Несколько мгновений спустя на грот-мачте взвился красный шелковый флаг с двумя скрещенными кулевринами в центре, и галера дала еще один холостой выстрел.
Как и предсказал Метюб, на галиоте, вместо того чтобы замедлить ход и остановиться, с удвоенной силой заработали веслами и нацелили на галеру четыре кормовые кулеврины, давая понять, что в случае атаки будут обороняться.
— Что скажешь, госпожа? — с легким оттенком иронии спросил Метюб. — Похоже, флаг не произвел на пашу Дамаска никакого впечатления.
— Этим галиотом командует отец этого гордеца, Дамасского Льва, — сквозь зубы бросила Хараджа. — Огонь! Приказываю смести все, а когда рухнут мачты, посылай наших людей на абордаж. Я четыре года ждала, чтобы отомстить. Обстреливайте палубу, пока паша не высунет нос.
— Огонь из носовых орудий! — крикнул капитан. — Хватит бить холостыми!
Двадцать матросов бросились на полубак, где стояли шесть кулеврин разного калибра, и в галиот, шипя и завывая, полетели ядра.
На галиоте попытались еще раз поднять и спустить флаг, но, увидев, что снаряды вот-вот пробьют палубу, дали ответный огонь из четырех стоящих на шканцах кулеврин.
— Ах вы, щенки азиатские! — вскричал Метюб, услышав, как гудят и с треском попадают в галеру ядра. — Решили показать зубы нам, северным исполинам!.. Артиллеристы! Задайте им жару!
Он снова подошел к центральному люку и крикнул:
— Эй, надсмотрщики, ну-ка, приласкайте гребцов плетками!.. Мы торопимся на абордаж!..
Галера резко увеличила скорость под вопли несчастных гребцов, которые были прикованы цепями к скамейкам и обречены либо погибнуть от пуль, либо утонуть вместе с кораблем. Защититься от града ударов, которые сыпались на них справа и слева от бегавших между скамьями надсмотрщиков, они не могли.
На галиоте гребцов было меньше, но и там прилагали гигантские усилия, чтобы сохранять дистанцию, и упрямо отвечали огнем кормовых кулеврин. Дистанция же, к несчастью, неумолимо сокращалась.
Хараджа сидела посередине палубы на перевернутом ведре и спокойно наблюдала, как матросы заряжают кулеврины и стреляют.
Ни один мускул не дрогнул на ее лице, казалось даже, она улыбается, когда мимо со свистом пролетали снаряды, разнося в клочья весла гребцов, откалывая куски бортов или продырявливая паруса.
Капитан дважды кричал, чтобы она ушла с палубы, но гордая племянница Али-паши не удостаивала его ответом. Она осталась на месте даже тогда, когда совсем рядом с ней разорвало пополам двоих матросов, румына и албанца, и они рухнули на палубу, изрыгая струи крови из развороченных желудков.
Метюбу не терпелось поскорее покончить со всем этим, да и к тому же он не хотел подвергать опасности свою хозяйку, чтобы потом паша не стал сводить с ним счеты. Он всячески подбадривал артиллеристов и аркебузиров, поскольку оружие меньшей дальнобойности тоже вступило в бой.
Время от времени он разворачивал галеру и менял курс, чтобы задействовать орудия, расположенные между двух мачт. Сражение длилось уже около получаса, дыма и грохота было много, но оба судна шли на веслах, а это очень затрудняло наводку орудий. Подуй сейчас ветер, ситуация сильно изменилась бы и мачты бы рухнули. В ту эпоху мусульмане располагали артиллерией, вполне способной противостоять вооружению Венецианской республики.
Галера, сохраняя преимущество, уже приготовилась к решительной атаке, когда на горизонте плотным строем появились пятьдесят боевых кораблей, препятствуя любому маневру несчастного галиота.
— Паша попался!.. — крикнул Метюб, дав знак артиллеристам прекратить огонь.
Теперь у галиота не осталось ни малейшей надежды уйти: экипаж увидел, что над всеми пятьюдесятью кораблями подняты красные знамена Али-паши. Сделав еще несколько бортовых выстрелов, галиот прекратил огонь, поднял весла и спустил паруса. Флаг паши Дамаска сменился белым полотнищем, что означало капитуляцию.
— Ну, ты довольна, госпожа? — спросил Метюб, отдав гребцам приказ не сбавлять скорости.
— Я что-то не вижу паши, — отозвалась Хараджа с тревогой в голосе.
— Я же сказал, наверное, он болен.
— Но на судне его капитан.
— Это он приказал открыть огонь.
— Вели закрепить на мачтах металлические гребни и приготовить лебедки.
Метюб пристально на нее посмотрел.
— Ты меня понял? — нетерпеливо спросила Хараджа.
— Железный гребень для паши? Поостерегись, госпожа.
— Мой дядя имеет слишком большое влияние в Константинополе. И потом, ты ведь не знаешь, что я собираюсь сделать…
Она встала и вложила саблю в ножны, а возле орудий засуетились аркебузиры, готовясь к массированному огню.
Галера настигла галиот меньше чем за пять минут. Гребцы подняли весла, чтобы не сломать их, и начался абордаж. Из кулеврин не сделали ни одного выстрела.
