— И она упала замертво?
— Муж раскроил ей череп.
— А потом?
— Паша, а как же твоя содранная кожа?
— Услышав интересную новость, мы, мусульмане, даже будучи при смерти, сразу оживаем.
— Однако пока что хватит: мне больше нечего тебе рассказать. Сейчас надо заняться твоей раной и залечить ее, раз ты заговорил.
— Да, я заговорил. Ищи моих детей за высокими стенами Кандии среди венецианцев, что их защищают.
— Это тебя уже не должно беспокоить. Хамед, возьми пашу, отнеси его в каюту и займись лечением раны. Тебе незачем ехать в Кандию: там я найду десяток палачей, если понадобится.
Затем она повернулась к Метюбу:
— Вели заковать в железо всех дамаскинов, и пусть твои люди отведут галиот в бухту Хусифа.
— Я еду с тобой, госпожа? — спросил капитан.
— В Кандии ты мне пригодишься. Исполняй мои приказания, вели поднять голубой флаг, пусть галеры поднимут паруса. И сразу присоединяйся ко мне.
Солнце клонилось к закату, в огненный океан. Казалось, Средиземное море вспыхнуло, задул бриз, и волны ослепительно засверкали.
Хараджа пошла вдоль борта галеры, может быть, чтобы не видеть больше пашу, которого Хамед отнес на галиот, несколько минут постояла на высоком полубаке, любуясь закатом и полной грудью вдыхая соленый морской воздух, и вернулась к мачтам. Даже не побледнев, смотрела она, как матросы снимают с железных зубьев бедного капитана, чтобы сразу бросить его акулам, которых так много расплодилось в восточном Средиземноморье из-за непрерывных морских сражений между венецианцами и мальтийскими рыцарями, с одной стороны, и мусульманами — с другой; прожорливые рыбы получали обильное угощение; затем она уселась на одну из двух кулеврин, на которые упало дамасское покрывало паши.
Двое матросов принесли ей кофе на золотом подносе с красивой чеканкой и наргиле[22] с ароматной розовой водой и трубкой, набитой светлым морейским табаком, который теперь разрешалось курить женщинам. Лет десять назад одну из фавориток Мурада, запрещавшего пользоваться табаком на всей своей территории, едва не задушили служители сераля, когда застали ее за курением чубука. Хараджа медленно потягивала кофе, а бедный капитан с глухим плеском ушел под воду. Безжалостная женщина велела разжечь трубку и преспокойно закурила, словно находилась в своем замке на мягком диване.
Метюб тем временем спешил выполнить все ее приказания. Когда галиот с тридцатью людьми из Хусифа на борту направил парус в сторону Кипра, галера подняла на грот-мачте голубой флаг, что служило сигналом кораблям Али-паши, стоявшим в море, следовать за ней.
— В Кандию, — сказала Хараджа капитану, устроившемуся рядом с ней на кулеврине.
— Ты надеешься отомстить Дамасскому Льву и итальянской герцогине? — покачав головой, спросил Метюб. — Нам будет жарко в этом городе, где наши воины год за годом гибнут тысячами.
— А зачем нам в эти руины? В этом нет надобности.
— Надеешься выманить их из города?
— Конечно.
— Каким образом?
— Ты разве забыл, что я велела похитить сына Дамасского Льва? Когда мы прибудем в Кандию, он уже будет в руках Али-паши.
— Я начинаю кое-что понимать.
— Вот увидишь, все пройдет хорошо.
— Гм, гм!.. — произнес капитан, постукивая пальцами по набалдашнику меча.
— Прикажи приготовить ужин.
— Он уже готов.
— Пусть накроют на палубе, я хочу полюбоваться великолепным закатом.
— Который словно истекает кровью, — сказал Метюб.
— Скоро кровавый дождь прольется в Кандии.
Хараджа отбросила мундштук наргиле, потерла руки и вскочила с кулеврины, легкая, как птица, направляясь к шканцам, где два повара накрывали стол к ужину. А галера, подгоняемая легким дуновением сирокко, двинулась к Кандии в сопровождении пятидесяти военных кораблей эскадры Али-паши.
4Рычание льва святого Марка
Венеция владела обширными территориями на Востоке: на Черном море, на Пелопоннесе, на изумительном Кипре, который достался ей от Катерины Корнаро, носившей корону королевы острова, а также на Крите и на других островах поменьше. Пошатнув своим мощным флотом мусульманское могущество, она всегда держала первую линию обороны христианского мира. Но долгая кровопролитная борьба начала изматывать Венецию.
Теперь рычание Льва Святого Марка доносилось сюда только слабым отголоском и больше не пугало мусульманских завоевателей, давно мечтавших завладеть всей Европой и полностью разрушить все христианские государства.
Год 1600-й выдался особенно тяжелым для мужественных венецианцев, отчаянно и яростно защищавших не только свои владения, но и Крест. Их поддерживали лишь рыцари Мальтийского ордена, как и они, всегда при оружии, как и они, не покидавшие своих галер, но остальные государства, убоявшись ненавистных султанов, совсем позабыли венецианцев.
Первым, кто подготовил падение венецианского могущества на Востоке, был Магомет II, одна из крупнейших фигур в истории. Когда вспоминают его деяния, первым приходит на ум полумесяц, водруженный над Константинополем. Он уничтожил Трапезундское царство, которым правили Комнины, утвердился в Крыму и в Боснии, а потом стал хищным взором заглядываться на венецианские колонии и подчинил себе Пелопоннес и Причерноморье, перебив защищавшие их гарнизоны.
