— Снимемся с места нынче вечером, — сказал Мулею Домоко. — А сегодня двое моих людей отправятся в Кандию на разведку. Если, как я надеюсь, в город можно проникнуть, в полночь минуем бастионы.
В полдень двое критян, пообедав, вскочили на коней и, быстро скрывшись за густыми виноградниками, помчались к осажденному городу. А для тех, кто остался, и особенно для Дамасского Льва, потянулись часы тревожного ожидания. Только перед закатом двое критян на белых от пены конях вернулись на ферму.
— Ну что? — спросил Мулей-эль-Кадель.
— Осада на том же уровне, — ответил один из разведчиков. — Для людей смелых и решительных проникнуть в Кандию труда не составит.
— С какой стороны? С бастиона Маламокко? — спросил Домоко.
— Нет, теперь от турок свободен только бастион Понте-деи-Пуньи. Возле остальных уже стоят ряды кулеврин и бомбард.
— То есть кольцо почти сомкнулось? — сказал Мулей.
— Почти полностью, синьор. Оккупированы даже холмы к югу от города. Но правда и то, что все овраги завалены непогребенными телами турок.
— Значит, ты обещаешь провести нас в город?
— Да, синьор.
— А конные патрули вам попадались? — поинтересовался Домоко.
— Скорее всего, после отчаянной вылазки венецианцев у мусульман больше нет конных патрулей.
— Как ты узнал? — спросил Домоко.
— От одного из наших братьев, мы вмести сидели в поле, в засаде на этих каналий.
Они вычистили скребницами коней, задали им обильный корм, и, едва солнце опустилось за горизонт, все восемь всадников в полном вооружении вскочили в седла. Домоко под широким плащом из козьей шкуры вез маленький красный фонарь, без которого к бастионам их бы не подпустили.
— Вперед! — крикнул Дамасский Лев, отпустив поводья. — Или все погибнем, или войдем в Кандию!
— И войдем туда живыми, синьор, — сказал Домоко, снова становясь во главе отряда. — Венецианцы знают сигнал и стрелять по нам не станут, наоборот, поспешат опустить подъемный мост, чтобы мы могли войти. Я опасаюсь только окаянных конников, которые предпочитают преподносить по ночам сюрпризы. Но они ездят маленькими группами, а мы люди отважные и сумеем дать отчаянный отпор, как дали когда-то перед нашим домом.
Восемь всадников проехали через поле, защищенное виноградными шпалерами, и пустили коней в стремительный галоп.
Из Кандии слышалась канонада. То сухими хлопками подавали голос кулеврины, то вступали турецкие бомбарды, разрывая ночную тишину ужасающим грохотом.
Находясь еще вдали, всадники видели, как небо, словно болиды, пересекают огромные ядра, оставляя за собой сверкающие хвосты, и с глухим грохотом падают на несчастные дома, и так разрушенные во время осады, длящейся с короткими передышками уже двадцать восемь месяцев. Часам к одиннадцати, после стремительной скачки по виноградникам, Дамасский Лев и его друзья увидели бастионы осажденного города. Домоко быстро сориентировался, как добраться до бастиона Понте-деи-Пуньи, который пока оставался за кольцом осады. Турки были слишком заняты, окапываясь и строя укрепления на южных холмах, взятых с огромными потерями. Проезжая мимо виноградных шпалер, Домоко выдернул длинную жердь, закрепил на ее верхушке красный фонарь и поехал дальше, осторожно оглядываясь, чтобы не угодить в засаду. До бастиона оставалось метров пятьдесят, когда он остановился и поставил фонарь на землю, ожидая ответного сигнала. Отряд спешился, чтобы запалить фитили аркебуз и дать передохнуть взмыленным коням. Прошло несколько минут, но венецианцы не отвечали. И тут Домоко крепко стиснул руку Дамасский Лев:
— Вот они, проклятые!..
— Кто?
— Конный патруль.
— Где?
— Вон, показались из-за полуразрушенного бастиона.
В этот момент грек прошептал:
— Сигнал: венецианцы ответили.
— И вовремя, — отозвался Домоко. — Они нам помогут избавиться от патрульных.
На верхушке бастиона Понте-деи-Пуньи появились люди и сгрудились вокруг сигнального красного фонаря.
Почти в ту же секунду отряд атаковали человек восемь-десять турецких патрульных, дико вопя на скаку:
— Гяуры!.. Бей их!.. Бей!..
— По коням! — крикнул Дамасский Лев. — Сначала стреляем из аркебуз, потом атакуем мечами и саблями.
Все восьмеро в мгновение ока вскочили в седла и прицелились. Они уже собирались дать залп, как с бастиона Понте-деи-Пуньи раздался пушечный выстрел. Кулеврина, заряженная картечью до самого дула, как было принято в те времена, прошила турок, скакавших во весь опор и вопивших что есть мочи:
— Гяуры!.. Бей их!.. Бей!..
Пять-шесть коней вместе с всадниками полетели вверх тормашками, изрешеченные крупными гвоздями и острыми стальными окатышами. Остальные, испугавшись, не стали дожидаться, пока по ним выстрелят восемь аркебуз, отпустили поводья и врассыпную бросились в турецкий лагерь, чтобы поднять запоздалую тревогу.
— Вперед! — сказал Мулей-эль-Кадель, услышав, как заскрипели цепи подъемного моста.