Когда корабли подошли друг к другу совсем вплотную, Метюб крикнул громовым голосом:
— Сдавайтесь!
Какой-то высокий, сухопарый и очень смуглый воин в полном военном обмундировании протолкался сквозь стоящую на палубе команду галиота и спросил:
— Кому мы должны сдаться?
— Племяннице великого паши!
Дамаскин сильно побледнел и сказал, явно сделав над собой усилие:
— Да знаешь ли ты, кто у нас на борту?
— Паша Дамаска.
— И ты на нас напал? По какому праву?
— По праву сильнейшего, — заявила Хараджа, подойдя к фальшборту. — Перейди на мою галеру сначала ты, с пашой мы разберемся потом. Предупреди своих людей, что при малейшей попытке сопротивления мы всех потопим вместе с гребцами. А теперь давай переходи на галеру!..
2Свирепая турчанка
На это бесцеремонное требование капитан паши Дамаска ответил решительным протестом и угрожающе поднял в воздух свою тяжелую саблю, стиснув в левой руке длинноствольный пистолет с инкрустированной жемчугом рукоятью. Такими пистолетами весьма успешно пользовались турки Малой Азии.
— Ты меня пока не победила, — гневно произнес он. — Никто из твоих воинов еще не поднялся на галиот и не спустил флаг моего господина.
Хараджа подняла руку и указала на пятьдесят галер Али-паши, стоявших в море на расстоянии не больше мили.
— Попробуй прорваться, если думаешь, что сможешь. А мы на тебя посмотрим.
— А на каком основании вы нас задержали? Моего господина ожидает в Константинополе султан!
— Мы с великим пашой это знаем. Так ты сдаешься?
— Я уже сказал: никто из твоих людей пока не поднялся на мой корабль.
— Метюб, вперед! — крикнула Хараджа.
Комендант замка Хусиф решительно перешагнул через фальшборт галиота, подняв меч.
Капитан паши Дамаска, храбрый, как все турки Малой Азии, заступил ему дорогу, осыпав мощными ударами сабли.
Он мог бы уничтожить противника выстрелом из пистолета, но, как честный воин, отбросил в сторону огнестрельное оружие. В левой руке у него теперь был мощный ятаган с лезвием в три пальца шириной.
Смело атакованный Метюб быстро понял, что с таким противником не шутят, и был вынужден прижаться спиной к фальшборту.
Обе команды застыли, стиснув в руках аркебузы с дымящимися фитилями, и были готовы в любую минуту броситься друг на друга.
Хараджа спокойно наблюдала за поединком, поставив ногу на кулеврину. Она полностью полагалась на умение и сноровку своего капитана.
Воины, оба в железных доспехах и в стальных кольчугах миланского производства, ибо только Милан снабжал оружием и христиан, и неверных во всей Европе и Африке, обменивались оглушительными ударами, которые исторгали у экипажей крики восторга.
Их кирасы грохотали, но пока оставались без пробоин.
Оба храбреца при каждом ударе свирепо вскрикивали, что вызывало у Хараджи довольную улыбку.
Минут пять капитаны пытались сбросить друг с друга шлемы, раз уж им не удалось разрубить кирасы. А потом капитан паши Дамаска оступился и с железным грохотом упал на палубу, выронив саблю и ятаган.
Метюб быстро подскочил к нему и приставил длинный меч к горлу над кирасой.
— Прикончить его? — спросил он Хараджу.
Племянница паши помолчала и ответила:
— Нет, нам есть о чем поговорить с побежденным.
— Встань! — сказал Метюб капитану паши Дамаска.
Дамаскин резко вскочил на ноги, поднял саблю, сломал ее о фальшборт и сказал, пристально глядя на Хараджу:
— Пока что я потерпел поражение только в стычке, которые случаются между мужчинами. Мне известна дурная слава племянницы великого адмирала. Я к твоим услугам!
Он перемахнул через оба фальшборта и спрыгнул на палубу галеры шагах в двух от Хараджи.
— Что тебе нужно? — гневно бросил он, скрестив руки на груди. — Моя жизнь? Возьми ее!
— Мне нужно всего лишь знать, где твой господин, — ответила Хараджа, цепким взглядом удостоверившись, что железные гребни прочно зафиксированы на мачтах напротив друг друга.
— Он у себя в каюте, он болен.
— И что с ним?
— У него болят ноги.
— Они там, у себя в Дамаске, едят слишком много курятины, — с иронией заметила жестокая женщина. — Куры у вас и правда отменные.
— Разве ты видела, как он их ест? Его болезнь вызвана, скорее всего, тем, что ветры засыпают город песком и из-за близости моря ночи становятся очень сырыми.
— Это меня не интересует. Я хотела узнать у тебя другое, и ты обязан мне это сказать.
— Спрашивай.
— Сначала спрошу тебя, потом твоего господина.
— Я слушаю.
— Куда вы направлялись?
— В Константинополь, султан вызвал нас письмом.
— А!.. И оно написано самим визирем султана?
— Я полагаю, да, — ответил капитан, нахмурившись. — Неужели он мог вступить в предательский сговор, чтобы погубить моего господина?
— Отправляйся в Константинополь и спроси его сам.
— Так пропусти меня.
— Только не сейчас. Может быть, потом, когда все скажешь.
— Что еще ты хочешь узнать?