— Того самого проклятого замка, который я давно разрушил бы, если бы располагал средствами!..
— Именно так, адмирал.
— И в нем обитает племянница паши?
— Нет, сейчас она находится на борту флагманской галеры Али. Она ранена: моя жена, Капитан Темпеста, нанесла ей меткий укол шпагой перед бастионом Кандии.
— Герцогиня, ваша жена, считается первым клинком христианского мира, — сказал адмирал. — Это правда, Мулей, что она даже вас вышибла из седла под стенами Фамагусты?
— Я никогда не сожалел ни об этой ране, ни о перенесенном унижении, ведь без этого я так и остался бы турком.
— Что верно, то верно. Говорят, вы по-прежнему лучший из фехтовальщиков османской армии.
— Я им был до знакомства с моей женой. Теперь герцогиня затмила и меня.
— Вы так говорите из великодушия.
— Нет, адмирал. Как вы только что изволили заметить, моя жена — самый страшный клинок христианского мира.
Себастьяно Веньеро натянул на раненую ногу мягкий сапог, сшитый специально для него, поскольку носить тяжелые поножи ему было больно, и с усилием поднялся.
— Сражения выигрывают не болтовней, и венецианский сенат это наконец понял. Правда, слишком поздно.
Он без посторонней помощи обогнул кресло и, остановившись перед Мулеем-эль-Каделем, спросил:
— Кого первого: отца или сына?
— Сына, — ответил Дамасский Лев.
— Ах, если бы мне удалось заманить проклятого пашу в засаду из нескольких галер!..
— А почему бы и нет, адмирал? — сказал Никола. — Пусть получит письмо с приказом срочно явиться за распоряжениями к султану. Надо только раздобыть печать султана.
— У меня их две, мне когда-то подарил граф Мочениго, — ответил адмирал. — Он взял их на одной из османских галер во время своего отважного плавания у Константинополя. О! Вот был великий мореплаватель! Если бы у Венеции было два Мочениго, все эскадры Али-паши давно лежали бы на дне Средиземного моря. Но еще не все потеряно. Придет и наш черед, и османская власть будет низвергнута. Так ты говоришь, Никола, надо написать письмо турецкому адмиралу. Гм! Он слишком хитер, чтобы попасться в ловушку, но попытаться можно, нашелся бы только человек, который это письмо передаст.
— Я могу передать, господин адмирал, — сказал Мико. — Паша меня никогда не видел, и я вполне сойду за турка.
— Меня восхищает твое мужество, — сказал Веньеро. — Но учти, турки никого не щадят, и ты можешь плохо кончить: тебя либо задушат, как Лоренцо Тьеполо, либо разрежут на куски, как Асторре Бальоне, либо живьем сдерут кожу, как с Маркантонио Брагадино.
— Жестокость этих негодяев мне известна, — сказал албанец. — Уверяю вас, синьор адмирал, я доставлю письмо, если вы предоставите мне шлюпку и дадите кого-нибудь в спутники.
— Если ты меня высадишь раньше, чем мы дойдем до эскадры паши, я составлю тебе компанию, — отозвался грек.
— По рукам, приятель, — ответил бесстрашный албанец. — Синьор адмирал, теперь дело только за письмом и за вооруженной парусной шлюпкой.
— Решено, — сказал Себастьяно Веньеро. — Я очень хорошо знаю турка, и написать ему не составит труда. Будем надеяться, что паша хотя бы в этот раз оставит в стороне свою чрезвычайную осторожность и явится на встречу.
С помощью племянника он спустился на шканцы, все еще освещенные, а тем временем матросы, которым уже дали команду, спускали на воду самую лучшую и быстроходную шлюпку и ставили на нее маленький латинский парус и широкий кливер.
Взволнованный Дамасский Лев подошел к Мико:
— Сможешь?
— Я вас понимаю, хозяин. Вы хотите, чтобы я попытался забрать у Хараджи вашего сына.
— И получишь целое состояние.
— Нет, хозяин, не надо мне никакого состояния. Но вы доверили мне дело, которое я считаю выше своих сил. И все-таки обещаю вам: если смогу хотя бы попытаться, сделаю это без оглядки.
Тут вернулся адмирал, держа в руке письмо с большими печатями.
— Вот, это передашь паше, — сказал он, протягивая письмо албанцу. — Если он спросит, что в письме, отвечай только, что там известия от султана. Может, ничего и не выйдет, но Али не Магомет, должен же он допустить хоть одну оплошность… Не страшно?
— Нет, господин адмирал, — отвечал храбрый албанец. — Если шлюпка готова, то я пошел, и Никола со мной.
— Я готов, — отозвался грек. — Я один знаю, как расставлена эскадра паши на рейде возле Кандии. Был бы у меня греческий огонь, я без промаха спалил бы флагманскую галеру.
— А мой сын? — вскричал Дамасский Лев.
— Вы правы, синьор. Из-за мальчика мы не можем предпринять слишком дерзкие вылазки.
— Никола, хочешь, я поеду с тобой? — спросил Мулей-эль-Кадель.
— Нет, — отрезал адмирал. — Турки были бы счастливы снять с вас кожу. Пусть действуют эти парни, они смерти не боятся.
— Шлюпка готова? — спросил Мико.
— Готова, — отозвался один из офицеров. — Осталось только в нее погрузиться.
— Пошли, Никола.
