— А у нас в море восемь галер, всегда готовых прийти на помощь, восемьсот человек команды и двести кулеврин разного калибра.
— А эта команда, из кого она состоит?
— Из турок, таких же как мы! — крикнул Никола. — Быстро неси фонарь!
— Я не могу вам его дать без разрешения коменданта, — ответил армянин, стараясь изобразить униженное смирение и не решаясь протянуть руку за кинжалом.
— Дашь как миленький.
— Не могу.
— Шевелись, каналья!.. Фонарь!..
В этот момент в зал вошел Санджак, комендант замка.
— Что еще за фонарь! — спросил он, хватаясь за два ятагана, торчавшие за шелковым поясом.
Армянин, почувствовав себя увереннее, поведал ему о странном пожелании гостей.
— Зеленый фонарь!.. — вскричал Санджак, помрачнев. — Сигнал опасности! Зачем он вам понадобился?
— Он понадобился глазам паши, — ответил Никола. — У него сильно испорчено зрение.
— Мне кажется, вы становитесь слишком требовательными, — сказал Санджак. — Хараджи здесь нет.
— Однако кое-кто сейчас плывет, чтобы предупредить ее о нашем визите, — сказал грек. — Замечательно: мы подождем ее и великого пашу. Тогда и посмотрим, кто будет бледно выглядеть в тот день.
— Зеленый фонарь, — повторил комендант, явно не зная, на что решиться.
— И без промедления!.. — скомандовал грек. — В письме султана на этот счет сказано ясно.
— А если письмо поддельное?
— Кто осмелится подделать печати главы правоверных? Ты, может, и осмелился бы, но я — нет! За такое сажают на кол, а я этого боюсь.
— Этот фонарь так уж необходим? — сквозь зубы спросил Санджак.
— Абсолютно необходим. Сырость подземелья настолько испортила глаза паши, что теперь он не выносит дневного света.
— И паша так уж дорог султану?
— Паша Дамаска!.. Да как ты смеешь спрашивать такие вещи!
— Да потому что моя госпожа не питала к нему никакого уважения.
— Хараджа не султан, — решительно отрезал грек.
— Может, ты и прав.
Санджак повернулся к Хасарду, который съежился на стуле, продолжая курить, и сказал:
— Вели принести зеленый фонарь. Там их на складе штук шесть.
— Они мне понадобятся, чтобы подать сигналы, — заметил армянин.
— Повинуйся и не серди меня. Сейчас здесь командую я. Если я ошибусь, хозяйка вольна лишить меня жизни. Ступай!
Армянин что-то процедил сквозь зубы и вышел, однако быстро вернулся в сопровождении негра, который нес красивый фонарь метровой высоты со вставленными в серебряный каркас зелеными стеклами.
— Вот, это для глаз паши, — сказал Санджак. — Но учти: если вы поставите фонарь на подоконник, я велю его расстрелять из аркебузы.
— Ты поступишь, как захочешь, — сказал грек, забирая у него уже зажженный фонарь. — Мико, нам пора отправиться испытать, каковы постели в Хусифе.
Он не без иронии сделал прощальный жест рукой коменданту и армянину и вышел. Вплотную за ним шел Мико, вытащив из ножен ятаган, чтобы застраховаться от неожиданностей. Однако все обошлось благополучно, и через две минуты оба храбреца были уже в комнате паши. Когда Дамасский Лев узнал, что комендант собирается расстрелять фонарь из аркебузы, если его поставят на окно, он с досадой махнул рукой.
— Нас явно подозревают, — сказал он. — И нам ничего не остается, кроме как убраться отсюда прежде, чем нагрянет Хараджа с галерами Али-паши. Но сигнал послать необходимо, чтобы адмирал прибыл за нами.
— А как вы с ним договорились? — спросил Никола.
— Я сигналю трижды с интервалом в минуту, и это будет известие об очень серьезной опасности. А ты, обладатель феноменального зрения, видишь галеры?
Грек подошел к окну и долго вглядывался в море, где уже начинали светиться ночесветки и маленькие рыбки.
— Да, синьор Мулей, я их вижу: все восемь светящихся точек. Глаза меня не обманывают.
— Как думаешь, кто-нибудь еще может видеть бортовые огни венецианцев?
— С такого расстояния — нет, синьор, — ответил грек.
— Тогда дождемся, пока гарнизон заснет. Для сигнала у нас еще есть время.
Они погасили все огни, оставив только один большой фонарь, стоявший посередине комнаты, и обследовали замки на дверях. Потом Никола, Мико и венецианцы улеглись в соседних комнатах, а Дамасский Лев задремал в кресле рядом с постелью отца. Ровно в полночь грек, спавший чутко, как все моряки, встал с кровати, тихо вошел в комнату паши и прежде всего запалил фитили всех шести аркебуз. Потом подошел к окну и внимательно вгляделся в темноту.
— Похоже, все спят, — сказал он. — Ну что ж, будь что будет, больше нельзя терять время, надо действовать.
Он разбудил всех, одного за другим, затем взял фонарь и без колебаний поставил его на подоконник стрельчатого окна.
В то же мгновение снизу раздался грозный голос:
— Эй, наверху, вы что там делаете?.. Сейчас же уберите фонарь, или я стреляю!
— А ты кто такой? — спросил грек, принимая у Мико аркебузу, чтобы ответить в случае чего.
— Санджак.
— Спокойной ночи.
