— Сколько там галер?
— Восемнадцать, синьор адмирал.
— Тогда это эскадра Али Араба.
— Я слышал, этот союзник Али-паши славится храбростью.
— Вы собираетесь принять бой? — спросил Дамасский Лев.
— Мне очень важно сохранить корабли, синьор Мулей. У Светлейшей республики их слишком мало, чтобы вступать в сражения, которые не принесут ощутимого результата. Ведь у нас всего восемь кораблей, и, хотя они и крупнее, и лучше оснащены, мы не станем принимать бой, а уйдем, отстреливаясь, в бухту Капсо.
Он взял рупор, и его голос, отдававший команды, звучал так же мощно, как всегда. Ветер с легкостью разнес их по всем галерам. Курс был тотчас изменен, гребцы налегли на весла, и восемь галер помчались, буквально выпрыгивая из воды. Замок Хусиф между тем горел, как гигантский факел, выбрасывая в темноту длинные языки пламени, которые отражались в море.
Никто, конечно, и не думал его спасать. Те немногие негры и курды, что спаслись бегством от канонады и картечных ливней, не нашли в себе мужества вернуться в замок. Они полагали, что там все еще сидят венецианцы, а потому вместе с женщинами, пажами и слугами глядели на чудовищный пожар издали.
Пока Хусиф постепенно рушился под свирепыми порывами огня, эскадра Али Араба форсировала движение, чтобы отрезать венецианцам путь и подвергнуть их стремительному абордажу.
Но Себастьяно Веньеро был не из тех, кого можно взять запросто. У него и гребцов было больше, и галеры быстроходнее, а потому, построившись в две колонны, его эскадра пошла на север, чтобы избежать опасного столкновения.
— Мусульманин опоздал, — сказал он Мулею-эль-Каделю, который стоял рядом. — Если он надеется, что я начну горячиться, то он ошибается и пусть потом говорит, что я осторожничал, мне все равно.
Он бросил еще один взгляд на неприятельские галеры, которые увеличивали скорость, пытаясь рассыпать строй, и крикнул в рупор:
— Огонь с бортов!.. И еще залп с кормы!..
Двести тридцать кулеврин эскадры, калибром больше турецких, выстрелили с ужасающим грохотом, и все палубы заволокло таким густым дымом, что несколько мгновений экипажи вообще ничего не видели. Потом ударили малые мортиры и бомбарды, больше пригодные для осады, чем для морского сражения. Турки поспешили ответить выстрелами из носовых орудий, поскольку их строй не позволял стрелять из бортовых, и в венецианскую эскадру полетели ядра, убивая людей и ломая мачты и фальшборты. Али Араб, который считался наместником Али-паши, увидев, что добыча ускользает, попытался еще растянуть строй и подверг свои галеры огромной опасности. И действительно, венецианцы, догнав две галеры, с необычайной наглостью пытавшиеся пойти на абордаж, открыли сильный огонь, снесли все мачты и учинили на палубах настоящее побоище, выбив еще и большое число гребцов. На том сражение и закончилось.
Венецианские галеры, снова оказавшись в выгодном положении, продолжали отступать, отстреливаясь из кормовых орудий, единственно пригодных в этой ситуации.
— Али Араб потом скажет, что мы испугались, — заметил адмирал Мулею-эль-Каделю. — Но мне наплевать. У меня в активе достаточно побед, и турки прекрасно знают, какой урон я им наносил. Еще увидимся, Араб, и либо я, либо ты потонем в Средиземном море.
Турки, потеряв всякую надежду догнать и взять на абордаж венецианские галеры, продолжали погоню, попусту тратя порох и снаряды.
Адмирал Веньеро отдал своим людям приказ не отвечать. Он берег боеприпасы, пополнить которые можно было только в Мессине, где время от времени собирались христианские корабли. Часа через два обе эскадры потеряли друг друга из виду, а потом мусульманские корабли и вовсе исчезли. Они, слишком тяжелые, не могли тягаться с венецианскими.
— Хусиф сожгли, галеры сохранили, — сказал адмирал Дамасскому Льву. — Я и желать не мог более счастливого дня. Теперь отправимся бросить якоря в Капсо и будем ждать, пока вы не вызволите из Кандии вашу жену. Это не составит труда, поскольку кольцо двухлетней осады еще не сомкнулось.
— Али-паша не перебежит нам дорогу?
— Нет, Мулей. Он слишком занят или делает вид, что занят в Кандии своими бомбардами. Впрочем, мы будем держаться подальше от берегов острова и смотреть в оба.
Он скомандовал поднять паруса, ибо задул свежий восточный бриз, и эскадра быстро двинулась на запад, не прекращая работать веслами.
Турецкие галеры, как мы уже сказали, исчезли с горизонта, и ни один выстрел больше не нарушал тишину, царившую над Средиземным морем.
23Последние дни обороны Кандии
Венецианская эскадра, подгоняемая крепким восточным ветром, за три дня дошла до бухты Капсо и бросила якорь. В бухте стоял только греческий ланек, крошечный парусник не более четырех метров длиной, настолько тяжело нагруженный всяким скарбом, что казалось, он вот-вот затонет. Несомненно, он укрывался здесь от мусульманских галер, которые, несмотря на осаду, делали быстрые вылазки в сторону Архипелага, чтобы проверять, не пришло ли с Адриатики подкрепление венецианцам. Едва корабли вошли в бухту, как на берегу появился Домоко на крепком коне турецких кровей, а с ним его четверо друзей, тоже все на конях и при отличном оружии.