— Еще одно слово, — сказал адмирал. — Я думаю, вы доберетесь до залива Кандии часов за двенадцать. Ветер как раз подходящий, чтобы идти на восток. Постарайтесь подойти ближе к вечеру: если паша угодит в наши сети, мы не оставим ему времени сообразить, с кем он имеет дело — с турками или с венецианцами. А теперь вперед, мои храбрецы, и да хранит вас святой Марк.
Грек и албанец прошли по галере в сопровождении двух молодых офицеров и по веревочному трапу спустились в шлюпку, которую удерживали на месте матросы, ибо ветер дул довольно сильный.
Шлюпки такого типа венецианцы называли каиками. У них был короткий и широкий корпус, и они прекрасно шли под парусом, если ими управляла рука опытного рулевого.
— Уступайте место, дальше мы сами, — сказал грек матросам.
— Счастливого пути, синьоры, — отвечали венецианцы, поднимаясь на борт галеры.
— Я на руль, ты на паруса, — сказал грек Мико. — У всех албанцев за плечами хорошая практика в озере Скутари.
— И очень немногие из горцев прошли его от берега до берега, как я, — отозвался верный слуга Мулея-эль-Каделя. — Я бы сразу мог стать марсовым высокого класса.
Фал выбрали вместе с кранцами, каик поймал ветер и начал быстро удаляться на восток. Ночь стояла очень красивая, хотя и безлунная, море едва колыхалось. Дул ровный и довольно сильный западный бриз, и на скалистый берег время от времени набегали волны, разбиваясь с пушечным грохотом.
— Думаю, мы дойдем до Кандии без особых усилий, — сказал грек Мико, затягивая шкот широкого кливера.
— Отлично. Но нам надо договориться, приятель, где я тебя высажу.
— Милях в двух от города находятся скалы, и в них есть пещеры, вполне пригодные для жилья. Там меня и высадишь.
— А я пройду на шлюпке до самой галеры паши.
— Здесь по берегу пройти не получится, можно напороться на выстрел из аркебузы конного арабского патруля. Письмо не успеешь даже достать.
— А как я тебя потом заберу?
— Делай все, что возможно будет сделать. Обо мне не беспокойся. Я знаю остров и все его лазейки и укрытия. Если турки захотят меня найти, им придется очень постараться.
— Как думаешь, паша попадет в наши сети?
— Кто его знает? Он никогда никому не доверял, но сдается мне, получив письмо от султана, медлить не станет и снимется с якоря.
— Эх, удалось бы мне только забрать у них мальчика до того, как они снимутся с якоря!
— Это абсолютно бессмысленная затея, которая может стоить тебе жизни, вот и все. С него не спускают глаз.
— Каюта на шканцах?
— Да, на шканцах.
— Ладно, посмотрим, — сказал албанец; казалось, в голову ему пришла какая-то мысль.
— Особенно остерегайся Хараджи.
— Я знаю, чего стоит эта стерва.
— Она тебя не знает в лицо?
— Нет.
— А ты ее?
— Я видел, как она билась с моей хозяйкой и смог ее хорошо разглядеть. Такую не забудешь.
— Никто не сможет отрицать, что племянница паши очень хороша собой, — сказал грек.
— О нет! — возразил албанец. — Я бы на ней ни за что не женился, и мой господин правильно сделал, что ее бросил.
— Кто знает, был ли бы он сейчас жив. В жилах Хараджи течет дурная кровь, которая, похоже, все время жаждет резни. Отпусти-ка фор-стеньги-стаксель,[32] а парус чуток прибери.
Ветер крепчал, поднявшиеся волны с грохотом бились вокруг шлюпки. Под водой вспыхивали какие-то странные огни. Должно быть, на глубине двух-трех метров скопились медузы и от них шел свет, словно от электрических лампочек. Никола внимательно оглядел довольно низкий, без всяких скал, берег, видневшийся в нескольких милях, потом снова уселся к рулю и сказал:
— Все будет хорошо.
Солнце застало их в четыре утра перед пустынной маленькой гаванью, сильно вдававшейся в берег. Когда-то здесь, наверное, была крупная рыбачья стоянка, однако турки уничтожили не только лодки и сети, но и самих рыбаков. Видимо, резня произошла совсем недавно, поскольку в прозрачной и спокойной воде бухты Никола и албанец разглядели тела двоих обнаженных людей, привязанных к якорю галеры.
— Какая гнусность! — сказал грек, и кровь бросилась ему в лицо. — И трупы, повсюду трупы!.. Мусульманский пес все никак не насытится христианской кровью.
Хотя на берегу не было видно ни патруля, ни янычар, а на море — ни одной шлюпки, они все же из предосторожности спустили паруса и встали на завозный якорь, предварительно запалив фитили аркебуз. В нескольких шагах от берега виднелась полуразрушенная лачуга, которая в случае опасности могла послужить убежищем.
— Если они явятся, мы их встретим, как на ферме у Домоко, — сказал албанец.
Они сошли на берег и приготовили себе завтрак, благо адмирал снабдил их провизией, а потом затаились в песчаных дюнах в ожидании заката. От Кандии они находились достаточно далеко, но время от времени до них долетали выстрелы мусульманских бомбард, расставленных вокруг осажденного города. Гул от венецианских кулеврин долетал с большими промежутками и был почти неразличим. Окончательно успокоившись, грек и албанец дважды готовили себе еду, забравшись в лачугу, чтобы турки не заметили дымка. А потом, когда солнце нырнуло в красную, словно раскаленная медь, воду, снова подняли парус. На небе высыпали мириады звезд, и медузы, словно соперничая с ними, пронизывали темную воду яркими сполохами света. Даже длинная волна Средиземного моря не разбивалась о берег, ибо подул сирокко.