— Шутить изволите? Я сказал: уберите фонарь.
— Фонарь очень чадит, а паша чувствителен к дыму.
— Ну так погасите его.
— Но мы хотя бы друг друга должны видеть, господин комендант. В Хусифе мало кому можно доверять.
— Вы будете выполнять распоряжение или нет? — рявкнул Санджак, выйдя из себя.
— А разве тебе не нравится обменяться несколькими словами в зеленом луче? Смотри, как свет льется на террасу.
— Хватит! Я стреляю!
— Убирай пока фонарь, — сказал Мулей греку. — Часовые на галерах уже должны были его заметить.
— Но нам надо еще раз его зажечь.
— Еще два раза.
— Но эта скотина и слышать не желает про зеленый свет!
— Смотри, как бы он в тебя исподтишка не пальнул из аркебузы!
— Я за ним наблюдаю, — сказал Никола, убирая фонарь.
— И я, — отозвался Мико. — Если пальнет, мы тоже откроем огонь.
— Тогда они возьмут нас в осаду, — сказал Мулей.
— Пусть адмирал поймет, что нас нужно забрать отсюда, синьор, — настаивал Никола. — Сигнал необходим для нашего спасения, и мы его повторим еще два раза, пусть даже под прицелом курдских кулеврин.
— Словом, ты хочешь настоящей войны, — заключил Мулей-эль-Кадель.
— Думаю, момент настал, синьор.
— Я тоже так думаю, — сказал паша. — Если сейчас не настоять на своем силой и дерзостью, вы никогда не выберетесь из этого проклятого замка. Не забывайте, Кандия недалеко, а там Али-паша.
— Синьор, — спросил грек у Мулея, — минута уже прошла?
— Да, — ответил Дамасский Лев.
— Тогда фонарь наверх!
Как только зеленый свет снова разлился по просторной террасе, раздался гневный голос коменданта, на этот раз еще более угрожающий:
— Вы прекратите или нет?!. Уберите фонарь, христианские отродья! Уберите, или я позову курдов и негров, и с вами поговорят кулеврины!
Прячась за колоннами зеленого мрамора, на которых держалась оконная арка, Никола осторожно выглянул наружу.
Санджак стоял на парапете над самым обрывом и раздувал фитиль аркебузы.
— Господин комендант! — крикнул грек. — В Хусифе совершенно невозможно заснуть спокойно!
— Спите как хотите, но без зеленого света, он под запретом.
— Что за сказки ты рассказываешь, дорогой? — ответил грек. — Зеленый свет еще никому не причинил зла. С ним так приятно беседовать на балконе, когда не спится. Должно быть, кофе в Хусифе скверный.
— Что?
— Мне не спится, — продолжал Никола, стараясь потянуть время, чтобы адмирал получил еще один сигнал.
— Спускайтесь сюда на прогулку.
— Там слишком темно.
— Если хотите, скажем друг другу пару слов на языке ятаганов!..
— Я сломал лезвие своего ятагана, когда открывал слишком заржавевшую дверь.
— Велите друзьям дать вам другой.
— Они спят, как сурки, и мне бы не хотелось их будить и прерывать их сновидения.
— Клянусь всеми болотными пиявками! — взревел комендант, выпрямившись во весь рост на парапете и целясь из аркебузы. — Хватит! Получай!
Темноту разорвала вспышка, и над фонарем, не задев его, просвистела пуля. Мико, который стоял рядом с греком и чудом не был ранен, тоже быстро прицелился и выстрелил. Как мы уже говорили, комендант стоял на краю парапета широкой площадки рядом с кулевриной. Сраженный безошибочной пулей горца, он дважды повернулся вокруг себя, замахал руками, словно пытаясь за что-то уцепиться, потом пошатнулся и, потеряв равновесие, упал с парапета. Из темного провала, где ревело море, раздался страшный крик, повторенный эхом. Второй комендант Хараджи, должно быть, разбился об острые скалы.
— Мертв, — сказал Мико.
— Думаю, да, — ответил Дамасский Лев, с аркебузой в руках подходя к балкону.
На несколько мгновений все стихло, потом откуда-то с края площадки раздался ехидный смех.
— Ах ты, пес паршивый!.. Армянин!.. — крикнул Никола. — Давай высунься, а еще лучше — поднимись на парапет!
Ехидный смешок повторился, и потом его заглушили дикие крики. По лестницам вниз, с факелами в руках, хлынули курды, негры и мулаты, вооруженные саблями, ятаганами, каджарами и пистолетами, вопя что есть мочи:
— Тревога!.. Тревога!.. Гяуры!..
На террасы выбежали перепуганные женщины, разбуженные пистолетными выстрелами, и завизжали так, словно им к горлу приставили ножи. Солдаты Хусифа, численностью не более сорока человек, поскольку многие слуги и пажи не умели обращаться с оружием, прибежали на площадку и встали в круг, угрожающе вопя, но тут чей-то властный голос их остановил. Это был Хасард, который вышел из тени, собираясь занять место несчастного коменданта.
— Остановитесь! — крикнул он. — Санджак был убит гостями султана, и теперь командование принимаю я. Отойдите от зеленого луча и идите за мной. Сейчас мы посмеемся.
— Это ты посмеешься, грязный шпион? — крикнул Никола. — Только высунься, и первая пуля из моей аркебузы будет твоя!
— А я тебе отвечу ядром из кулеврины, — дерзко ответил армянин, вдруг сразу осмелев.