— Вот это друг верный и бесценный, — сказал адмирал Мулею-эль-Каделю. — Только этот человек сможет с помощью своих друзей провести вас в Кандию. Да вы и сами уже знаете, чего он стоит.
— Да, адмирал.
— Значит, можете полностью ему довериться.
— Вы останетесь здесь?
— До вашего возвращения.
— Тогда пусть мой отец останется на борту флагмана.
— Это уже оговорено, Мулей. Однако поторопитесь привезти вашу жену, турки могут меня обнаружить и вынудить выйти в открытое море. Домоко не составит труда обеспечить лошадьми вас, Мико и Николу. За наше отсутствие он наверняка собрал неплохую коллекцию мусульманских коней.
— Мне бы не хотелось быть вам обузой, адмирал.
— Что за ерунда! Если турки на меня нападут, я выйду в море, а потом вернусь, чтобы забрать вас. Будьте уверены, я вас не брошу.
Тем временем на борт флагмана поднялся Домоко с друзьями, и сразу был разработан план, как вывезти герцогиню из Кандии, прежде чем там начнется резня.
Все уже знали, что город, измотанный мусульманскими бомбардами, держится чудом, поскольку бастионы и башни за время осады сильно пострадали. Вечером один из друзей Домоко отправился вглубь острова, чтобы добыть лошадей Мулею, Мико и Николе. На всех фермах хватало лошадей, добытых у турок. Те наездники армии Полумесяца, кто осмеливался заезжать на поля, падали под выстрелами аркебуз критян, которые были превосходными стрелками, ибо жили охотой.
В пять утра восемь коней нетерпеливо топтались на прибрежном песке. Три из них были доставлены с ближайших ферм. Все, как на подбор, с длинной гривой и хвостом, поджарым брюхом, изящной головой и чуткими ногами.
— На таких арабских скакунах вы просто полетите, — сказал адмирал, указывая Мулею на танцующих от нетерпения коней. — Кончится тем, что Кандия наполнится турецкими лошадьми. В каком-то смысле война пошла на пользу несчастным островитянам. Поезжайте и возвращайтесь как можно быстрее, поскольку турки могут найти меня даже здесь. Может, они уже что-то заподозрили.
В семь утра Дамасский Лев, простившись с отцом и успокоив его, спустился на берег со своим отрядом, вооруженным аркебузами, пистолетами и всевозможным холодным оружием.
На последний прощальный жест венецианцы ответили громким приветственным криком, восемь всадников вскочили на коней и быстро скрылись за скалами. Впереди отряда скакал Домоко, самый опытный и лучше всех знающий остров, рядом с ним Никола, который знал территорию не хуже.
Полная луна заливала пустынные поля потоками голубоватого света, и тени всадников неимоверно вытягивались. Между рядами виноградных лоз, уже сбросивших тяжелые и сладкие золотистые ягоды, расхаживали падальщики, омерзительно свистя и требуя ужина. К полуночи, после бешеной скачки, всадники добрались до фермы Домоко. Турки не вернулись, чтобы отомстить за убитых, и ферма возвышалась над печальными полями, усеянными костями людей и коней.
— До рассвета мы с места не двинемся, синьор, — сказал критянин Дамасскому Льву. — В Кандию опасно въезжать утром.
— Значит, мы просидим здесь до завтрашнего вечера? — спросил Мулей.
— Да, мой господин. Без сигнала мы не сможем приблизиться к бастиону: нас сразу же накроют картечью или выстрелами из аркебуз.
— А что за сигнал?
— Свет красного фонаря.
— А на море используют зеленый. Что ж, смиримся и станем ждать.
— К тому же, синьор, я хочу послать пару своих друзей на разведку в окрестности города. Мы не знаем, насколько турки продвинулись в осаде.
— А что, если Кандия взята в кольцо и мы не сможем войти? Я сгораю от желания увидеть жену и спасти ее до того, как начнется смертоубийство. Венецианцы не смогут долго держаться.
— К сожалению, синьор, — ответил Домоко, расставляя стулья вокруг длинного стола, — их храбрости не хватит, чтобы спасти знамя Светлейшей республики. Разве что случится чудо.
— Может, и случится.
— Но как?
— Христианские народы устали от бесчинства турок и, похоже, решили дать отпор султану.
— Кто вам это сказал?
— Адмирал.
— Ну, тогда действительно в этом есть доля истины, но христиане Европы войдут в Кандию с большим опозданием.
— Кто знает!
Домоко грустно покачал головой и поставил на стол половину жареного козленка и хлебцы из кукурузной муки, черствые, как булыжники. Его друзья спустились в погреб и принесли две пузатые бутылки белого вина, сплошь покрытые паутиной.
— Давайте поужинаем, — сказал критянин. — Нашим коням тоже надо поесть.
Восемь воинов наскоро поели, осушив при этом немало бокалов, и отправились спать, а один из них остался дежурить. Лампу погасили, чтобы турецкие патрули, которые время от времени объезжали эти территории, не заметили, что в доме кто-то есть. Ночь прошла спокойно, и на заре бескрайняя равнина была еще пустынна.