гастон.
— Нет, моя Элеонора, — с живостью отвечал виконт. — Таким мужеством могла обладать только герцогиня дʼЭболи. Ни одна женщина не отважилась бы явиться сюда, в логово тигров и львов, которое вселяет ужас в самые храбрые сердца воинов-христиан. Думаете, я не знаю, что вы победили первый клинок мусульманского войска?
— Откуда вы узнали?
— Тот солдат, который рассказал мне, что вы и Эль-Кадур здесь, поведал и о поединке.
— Пустяки, — с улыбкой сказала герцогиня.
— Эти пустяки напугали христианских капитанов, — отвечал виконт.
— Им просто не повезло: они не учились искусству владеть оружием у лучшего снайпера и фехтовальщика Неаполя, — шутя произнесла герцогиня. — Этой победой я обязана моему отцу.
— И вашему мужеству, Элеонора.
— Ладно, Гастон, не будем больше об этом. Скоро я вас познакомлю со своим противником.
— С кем? С Дамасским Львом? — удивленно спросил ЛʼЮссьер.
— Мы направляемся к нему, это его корабль, и это он меня спас. Без его помощи мне бы не выйти живой из Фамагусты.
— А он нас не выдаст? — с тревогой спросил виконт.
— Не выдаст, он слишком благороден. И потом, если я обязана ему спасением, то он мне — жизнью.
— Я знаю: вы оставили ему жизнь, хотя имели полное право убить. Но я все равно не доверял бы этому турку.
— Не бойтесь, Гастон, этот мусульманин не такой, как другие.
— Но потом мы сразу отплывем в Италию, верно, Элеонора?
— Да, Гастон, больше нам на Кипре делать нечего. Республика бросила остров на произвол судьбы, и непохоже, чтобы она стремилась снова его завоевать. Мы поедем в Неаполь, счастливо там заживем и позабудем все горести прошлого. Мягкий климат залива быстро восстановит ваши силы после всех мучений, которым вас подвергла безжалостная Хараджа. Поднимемся на палубу, Гастон. Я не успокоюсь, пока мы не увидим берега Италии.
— Какая еще опасность может нам угрожать? — спросил виконт.
— Мне неспокойно, Гастон, — повторила герцогиня. — Я опасаюсь, что Хараджа станет нам мстить. Эта женщина очень жестока, обладает немалой энергией, и потом, в ее распоряжении галеры ее дядюшки.
— Мне говорили, что мусульманский флот стоит в Никозии, — сказал виконт. — Пока они сюда доберутся, мы будем уже далеко.
— Мы остановимся только, чтобы зафрахтовать другой корабль, и сразу отплывем по Средиземному морю на восток.
— Давайте поднимемся на палубу, Элеонора. Морской воздух действует на меня лучше, чем болотные испарения.
Он взял ее под руку и повел на верхнюю палубу.
Галиот уже вышел из бухты и легко скользил на юг по лазурным водам Средиземного моря.