Она рванулась к нему с таким неистовством, что паша испугался, не совершила бы его племянница какой жестокости.
— Осторожнее, — сказал он. — Я сам охраняю маленького пленника.
Хараджа откинула одеяльце, и под ним оказался мальчик лет трех, розовый и пухленький, с длинными темными кудрями, одетый в белую рубашечку с муранскими кружевами.
— Мальчишка красивый и хорошо сложенный, правда? — сказал паша. — Сын мусульманского героя и ужасной христианки. Жаль, что Дамасский Лев на тебе не женился.
— Замолчи, дядя, — сказала Хараджа, впившись в мальчика ненавидящим взглядом.
— Ты не можешь сказать, что он не красив. Смешение мусульманской и христианской крови дает порой хорошие плоды. И мы, и они по природе воинственны. Ты закончила его разглядывать?
Хараджа резко отскочила и бросила одеяльце на малыша, словно нарочно хотела его разбудить. Потом сложила руки на груди и заявила, пристально глядя на пашу:
— Можно подумать, у тебя нет никакой ненависти к этому маленькому пленнику, как ты его назвал.
— Абсолютно никакой, — ответил великий адмирал. — Разве в нем не течет кровь османов?
— Смешанная с христианской!
— Пусть так, но кровь, которую дала ему мать, лучше любой, что течет в жилах пятисот обитательниц сераля, занятых только тем, чтобы убивать друг друга да плести заговоры против султана.
— А тебя, случаем, не ранила эта христианская воительница, Капитан Темпеста?
— Я ею восхищался, когда она, женщина, храбро сражалась и одолела своего будущего мужа, снискавшего славу первой сабли мусульманского войска при осаде Фамагусты, — ответил великий адмирал. — Пойдем ужинать. Поговорим после.
5Великий османский адмирал
На высоких и просторных шканцах флагманской галеры под красным шелковым тентом, на котором было закреплено множество разноцветных венецианских фонариков, был накрыт ужин для Али-паши. Обычно он приглашал к ужину своих офицеров, но сейчас на столе стояли только два прибора, чтобы он и Хараджа могли свободно поесть и поговорить. Паша ценил хороший стол, и хотя с продуктами даже у осаждавших дело обстояло неважно — ведь бойцов у него было неизменно около ста тысяч, а из Константинополя постоянно прибывало подкрепление, — корабельный кок пока еще ухитрялся творить чудеса, тем более он, должно быть, постарался отметить прибытие на борт племянницы своего могущественного патрона.
На столе стояли миски с пловом, классическим турецким, точнее, персидским рисом и жареные бараньи головы с фасолью, приправленной чесноком. Рядом примостились белые мисочки с йогуртом, то есть со сквашенным молоком, и глиняные плошки с миссиром, вареными кукурузными початками, которые едят с солью. Были и блюда с колечками сладкого миссира, сушеными финиками, жареными белыми каштанами и изюмом с Кипра и Пелопоннеса. В стеклянных вазочках сверкало ядовито-желтое и ярко-фиолетовое драже, а в круглых пиалах подрагивали зеленые, красные и голубые кусочки лукума — пасты, от которой вполне могут слипнуться кишки. Но мусульмане лукум очень любят, особенно когда заедают им чебуреки, пирожки из слоеного теста, испеченные в жире и начиненные сыром с тошнотворным запахом. Вина на столе не было, хотя все знали, что паша, будучи правоверным мусульманином, все равно не меньше султана любил побаловаться кипрским вином. Зато в высоких хрустальных графинах поблескивала вода с ароматом апельсинов и ливанского кедра.
С двух сторон возле трапов дежурили отборные янычары, вооруженные аркебузами с дымящимися фитилями. Великий адмирал проводил Хараджу на ярко освещенные шканцы. Со стороны Кандии слышалась яростная канонада турецких и венецианских кулеврин, и ночную темноту разрывали долгие вспышки огня.
За стол уселись молча, начало трапезы тоже прошло в молчании. Владелица замка едва притронулась к еде, зато паша воздал должное искусству своего кока, запивая яства целыми графинами ароматной воды. Окончив трапезу, он закурил не наргиле, а простой терракотовый чубук. Не обращая внимания на канонаду, которая усиливалась, выбрасывая в воздух клубы красноватого дыма, он развалился на стуле и пристально взглянул на племянницу:
— Итак? Что ты намерена делать с пашой Дамаска, который благодаря мне наконец-то оказался в твоих руках, и с мальчиком?
— Об этом я хотела спросить тебя.
— Меня? — с удивлением воскликнул адмирал. — Если бы ты спросила, как хитрым маневром сбить с толку эскадру, превосходящую силой и численностью, и как ее захватить, я бы тебе сразу ответил. А в мальчиках, в престарелых властителях и уж тем более в твоих планах я не разбираюсь.
— А что бы ты сделал, дядя, чтобы войти в Кандию и лицом к лицу встретиться с Дамасским Львом и его женой?
— Войти в город? Да у него стены, словно из железа, да и люди его защищают железные! Кто же рискнет отважиться на такое, дорогуша?
— Но там этот проклятый Капитан Темпеста, эта проклятая христианская герцогиня!
Паша несколько раз затянулся дымом чубука и сказал:
— А ты помнишь, как Дамасский Лев завоевал любовь итальянки?
