— Мулей, — спросила герцогиня, сделав примерно дюжину выстрелов, из которых большинство попало в цель, — как думаешь, мы выстоим до прибытия венецианцев?
В этот момент подошел Домоко:
— Мои часы на башне бьют тревогу, я недавно наладил сигнал. Если венецианцы адмирала Светлейшей республики не придут на помощь, с окрестных ферм сбегутся крестьяне. Синьор Мулей, вы однажды видели, как они явились на зов часов.
— Да, Домоко, — ответил Дамасский Лев. — Только не опоздали бы они в этот раз. Человек семь-восемь патрульных уже отправились проведать гурий Магомета, но осталось еще много. Может, попробуем прорваться?
— Нет, синьор, их слишком много.
— А если твой дом загорится?
— Тогда и будем прорываться, но не раньше.
— Когда рядом жена, я чувствую в себе силы их атаковать и вышвырнуть отсюда вон.
— Вы этого сделать не сможете, синьор, это чистое безумие. У турок слишком много сабель и стрел для арбалетов. Если же дом загорится, будем гасить, но не водой, а вином, которого в погребе в избытке.
— Твое вино лучше бы выпить, — сказал Мико, вернувшись в этот момент в укрытие, чтобы перезарядить аркебузу, не рискуя получить горящую стрелу.
— И скольких ты выбил к этому часу? — спросил Мулей.
— Я насчитал семь штук, господин, — отвечал албанец. — Если помощь не подойдет, их останется совсем мало.
— Вот уж действительно, горцы — прекрасные стрелки, — заметил Домоко.
— А теперь оставь на несколько минут в покое свою аркебузу, и пойдем со мной в погреб.
— Приносить в жертву вино? — спросил албанец.
— Цистерна стоит на улице, и черпать оттуда воду теперь опасно. Ступай набери сока отца Ноя, собранного за год, и смочим этим соком баррикаду. Шерсть горит плохо, очень дымит и стреляет искрами, это будет вам мешать. Пойдем, храбрец, я тебе разрешу, перед тем как ты выльешь все бутылки на баррикаду, выпить, сколько захочешь.
— Ладно, выпьем, когда уложим или выгоним всех турок.
— Надо чуть-чуть подождать, дружок. Они так просто с нами не расстанутся.
— Ну, тогда пошли приносить в жертву погреб.
Дамасский Лев с женой остались оборонять баррикаду, получив еще две дополнительные аркебузы, а критянин и албанец бегом спустились в подвал и принесли несколько больших бутылей вина. Турки, хотя и сильно потрепанные аркебузами критян, уходить не собирались. Они обстреливали горящими стрелами уже не только дом и баррикаду, но и конюшню под простой деревянной крышей, которая могла вспыхнуть в любой момент, и тогда конец пришел бы всей ферме. Мико и Домоко полили мешки с шерстью, уже начавшие дымиться, вином из двух бутылей и быстро отскочили, чтобы не попасть под горящие стрелы.
— Дело сделано, — сказал Мико, печально глядя на языки пламени. — Как жаль, что вино досталось огню.
— Давай-ка тащи еще бутыль, дружок, — сказал Домоко. — А потом, если хочешь, спустись в погреб, где у меня хранится двухлетнее кипрское вино.
Баррикаду облили еще раз, после чего маленькие язычки пламени и искры сразу исчезли. Турки свирепо завопили, ибо надеялись, что наконец прогнали проклятых аркебузиров, которые выбивали их одного за другим. Увидев, что мокрую баррикаду им больше не поджечь, они сменили тактику: быстро повыскакивали из-за шпалер и из канав, где они прятались, и с невиданной храбростью вскочили на коней, чтобы прицельно атаковать конюшню.
Домоко объявил тревогу:
— Все к аркебузам, или погибнем в огне!
В этот момент старые часы, снабженные сигналом тревоги, пробили несколько раз.
