— Ну, — сказала герцогиня, вскочив в седло, — посмотрим, какого цвета кровь у хусифской тигрицы.
Рядом с дамаскином они поскакали к редуту, а с бастионов, с башен и стен неслись приветствия:
— Удачи, Капитан Темпеста!.. Удачи, Дамасский Лев!..
8Предательство
Герцогиня и ее супруг быстро поскакали к редуту, где их ожидали Хараджа и ее капитан, неподвижно возвышаясь на своих красавцах-конях. Их с обеих сторон провожали тысячи и тысячи взглядов, ибо турки тоже воспользовались передышкой, вылезли из траншей и встали живописным полукругом.
Солнце уже взошло, и в его лучах сверкали оружие и доспехи дуэлянтов. Особенно ярко сияло посеребренное оружие племянницы паши, на котором золотом была выгравирована эмблема: корабль с поднятыми парусами. Шагах в десяти от своего заклятого врага герцогиня резко осадила коня и, подняв забрало, крикнула:
— Открой лицо, я хочу увидеть, что мне, христианке, действительно придется сразиться с турчанкой.
— А ты сомневаешься? — гневно спросила племянница паши. — Мое тело хоть и заковано в сталь, но не менее стройно и изящно, чем твое.
— Я хочу услышать из твоих уст, с кем буду биться, — ответила герцогиня. — Еще немного — и тут появятся убитые, так что мы имеем право посмотреть в лицо своим противникам.
— Ты наверняка знаешь, кто я.
— Так ведь и ты знаешь, я — та женщина, которую в Фамагусте за храбрость называли Капитан Темпеста.
Племянница великого адмирала, немного поколебавшись, подняла забрало, и все увидели ее красное от гнева лицо и горящие злобой глаза.
— Владелица замка Хусиф! — с презрением воскликнула герцогиня. — Что же ей теперь, через четыре года, нужно от смазливого капитана в костюме албанца, который велел называть себя Хамид-Элеонора?
Племянница паши оскалилась, как молодая тигрица, и сильно побледнела. Она не могла себе простить, что несколько дней была влюблена в эту женщину, совершенно искренне считая ее албанским капитаном.
— Что мне нужно, Хамид-Элеонора, жена Дамасского Льва? — хрипло произнесла она. — Отомстить тебе за жестокую шутку.
— Хочешь убить меня?
— Именно.
— И думаешь, получится?
— Не сомневаюсь.
— Это у тебя-то, у похитительницы детей? Что ты сделала с моим маленьким Энцо, которого мы оставили в Венеции под охраной надежных людей?
— Видно, не так уж они были надежны, если мои люди сумели его похитить в самом сердце Венеции и беспрепятственно вывезти по Средиземному морю!
— Что ты с ним сделала?
— Я?.. Пока ничего. Однако, поскольку Дамасский Лев отрекся от веры отцов, на его место мы поставим сына.
— Ты хочешь сделать из моего Энцо мусульманина?
— По крайней мере, надеюсь сделать.
Дамасский Лев взревел и, обнажив шпагу, ринулся к Харадже, которая, не шелохнувшись, сидела на своем великолепном коне.
— Моя жена убьет тебя, сука! — крикнул он.
Красивые губы алжирки скривились в недоверчивой усмешке.
— Да ну! — сказала она, вытаскивая из ножен скимитар, широкую кривую саблю настоящей дамасской стали, которая не ломалась даже при очень сильных ударах. — Это мы еще посмотрим!
— Мне сообщили, презренная, что ты схватила моего отца!
— Да, мы взяли его у берегов Кипра, и нынче он размышляет о тех благах, которыми пользовался в Дамаске и которых нет в подземельях замка Хусиф.
— Тигрица!
— Я просто отомстила за себя, вот и все!
— И теперь надеешься завершить свою адскую месть? — спросила герцогиня.
— Надеюсь!
— А кто тот турецкий капитан, что собирается выйти на поединок с Дамасским Львом?
— Ты его знаешь. Это Метюб.
— Тот самый, кого я ранила у тебя на глазах, когда тебе взбрело в голову приказать ему убить меня? Разве он не умер после того, как ему раздробила череп ружейная пуля?
— Как видишь. И он готов убить Дамасского Льва.
— Мулей-эль-Кадель, — сказала герцогиня, — ты пока подожди. Будем биться по двое, чтобы кони не путались друг у друга под ногами.
— Я хотела предложить тебе то же самое. Если я погибну, Метюб отомстит за меня.
— Ты так в этом уверена?
— Я всегда в нем уверена.
— Тогда начнем, хусифская тигрица!
Мулей-эль-Кадель встал напротив Метюба, который держался на коне очень прямо и не промолвил ни слова, как будто был крайне озабочен исходом поединка, и сказал:
— Не двигайся с места, пока либо турчанка, либо христианка не окажется на земле. Учти: венецианцы будут следить за каждым твоим движением. На тебя нацелены кулеврины.
Метюб бросил поводья коня, давая понять, что не собирается пускать его в атаку, однако меч обнажил. Его меч напоминал те длинные шпаги, которыми венецианцы с успехом отражали атаки турецких сабель.
— Ты готова? — спросила герцогиня, взяв коня в шенкеля и натянув поводья левой рукой.
— Да! Турчанка готова убить христианку! — ответила Хараджа.
