— Да тут можно себе шею сломать, — сказал албанец. — Господин комендант, поднимите, пожалуйста, лампу повыше. Я ведь не кошкой родился, ни кипрской, ни ангорской.
— Хорошо, господин, — отозвался бедняга-управляющий, все еще трепеща при мысли о письме султана.
— Куда ведет эта лестница?
— В застенки замка.
— Должно быть, узники себя прекрасно чувствуют на другом конце этой безразмерной лестницы. Ну и затхлый здесь запах! А сырость!
— Скала, где стоит замок, уходит двумя отрогами в море, — ответил Санджак. — Средиземноморские волны без конца бьются о нее.
— Однако твоя госпожа не спускалась туда отдохнуть в жаркие дни.
— У нее были места получше, — резко бросил армянин.
— Охотно верю, — сказал Мико. — Гораздо лучше лежать на оттоманке, обитой шелком, перед бассейном с фонтанчиком.
— Вам такое всегда было не по карману.
Албанец, пройдя уже ступенек пятьдесят, но так пока и не дойдя до подземелья, резко обернулся к армянину:
— А хочешь, я велю написать султану, чтобы тебе отрезали язык? Так знай же, что в море крейсируют восемь галер с людьми, преданными главе правоверных. Один знак — и они будут здесь, и тогда я за твою жизнь не отвечаю. Мой господин волен убить тебя, ни перед кем не отчитываясь, будь то хоть великий визирь Константинополя.
— Не гневайся, эфенди, — униженно заскулил армянин. — Я всего лишь хотел пошутить.
— У нас в Албании шутить не любят, — ответил Мико, нахмурившись.
— А, так ты албанец?
— У тебя чувствуется акцент, господин, — сказал Санджак. — Несколько лет назад я провел немало времени в ваших горах, сражаясь с боснийцами, которые не желали сбросить в пропасть крест.
— Восемьдесят!.. — вскричал Мико. — Восемьдесят ступенек!.. Когда же будет конец? Под морем, что ли?
— Морские воды гораздо ниже, — отозвался Санджак.
— Так давай спускаться дальше.
Лестница стала расширяться. Сквозь камни повсюду сочилась сырость. Мико оказался перед тяжелой заржавевшей дверью с огромными металлическими накладками.
— Мы пришли, — сказал Санджак, снимая с пояса огромный ключ.
— Наконец-то, — ответил Мико.
Дверь открылась, и все вошли в просторное подземелье, освещенное непонятно откуда взявшейся полосой света. Посреди подземелья стояла кровать с шелковыми покрывалами, и на ней лежал паша Дамаска.
— Как видишь, господин, узник все еще жив, — сказал Санджак. — Можешь послать доложить об этом султану, пусть не думает, что моя хозяйка его убила.
Услышав голоса, паша рывком сел на ложе, глядя на семерых вошедших мужчин.
— Что вам от меня нужно? — спросил он, подняв брови. — Неужели мало того, что Хараджа заставила меня отведать ножей своего палача и бросила в эту тюрьму, где море колотится в стены день и ночь, не давая спать?
— Господин, — сказал Мико, — у меня приказ освободить вас и перевести в одну из комнат замка, где вас смогут лучше лечить, если ваша рана еще не зарубцевалась. Здесь слишком сыро.
— А кто ты? — спросил паша. — Очередной комендант этого проклятого замка?
— Нет, мой господин. Позвольте без сопротивления перевести вас, и обещаю, что вы будете отдыхать в солнечной комнате.
— Или брошусь вниз со скалы, на которой стоит замок? От Хараджи можно ожидать чего угодно.
— Нет, клянусь Кораном.
Паша, который, казалось, ничуть не страдал ни от пребывания в застенке, ни от содранной с плеча кожи, откинул одеяло, под которым лежал одетым, и сказал:
— Если речь только о том, чтобы сменить комнату, тогда пойдем. Здесь очень сыро и постоянно шумит море.
Он был уже не молод, но отказался от помощи Мико, вставая с постели. Поднявшись, он долгим взглядом окинул свое узилище, словно желая навсегда запечатлеть его в памяти.
— Пойдем, ты поклялся Кораном.
— Да, господин, — ответил албанец. — Позвольте, я помогу вам подняться по этой длинной лестнице.
— Как хочешь.
Все вышли из подземелья, оставив открытой тяжелую железную дверь, и стали подниматься. Минут через пять они были уже на просторной площадке перед замком. Паша на миг задержался в воротах, вдыхая морской воздух, потом, по-прежнему в сопровождении Мико, Санджака и четверых венецианцев, вошел в замок. Армянин же куда-то исчез.
Санджак велел показать паше множество роскошно обставленных, полных воздуха и солнечного света комнат и сказал:
— Выбирайте, господин. Та, что больше вам понравится, и будет пока служить вам узилищем.
— Хоть выспаться смогу, — проворчал паша. — Передай Харадже, в этом подземелье узник дольше трех месяцев не выдержит. А где сейчас племянница паши?
— В Кандии.
— Осаждает город?
— Да, господин.
— Конечно, в компании своего великого дядюшки, — с иронией заметил паша.
Он снова осмотрел комнаты и выбрал самую просторную и полную свежего воздуха. Ее остроконечные мавританские окна выходили на Средиземное море, которым можно будет подолгу любоваться.