Потом, приподнявшись в стременах, громко крикнул:
— В Кандию снова входит Дамасский Лев! Не стреляйте!
Восемь всадников пустили коней в галоп и спустя несколько секунд миновали подъемный мост и оказались в объятиях двадцати венецианцев.
— Ты, Домоко, останешься здесь и объяснишь этим синьорам причину нашего возвращения, — сказал Мулей-эль-Кадель. — А вы, Мико и Никола, пойдете со мной в башню, где находится моя жена. Держите коней наготове, до рассвета мы здесь задерживаться не будем.
Он приветствовал командира бастиона и в сопровождении друзей медленно пошел вдоль внутренних стен, где располагались казематы и пороховые погреба. Турки не прекращали обстрела, наоборот, предпочитали палить из тяжелых бомбард по ночам, чтобы венецианцам труднее было вычислить, где стоят батареи. Огромные ядра летели на несчастный город по шесть-восемь штук, окончательно разрушая дома. Жить в Кандии стало невозможно. Только бастионы и мощные башни упорно держались, давая приют горожанам. Из-за болезней, голода и постоянного дождя из раскаленных ядер население сократилось вполовину.
Дамасский Лев и два его верных друга сориентировались и, пройдя почти разрушенный городской квартал, оказались перед башней, которую комендант города предоставил в полное распоряжение герцогини.
— Подождите меня здесь и седлайте одного из этих коней, — сказал Мулей, войдя в нижний этаж, где топтались тощие, как скелеты, кони. — Если мы не убежим этой ночью, то адмирала уже не увидим. Часы Кандии сочтены.
— Идите, синьор, — ответили Мико и Никола. — Мы все подготовим.
Мулей-эль-Кадель поднялся по полуразрушенной винтовой лестнице на второй этаж и вошел в просторную комнату с двумя шаткими кроватями, воздух в которую проникал только через бойницы.
Герцогиня, должно быть, только что вернулась с разведки или со встречи с комендантом и, как была, в доспехах, сняв только шлем, прилегла отдохнуть на одну из кроватей. В руке она сжимала верную шпагу.
— Элеонора! — крикнул Дамасский Лев и потряс ее за плечо.
Герцогиня открыла прекрасные темные глаза и раскинула руки, чтобы обнять своего смелого воина.
— Ты, Мулей! Ты вернулся!
— Да, любимая, и как раз вовремя.
— А наш сын?
Мулей-эль-Кадель безнадежно махнул рукой.
— Вырвать его из рук паши оказалось невозможным, — ответил он. — У венецианского адмирала не хватило ресурса, чтобы принять бой с двумястами галерами.
— И он все еще на борту турецкого флагмана?
— Да, Элеонора, но надеюсь, надолго там не останется, все военно-морские силы христианского мира собрались в Мессине, чтобы уничтожить турецкий флот. В день решающего боя мы тоже будем там и возьмем флагман паши на абордаж.
— А твой отец, Мулей?
— Его удалось спасти, а замок Хусиф сожжен.
— Логово Хараджи?
— Да, Элеонора.
— А как себя чувствует твой отец?
— Он крепкий человек и в заключении страдал меньше, чем можно было ожидать.
— Он выздоровел?
Мулей-эль-Кадель еле заметно улыбнулся:
— Мы, турки, толстокожие, на нас все заживает как на собаках. Наверное, мы выносливей христиан.
— И что теперь, Мулей?
— Мы уйдем отсюда.
— Бросим Кандию, когда ей больше всего нужны наши шпаги?
— Венецианцы защищают свое знамя, и они здесь останутся, пока у них есть хоть щепотка пороха и хоть одна шпага. А нам надо подумать о сыне.
— И куда мы поедем?
— К эскадре Себастьяно Веньеро, что стоит в бухте Капсо. Если мы останемся здесь, нашего Энцо некому будет спасать, и обессиленный, вдесятеро поредевший гарнизон Кандии не сможет нам помочь.
— Ты прав, Мулей, — сказала герцогиня, вставая с кровати. — Путь свободен?
— Надеюсь, что да.
— Кто едет с нами?
— У нас маленький, но храбрый эскорт. Пойдем, Элеонора, дни несчастного города уже сочтены. Со дня на день великий визирь бросит на штурм бастионов сто тысяч солдат, и эту лавину не остановят ни кулеврины, ни мечи венецианцев.
— Что же здесь будет? — спросила Элеонора, надевая шлем.
— Страшная резня, как в Фамагусте, — с тяжелым вздохом ответил Дамасский Лев. — Мои соотечественники, с их кровожадными инстинктами, — настоящие варвары. Пойдем, Элеонора, внизу нас ждут Мико и Никола.
Герцогиня прикрепила шпагу, засунула за пояс пару пистолетов и вышла вслед за Мулеем-эль-Каделем, который шел впереди, не выпуская из рук сигнальный красный фонарь. Мико и Никола уже оседлали лучшего из коней, арабского полукровку, который, хоть и изрядно отощал, мог еще бежать наравне с турецкими скакунами.
— Поехали, друзья, — сказал Дамасский Лев после того, как оба смельчака обменялись приветствиями с Элеонорой. — Время торопиться. Элеонора, ты выдержишь часов восемь непрерывной скачки?
— Да, Мулей, я вовсе не так ослабла от голода, как ты думаешь. Венецианцы заботились обо мне, отрывая кусок от себя.