Все эти военные успехи добавили ему дерзости, и он решил, что Венеция уже не в состоянии с ним соперничать, а завоевание Константинополя дает ему право властвовать над всеми византийскими владениями. Он нагло объявил себя правителем Апулии и Калабрии, и его флот первым поднял над Ионическим морем знамя Полумесяца. В 1480 году он захватил Отранто,[23] разграбив город и ввергнув его в пучину несказанного ужаса.
Еще один Магомет, Четвертый, унаследовал притязания своего предшественника, который пошел войной на Венецию и на весь христианский мир. Однако, поскольку царство уже не было таким могущественным, как раньше, он послал свой флот в Адриатику и попытался завладеть Далмацией, где у Венеции были цветущие колонии.
Но на этот раз Лев Святого Марка, хоть и изрядно потрепанный войной, грозно рыкнул. Венецианские галеры под командованием адмирала Мочениго в 1656 году не только выгнали врагов из Адриатики, но и, гордые своей победой, успешно форсировали пролив Дарданеллы, оккупировали Тенедо, Самофракию и Лемуро и появились в видимости Константинополя, угрожая ему блокадой.
Пока флот Магомета приходил в себя, его войска продолжали опустошать сухопутные территории.
Он атаковал правителей Трансильвании и стал господином Трансильванского царства; в битве при Грос-Венедигере он одолел немецко-венгерское войско и продвинул свою победоносную армию до самого сердца России, а между тем его заклятые враги венецианцы наголову разбили флот султана при Мило, уничтожив большую его часть. Тогда султан снова двинулся в пеший военный поход во главе своих непобедимых янычар и объявил войну Австрии. Однако итальянский генерал граф Монтекукколи, командовавший немецкими войсками, нанес ему сокрушительное поражение при деревне Сан-Готтардо в Венгрии и тем самым спас Европу от турецкого вторжения.
Подписав Вашварский мирный договор,[24] дававший ему возможность расширить свои территории за счет Венгрии, Магомет IV снова замыслил войну с венецианцами. Он обновил флот, сухопутное войско одерживало одну победу за другой, и он направил сто тысяч солдат и триста галер под командованием Али-паши на завоевание Кипра.
Венецианцы оказали упорное сопротивление в Никозии и прежде всего в Фамагусте, в течение одиннадцати месяцев храбро сражаясь на полуразрушенных бастионах. Христианский мир удивился, но никто не сдвинулся с места, чтобы помочь. Несмотря на усилия Себастьяно Веньеро, старого и опытного венецианского адмирала, доставить войска, порох, оружие и провизию в несчастный город, превратившийся в кладбище, Фамагуста сдалась на милость Мустафы, который обещал защитникам сохранить жизнь, честь и достояние.
Однако турок, недовольный тем, что у бастионов несчастного города пало более тридцати тысяч его солдат, совершил подлость и не сдержал слова, уверенный в своей безнаказанности. Часть мирных жителей он пощадил, но оставшихся в живых венецианцев велел заколоть, а после этого расправился с командирами. Он приказал задушить Маркантонио Квирини, повесить на рее галеры шестидесятилетнего Лоренцо Тьеполо, изрубить в куски Асторре Бальоне и албанца Маноли Спилото. А с комендантом крепости, героическим Маркантонио Брагадино, он поступил по всем канонам турецкой жестокости. Брагадино отрезали нос и уши и заставили присутствовать при казни товарищей. После этого, изуродованного, его одиннадцать дней таскали по улицам города на потеху янычар, потом привязали к длинному шесту и окунали в море, чтобы он пришел в себя. Наконец, на двенадцатый день, с него целиком содрали кожу, спрашивая под хохот солдат, почему Христос не помогает ему в такой тяжелый момент. Корчась от адской боли, герой шептал Miserere![25]
Вдохновленные успехом, турки положили глаз на остров Крит, последнюю венецианскую колонию на Востоке, последнее место, где царил Лев Святого Марка. Султаном тогда был Ибрагим, самый расточительный из занимавших трон халифов. Османские хронисты с ужасом рассказывают, как он с ненасытной жадностью скупал красивых рабынь для своего сераля, и дошло до того, что цена за каждую выросла до двух тысяч пиастров. У него было семь жен-султанш, и каждая владела доходом от провинций, галерами, лодками и паланкинами, украшенными драгоценными камнями. Желание завладеть Критом возникло из-за женщины, ибо этот султан, который по садам и сералю велел себя носить в паланкине, и не думал связываться с венецианцами, доставившими столько хлопот Магомету II. От одного из своих придворных он получил в подарок красавицу-рабыню, которая должна была вот-вот родить ребенка от грузинского князя. Когда ребенок родился, рабыню сделали кормилицей маленького принца Мухаммеда, рожденного в то же самое время любимой женой султана. По какой-то странной причине султан полюбил сына рабыни гораздо больше собственного, чем вызвал большое недовольство в серале. Это несправедливое предпочтение, быстрое возвышение рабыни почти в статус фаворитки и огромная сумма, выплаченная придворному в награду за такой подарок, не могли не спровоцировать беспорядки. Однажды, когда султан прогуливался по саду с красавицей-рабыней и ее сыном, осыпая мальчика нежными ласками, ему навстречу вышла бывшая фаворитка с маленьким Мухаммедом на руках. Она в ярости бросилась к султану, сунула ему в руки сына и крикнула: «Вот единственный, кто имеет право на вашу любовь и ласку!» Султан в жестокости мало чем уступал своим предшественникам. Вместо того чтобы обнять сына, он схватил его за ножки, подбежал к цистерне с водой и бросил его туда. Если бы ребенка не вытащили подоспевшие евнухи и стража, он вряд ли остался бы жив.