— Он вызвал ее на поединок под стены Фамагусты. Но он не знал, что она женщина.
— Не важно. А теперь ты, зная, что эта ужасная женщина скрывается в Кандии, выйди под стену и крикни, что турчанка желает вызвать на поединок христианку. Я знаю, оружием ты владеешь хорошо.
— Даже очень хорошо, дядя. И она примет вызов? И я хочу, чтобы она вышла не одна.
— С Дамасским Львом?
— Да.
— И кого ты пошлешь на поединок с ним?
— Моего капитана.
— Он действительно так силен? До меня доходили слухи о том, что этот человек одинаково искусно владеет и кривой саблей, и христианским оружием.
— Он очень силен.
— Но мне также рассказывали, что несколько лет назад он получил укол шпагой от этой самой Капитанши и ты при этом присутствовала.
— Это верно.
— Если уж учитель получил укол, то сколько их получит ученица? — сказал паша.
— Думаю, ни одного. Ученица давно превзошла учителя и не раз это доказала безо всякого труда.
— Гм!.. А ты не хвастаешь?
— Нет, Али.
— Ну, тогда мы сможем сказать, что если у христианского мира есть непревзойденная фехтовальщица, то и мусульманский мир имеет такую же в лице племянницы паши.
Он осмотрелся кругом, потом вытащил из спрятанной под столом корзины бутылку кипрского, одним ударом великолепного ятагана, подаренного Магометом II, снес ей головку и наполнил бокал со словами:
— Если бы пророк попробовал это вино, он не запретил бы своим верующим его пить. С ним не сравнится никакая ароматная и сладкая вода, оно таит в себе огонь, особенно если его выпить перед боем. Хочешь?
— Но я женщина, — отвечала Хараджа.
— Ты права, но, если выпьешь стаканчик перед поединком с христианкой, наверняка ее убьешь.
— Я женщина, и я верующая, — повторила владелица замка Хусиф.
— Как хочешь, — ответил паша. — Тогда выпью я, за славу нашего знамени.
Он осушил бокал, снова раскурил чубук и продолжил:
— Ты действительно хочешь вызвать христианку?
— Вызвать? — вскричала Хараджа. — Я убить ее хочу!..
Паша расхохотался. Может, это кипрское вино привело его в хорошее расположение духа. Когда-то Магомет II, завладев виноградниками, уничтожил две трети виноградарей.
— Ты ведь хочешь убить свою тайну, племянница?
— Что за тайна? — вспыхнув, вскричала Хараджа.
— Говорят, ты была влюблена в Капитана Темпесту, полагая, что он мужчина и считая его доблестным воином?
— А если бы и так? Она предстала передо мной в форме албанского капитана.
— Христианская герцогиня, наверное, и вправду была хороша?
Хараджа не ответила.
— И ты действительно хочешь ее убить?
— Да.
— А если эта неистовая женщина убьет тебя? Мне было бы жаль, если бы единственная племянница великого адмирала пала под ударами шпаги христианки.
— Я чувствую в себе огромную силу! Я слишком ее ненавижу!
— Ведь прошло уже четыре года!..
— Мне надо было дождаться удобного случая, который привел бы ее сюда, на острова. Не ехать же мне искать ее в Италию!
— Да нет, — сказал паша. — Меня только удивляет, зачем эта женщина, чудом ускользнувшая при осаде Фамагусты, снова сюда вернулась, чтобы вновь оказаться в осажденном городе, в окружении наших войск. Она что, смерти ищет, вместе со своим Дамасским Львом?
— Великий паша сказал мне, что у нее здесь были владения, от которых они, возможно, хотели избавиться перед самой войной. Скорее всего, у них не было времени вернуться в Венецию, и пришлось скрываться в Кандии.
— Возможно, — сказал паша, снова наполнив себе бокал и быстро его опрокинув, пока никто не видит. — И теперь пророк сам бросил ее к твоим ногам?
— Я тоже так думаю, — ответила Хараджа. — И конечно, воспользуюсь случаем.
— Поздновато воспользуешься.
— Ты думаешь, дядя, я не посылала наемных убийц в Венецию и в Неаполь, чтобы уничтожить христианку и заставить плакать Дамасского Льва?
— Ну и что сделали эти бездельники?
— Кого-то убили, а кто-то струсил и сбежал в Триполитанию или в Алжир.
— Ну и храбрецов ты посылала, — с иронией заметил паша.
— Капитан Темпеста и Дамасский Лев лишали сил всех, кого я посылала, хотя им и было хорошо заплачено.
— Я думаю, в замке Хусиф золота хоть отбавляй.
— Благодаря тебе, дядя.
Адмирал пожал плечами и проговорил между двумя затяжками:
— Если у тебя есть какие-то идеи, скажи. Все-таки у меня нет других наследников, кроме тебя.
— Нет, дядя.
— Значит, завтра ты хочешь ее вызвать?
— Да.
— Гляди, не оказалась бы эта затея безумной.
— Нет, я чувствую в себе достаточно сил, чтобы убить ее с первого удара.
Паша еще раз покачал головой и сказал:
— Раз ты так хочешь, я велю завтра прекратить обстрел и пошлю герольда под стены Кандии, чтобы объявил вызов храбрейшей из христианских женщин и храбрейшему из венецианских воинов, хотя он и турок-отступник. Капитан Темпеста и Дамасский Лев поймут.