— Теперь коня!.. — крикнул Домоко.
Мулей уже прицелился. В тишине над залитым солнцем полем прогремел еще один выстрел, и конь, сделав огромный прыжок, поднялся на дыбы, резко дернул головой и упал шагах в пятидесяти от всадника. Перепуганные турки повскакали на ноги и принялись палить из пистолетов, но их пули долетали не дальше двадцати метров. Тогда они подняли лежавших коней и отступили в самую середину виноградника Домоко, где и засели.
— Жаль вашего винограда, — со смехом сказал фермеру Мулей-эль-Кадель.
— О! Я и не надеялся, что в этом году удастся выжать весь виноград, синьор. Если на поле явился турок, он истребит и христиан, и отступников. Я на этот урожай и не надеялся.
— Они нас все-таки караулят, — сказал албанец. — Ну до чего твердолобый народ!
— Но, сказать по правде, в отваге им не откажешь, — отозвался Мулей.
— Мы что, так и будем на них любоваться, не пытаясь ничего предпринять?
— Не спеши, парень, — сказал Домоко. — Дождемся вечера, а поскольку они дали нам передышку, давайте позавтракаем. Мне особенно и нечего вам предложить, сейчас все обнищали, но кое-что найдется.
Кара вошел в дом и быстро собрал на стол. Скудный завтрак состоял из нарезанной свекольной ботвы, сдобренной отменным оливковым маслом, йогурта и грубого черствого хлеба. Поскольку турки на винограднике продолжали галдеть и стрелять из пистолетов, с завтраком расправились очень быстро, не забыв при этом и о Китаре, неотлучно дежурившем на башне. К полудню ситуация не изменилась. Из страха получить пулю от меткого стрелка, который их прекрасно видел даже сквозь густой виноградник, турки не осмелились опять послать гонца.
— Думаю, до вечера ничего не произойдет, — сказал Домоко, предложив Дамасскому Льву чубук, заправленный ароматным светлым табаком. — Турки будут нас стеречь, но на штурм пойти не осмелятся.
И в этот самый момент, словно возражая Домоко, раздался еще один выстрел из аркебузы и вслед за ним крик Китара:
— Тревога!
Пятеро осажденных выбежали из дома и увидели, что все турки снова вскочили на коней, обнажив сабли. Похоже, они изготовились броситься в отчаянную атаку.
— Стой, куда, горячие головы? — крикнул албанец, выстрелив из аркебузы.
Но всадники бесстрашно, с дикими воплями, направили коней прямо на ферму.
— Выпускай собак, Кара! — крикнул фермер.
Оба мастино, едва услышав свист, с грозным лаем вылетели из дома и бросились к коням, кусая их за ноги. Тем временем Мулей, Никола и Мико продолжали стрелять, но без особого успеха, поскольку всадники прятались между рядами густой зелени виноградных лоз. Лишившись командира, мусульмане дрогнули и явно отказались от решительной и стремительной атаки, которая, конечно, привела бы их прямиком к помещениям первого этажа фермы, и бой разразился бы среди кувшинов, столов и скамеек. Привычные к войне собаки изводили всадников неожиданными бросками, ловко увертываясь от пуль. Попасть в них было не так-то легко, ибо кони отчаянно брыкались и норовили скинуть седоков. Спустя полчаса всадникам удалось сгруппироваться и проскакать перед фермой, беспорядочно стреляя из пистолетов.
Тогда-то Мико и сделал удачный выстрел. Увидев, что на него, отпустив поводья и крутя саблей над головой, несется турецкий сержант, он прицелился и выстрелом вышиб турка из седла.
На упавшего всадника тут же набросились мастино и быстро прикончили своими крепкими, как сталь, зубами.
— Теперь их десять, — сказал Мулей-эль-Кадель. — Они тают один за другим, как снег на Ливанских горах. Может, попробуем их атаковать?
— Нет, — ответил осторожный фермер. — Вы мой гость, и я должен сохранить вам жизнь.
— Но эти канальи завопят, едва увидят нас на конях. Велите привести коней, и поскачем вслед за собаками.
Домоко покачал головой:
— Нет, если Дамасского Льва убьют, я навлеку на себя гнев и мусульман, и христиан. Надо подождать, синьор.
Вдруг часы, все это время молчавшие, начали отбивать удары.
Домоко радостно крикнул:
— Подкрепление подходит! Это Китар обновил веревку у часов! Кара, седлай коней, а мы не дадим этим канальям подойти близко.
Мико прицелился и выстрелом вышиб несущегося на него турецкого сержанта из седла.
Тем временем всадники, которым не позволяли спуститься собаки, проскакав мимо фермы, снова сгрудились в винограднике и спрятались за лозами. Мулей, Домоко, албанец и их друзья продолжали стрелять. Китар стрелял с башни, пытаясь еще уменьшить число нападавших, а те все упорствовали в своей безуспешной осаде. Прогремело уже выстрелов двадцать, когда перед входом в дом появился Кара, ведя под уздцы коней.
— Кони оседланы, — сказал он. — Подмога вот-вот подойдет.
У критян тоже были прекрасные кони, даже более мощные, чем у Мулея и его товарищей. В них смешалась кровь арабских скакунов и туркменских степных лошадей.
Вдалеке раздался выстрел из аркебузы, за ним второй. Все вскочили на коней и выехали с фермы. Через поля, с криком «Смерть Полумесяцу!», к ним скакали четверо всадников самого разбойничьего вида.
— Поможем им в этом, — сказал Мулей.