Обе опустили забрала и подняли оружие. Несколько мгновений они сверлили друг друга яростными взглядами сквозь щели забрала, потом более импульсивная племянница паши пришпорила своего великолепного арабского скакуна и бросилась вперед. Герцогиня хладнокровно ждала атаки, заняв оборонительную позицию таким образом, чтобы защитить еще и голову коня. Хараджа вихрем пронеслась в нескольких шагах от нее, держа саблю наготове, затем, как все турки на поединках, закружила коня на месте, впиваясь острыми стременами ему в бока и заставляя его совершать невообразимые прыжки. Герцогиня, не новичок в подобных сражениях, все время поворачивала своего скакуна так, чтобы быть лицом к лицу с противником. Шпагу она держала в вытянутой руке и время от времени делала резкие выпады, не затем, чтобы достать врага, а затем, чтобы подготовить руку к решающему удару. Такая игра, очень опасная для обеих женщин, продолжалась несколько минут, потом герцогиня, поняв, что Хараджа пытается атаковать слева, заставила коня сделать гигантский прыжок и бросилась вперед с криком: «Не пройдешь!»
Оба коня столкнулись с такой силой, что едва не выбросили всадниц из седел. Раздался звон оружия и скрежет доспехов. Хараджа, более крепкая физически и более нетерпеливая, чем герцогиня, обрушила на нее шквал беспорядочных ударов, целясь в основном в шлем. Мулей-эль-Кадель, хотя и знал, насколько сильна в обороне его супруга, следил за поединком с замиранием сердца.
— Берегись, Элеонора! — то и дело вскрикивал он.
Внезапно герцогиня прервала битву и пустила коня в галоп, словно обратившись в бегство. Хараджа бросилась вдогонку с поднятой саблей, крича на всем скаку:
— Ага, струсила? Вот так знаменитый Капитан Темпеста!
Галоп продолжался с полминуты, потом конь герцогини замер как вкопанный, ожидая своего арабского собрата. А тот несся на него, и его длинная грива и волнистый хвост развевались по ветру. Хараджа увидела, что противница резко остановилась и заняла твердую оборонительную позицию. Она слишком сильно боялась удара длинной шпаги, а потому заставила коня накрениться, почти упасть, и снова бросилась в атаку, свирепо выкрикивая:
— Вот тебе, красавчик Капитан! Получи от турчанки!.. Получи!.. Получи!.. Мы тоже умеем драться!..
Обе женщины снова стали теснить друг друга. Хараджа наступала, пытаясь заставить герцогиню опустить свою ужасную шпагу, сверкавшую в солнечных лучах, а та просто твердо держалась в седле и ловко отражала сыпавшиеся градом удары.
— Да чтоб ты пропал, Аллах! — выругалась племянница паши, безуспешно пытаясь косыми ударами обезоружить противницу. — Ты что, из скалы сделана, что ли? Но я тебя все равно убью!
В этот момент Мулей-эль-Кадель, с волнением следивший за поединком, увидел, как герцогиня приподнялась в стременах и нанесла короткий удар. Раздался крик, вернее, рев раненого дикого зверя, и племянница великого адмирала с металлическим грохотом рухнула на землю. Шпага непобедимой неаполитанки поразила ее в правую подмышку, в то место, где доспех раскрывался, чтобы рука могла свободно двигаться.
У Мулея-эль-Каделя вырвался вопль радости.
— Прикончи хусифскую тигрицу! — громко крикнул он.
Герцогиня уже собиралась спешиться, когда изо рва с диким воем выскочили человек двадцать-тридцать турок и принялись палить из аркебуз.
— Нас предали! — крикнул Дамасский Лев и бросился к жене, чтобы защитить ее. — Бежим!
Вступать в борьбу с двадцатью-тридцатью солдатами, вооруженными аркебузами, было чистым безумием. При первых выстрелах Дамасский Лев с супругой пришпорили коней и поскакали к бастиону Маламокко.
— Уходим! Скорее, Элеонора! Они стреляют! — кричал Мулей-эль-Кадель.
Воспользовавшись моментом, Метюб спрыгнул с коня, схватил потерявшую сознание Хараджу и, услышав над головой свист ядра, пущенного из кулеврины, бросился в редут, туда, где еще остались целые казематы. Турки выскочили изо рва, где просидели всю ночь, и при следующих выстрелах кулеврин бросились за ним. Герцогиня и Дамасский Лев, как молнии, пронеслись по подъемному мосту бастиона и без остановки его миновали, в то время как из бастиона выскочил отряд солдат-словенцев и открыл неистовый огонь по редуту.
С бастионов, со стен и с башен неслись крики гнева и презрения:
— Трусы!
— Ну и рыцари!
— Канальи без веры и закона!
— Вы еще заплатите за свое гнусное предательство!
С молниеносной скоростью солдаты притащили на бастион Маламокко еще десять кулеврин, и двадцать орудий принялись обстреливать редут и поле за ним, чтобы предатели не могли сбежать в лагерь.
Начальник гарнизона Кандии, багровый от гнева, бросился навстречу герцогине и Мулею-эль-Каделю, которые спешились у внутренней стены.
— Вы не ранены, синьора? — заботливо спросил он.
— Это племянница паши получила хороший удар, синьор губернатор, — с готовностью отвечала отважная фехтовальщица.