— Выйдите все и дайте мне поспать, — сказал паша, устало рухнув на широкую кровать, покрытую красивыми шелковыми одеялами.
— Ступайте, — велел Мико Санджаку и венецианцам. — Я хочу удостовериться, что паша заснул, а потом вас догоню.
Албанец проводил их до двери, но не потому, что не доверял венецианцам, дело было в другом; он подождал несколько минут и, не уловив никакого шума на мраморной лестнице, вернулся в комнату и быстро подошел к кровати. Услышав его шаги, старый воин-азиат рывком сел на постели и грозно крикнул:
— Значит, здесь меня и должны задушить? Ты палач, вернее, один из палачей Хараджи? Делай свое дело быстрее, я больше своей жизнью не дорожу.
Албанец достал из-за широкого пояса красного шелка два ятагана и пистолет и положил на постель со словами:
— Мой господин, вот оружие, чтобы вы могли защищаться, если кто-нибудь захочет причинить вам зло. Но здесь в замке есть человек, который охраняет вас, и горе тому, кто посмеет вас тронуть.
— Кто он?
Албанец склонился к паше, словно боялся, что его слова могут услышать, и тихо сказал:
— Ваш сын.
Старый воин вздрогнул и с минуту не сводил с албанца глаз, все еще живых и полных огня.
— Мой сын… здесь? — запинаясь, воскликнул он.
— Да, эфенди.
— И он тоже узник?
В голосе паши прозвучала тоска.
— Он хозяин замка, по крайней мере пока сюда не явится эскадра Али-паши.
— В каком смысле — хозяин?
— Об этом он вам расскажет сам.
— А как вы сюда добрались?
— На венецианских галерах.
— Значит, Мулей знал, что меня схватили?
— Да, эфенди.
— И сразу решил меня спасти. А его жена? А сын?
— Вы спросите об этом Мулея, он через несколько минут будет у вашего ложа.
— Он по-прежнему христианин?
— По-прежнему, эфенди.
— И правильно поступает. Я бы тоже отрекся и от Магомета, и от Корана. Позови моего сына. Я не виделся с ним три года.
— Я к вашим услугам, господин, — сказал Мико. — Сохраните мое оружие.
— Оставь мне только ятаган, у меня еще достаточно крепкая рука, чтобы рубить головы.
— Не сомневаюсь, эфенди, — ответил Мико, снова засовывая за пояс пистолет и второй ятаган. — Я пойду позову вашего сына. Но будьте осторожны: у нас есть все основания думать, что за нами пристально следят, несмотря на то что мы хозяева в замке.
— Иди, лети!.. Когда передо мной появится Мулей, я не издам ни звука.
Мико прикрыл оранжево-голубые витражные окна, бесшумно пересек комнату, спустился по лестнице и, постояв немного на площадке, желая удостовериться, что венецианские галеры на месте, вошел в зал. Мулей-эль-Кадель все еще сидел за столом рядом с Николой и курил чубук с душистым морейским табаком. Венецианцы отошли в угол, но были готовы прибежать по первому зову и грозно загрохотать кирасами миланской работы, которые превосходили прочностью все турецкие кирасы, вместе взятые.
— Ваш отец свободен, синьор Мулей, — сказал Мико, наклонившись к Дамасскому Льву, который делал вид, что его не видит. — Пойдемте, и возьмите с собой Николу и венецианцев, чтобы они сторожили на лестнице. В замке Хараджи сильно пахнет предательством.
— Нам кто-нибудь угрожает? — спросил дамаскин.
— Пока никто.
— Как себя чувствует мой отец?
— Мне кажется, он не страдал в застенке.
— Даже от той раны, что эта женщина приказала палачу ему нанести?
— Мне так кажется, синьор. Говорите тише, здесь даже у стен могут быть уши. Где Санджак?
— Я только что его видел, он болтал на площадке с курдами.
— А армянин?
— Куда-то подевался.
— Похоже, ты его сильно невзлюбил, — сказал Дамасский Лев.
— Я больше опасаюсь гадостей от этого человека, чем от коменданта, — отозвался албанец. — Не нравится мне его взгляд.
Мулей вытряхнул чубук, быстро осмотрел свое оружие и сказал венецианцам:
— Отправимся, синьоры, вступать во владение замком. Не забудьте аркебузы. Никогда не знаешь, что может случиться.
И семеро воинов, которых вел Мико, вышли из зала и направились к мраморной лестнице, ведущей в покои паши.
Едва они вышли, как в другие двери осторожно и недоверчиво вошли Санджак и армянин. Оба мошенника обменялись какими-то знаками, потом, прячась за колоннами, вышли во двор.
— Ты действительно умеешь читать, Хасард? — спросил комендант.
— Еще до того как хозяйка назначила меня своим секретарем, — ответил армянин, — я научился читать в Эрзеруме, в городе, который гордится своими знаменитыми школами. А почему ты спрашиваешь?
— Меня терзает сомнение, от которого кровь стынет в жилах.
— Что за сомнение?
— Что это письмо может быть поддельным.
— Дурак, — отвечал армянин. — Ты думаешь, я никогда не видел печатей султана?
— И все-таки я чувствую, возле нас кружит какая-то опасность. Но что, если эти люди действительно посланцы султана?