И все сорвались с места, обнажив шпаги, сабли и ятаганы. Увидев, что на них несется такая лавина, турки попытались атаковать и бросились на четверых критян, пришедших на выручку осажденным, с аркебузами в руках. Прогремели выстрелы, и трое всадников вылетели из седла. Остальные попытались вернуться в виноградник, но там их уже поджидали Мулей-эль-Кадель, Домоко и их товарищи. Схватка была жестокой. Звенели кирасы, клинки шпаг бились о клинки сабель, и скоро весь отряд турецкой кавалерии полег в полевой борозде. Собаки свирепо приканчивали раненых, а критяне, слишком натерпевшись от страшной турецкой жестокости, им не мешали.
— Пусть кровь наших отцов смешается с кровью мусульман! — кричали они.
Тех, кого не загрызли собаки, прикончили ударами ятаганов. Этому критян научили турки, которые не щадили ни стариков, ни женщин, ни детей.
Мулей-эль-Кадель, выпрямившись в седле, сжав губы и нахмурив лоб, наблюдал, как добивают его былых собратьев по религии. Он дал решительный толчок сражению, но теперь держался в стороне. Битва была выиграна, и его непобедимой шпаге делать было уже нечего.
— Ну что, Корика, все готовы? — спросил Домоко у критянина, который привел им на помощь четверых бесстрашных всадников.
— Они уже сидят на коленях у гурий, — ответил островитянин. — Счастливчики!..
— Благодаря твоей помощи.
— На моем месте ты поступил бы так же, Домоко, — ответил хозяину фермы Корика.
— Без малейшего колебания. Вы обратили внимание на часы?
— Да. Мы услышали бой часов и решили, что тебя, должно быть, захватили турки. Я взял обоих сыновей и сразу выехал на подмогу.
— Ты видел когда-нибудь этого человека, Корика? — спросил Домоко, указывая ему на Мулея-эль-Каделя, который вместе с Мико и Николой расстреливал турецких коней, чтобы те не убежали обратно в лагерь.
— Отменный воин. Я видел, как он бросился в атаку и дрался за четверых.
— Это знаменитый Дамасский Лев.
— Клянусь всеми акулами Средиземного моря!.. Тот самый знаменитый мусульманский воин, что отрекся от Полумесяца ради Креста?
— Да, Корика.
— И куда он направляется?
— В бухту Капсо. Там еще стоят венецианские галеры Себастьяно Веньеро?
— Все на якоре и ждут момента, чтобы неожиданно напасть на флот паши.
— Дорога туда свободна?
— По пути не встретим ни одного турка, Домоко. И потом, нас ведь теперь много, а вместе с Дамасским Львом вообще бояться нечего. А вот турки потеряли великого воина, в чьих жилах, может быть, течет кровь Магомета Второго.
Мулей-эль-Кадель вернулся вместе с Мико и греком, почти израсходовав фитиль. Все кони, оставшиеся без всадников, пали посреди поля под выстрелами аркебуз. Лишившись хозяев, бедные животные безропотно дали себя застрелить и теперь лежали в том самом винограднике, где пытались укрыться.
— Господин Мулей, — сказал Домоко, подойдя к нему. — Хотите, отправимся в бухту Капсо? Момент как раз подходящий.
— Думаю, да, — ответил Дамасский Лев. — Напрасно мои былые собратья по религии считают, что у вас, критян, в жилах течет вода. Они думают, что вы словно овцы и что вас можно остричь или содрать с вас шкуры, а перед ними оказались волки, и волки бесстрашные.
— Война идет не на жизнь, а на смерть, синьор, — заметил крестьянин. — Вот я принял ислам, пусть на словах, а не сердцем, и думаете, я уверен в том, что встречу утро живым? Вашим былым собратьям нужна наша кровь для удобрения полей, которые когда-нибудь станут их полями, если, конечно, не произойдет чуда. Поехали?
— Я возвращаюсь к себе на ферму, — сказал Корика. — У меня там овцы пасутся в поле, и, если объявятся турки, я не найду ни одной.
— Поезжай, смельчак, и спасибо тебе.
Фермер махнул рукой Дамасскому Льву и его товарищам и вместе с сыновьями галопом поскакал на запад.
— Когда мы сможем добраться до бухты? — спросил Мулей у Домоко.
— Около полуночи, синьор.
— А все эти трупы? Так и оставим их гнить? Правда, турки не дают себе труда хоронить христиан.
— О них позаботятся падальщики, — отозвался критянин, указав на стаю мерзких птиц, кружащих над виноградником. — Завтра никто уже не разберет, кем были мертвые — турками или христианами. Нам надо добраться раньше, чем Себастьяно Веньеро поднимет паруса и двинется на Морею.
Он спешился, запер ворота, и маленький отряд стремглав ринулся в путь навстречу быстро сгущавшимся сумеркам. Огромные стаи падальщиков с жадностью набросились на трупы турок и коней. Они слетались со всех сторон, громко крича и хлопая широкими, мощными крыльями. Все это мясо исчезнет еще до рассвета, а может, и гораздо раньше. Что там гиенам и шакалам Алжира или Триполитании до этих жутких птиц!.. Домоко стал во главе отряда и быстро повел его на север, откуда доносился шум моря. На темной равнине не было видно ни души, однако всадники на всякий случай запалили фитили аркебуз: не исключено было, что турки патрулируют береговую линию. Незадолго до полуночи Домоко сбавил аллюр. С севера потянуло живительной прохладой: это был ветер с моря.