— Правильно, голос бронзы, лети по полям и собирай всех храбрецов, что еще остались на острове, если они остались…
Все схватили по аркебузе, и на открытом месте турецких всадников встретил такой шквал огня, что очень многие вылетели из седла.
Турки ответили дождем горящих стрел, но у арбалетов небольшая дальность попадания, а потому многие стрелы не долетели. Мико, меткий стрелок, творил просто чудеса. Каждая пуля, выпущенная из его аркебузы, валила всадника либо с простреленной головой, либо с переломанным позвоночником. Он один производил среди турок такой же переполох, как весь отряд, вместе взятый, и с немалым успехом. Еще какое-то время турки отчаянно сопротивлялись, то и дело возобновляя попытки подобраться к конюшне, потом вдруг бросились бежать и спрятались за шпалерами.
— Они удирают, — сказал Домоко. — Плохой знак.
— Почему? — спросил Дамасский Лев. — У них ведь много погибших.
— И все же, синьор, меня этот довод не убеждает.
Рискуя получить стрелу, он выскочил за баррикаду и подбежал к конюшне. И тут же раздался его отчаянный крик:
— Горим!.. Горим!.. Мы пропали!..
— Что горит? — спросил Дамасский Лев, побледнев.
— Конюшня. Сено уже загорелось, и под угрозой весь дом.
— Что же, мы так и позволим себя спалить? — вскричала герцогиня. — Мы с мужем седлаем коней и быстро их атакуем.
— Но не с этого фланга, синьора, — остановил ее Домоко. — Будет лучше, если турки не заметят, что мы бежали. Мико, помоги!
— Еще пострелять этих каналий?
— Ближайшие пять минут об этом позаботятся другие. Обороняйте дверь и не подпускайте арбалетчиков: они сейчас более опасны, чем аркебузиры.
В кухне вдоль стены лежала тяжелая балка. Критянин и албанец подняли ее, бросились к стене и принялись долбить ее, и та легко поддавалась, поскольку была сложена из глины, смешанной с соломой. А турки между тем без перерыва пускали стрелы и орали:
— Все тут передохнете, псы христианские! Крит теперь наш!
За домом поднялся столб дыма и заволок баррикаду, сильно досаждая аркебузирам. Дамасский Лев и герцогиня, сразу поняв замысел Домоко, быстро оседлали коней и на каждом внимательно проверили сбрую: даже обрыв одного ремешка при быстрой скачке может привести к трагедии. А Мико и критянин тем временем с ожесточением ломали стену, выбивая тяжелой балкой крупные куски. Громкие выстрелы из аркебуз заглушали удары, и турки их не слышали. Они даже отошли от баррикады, решив, что в доме проклятые гяуры давно сгорели, и следили только за дверями, из которых, как они надеялись, должны были выскочить на конях те, кто остался в живых. Четверо критян с помощью албанца палили по людям и лошадям, выдерживая невероятный жар огня. Мусульмане гибли один за другим, бездумно подставляясь под выстрелы. Семь или восемь всадников, скорее сумасшедшие, чем храбрые, попытались прорвать прочную оборону баррикады и почти все пали, задавленные телами собственных коней. Вдруг с первого этажа раздался голос:
— По коням!.. Путь открыт!..
Это кричал Домоко.
Под ударами балки обвалился огромный кусок стены, и образовалась брешь вполне достаточной величины, чтобы сквозь нее можно было проехать верхом на коне.
— Вперед, Элеонора! — крикнул Дамасский Лев. — Нельзя терять ни минуты. Крест будет оберегать нас в пути до самой бухты Капсо!
Предупредили аркебузиров, и они, выпустив последние заряды, перебежали на первый этаж, где в нетерпении били копытами хорошо отдохнувшие и накормленные кони, правда напуганные пожаром.
— Все здесь? — спросил Домоко, пока Дамасский Лев помогал герцогине сесть в седло.
— Да, — ответили все в один голос.
— Чем заняты турки?
— Караулят нас возле двери.
— Момент самый подходящий! — крикнул критянин. — По коням! По коням! И коней не жалеть!
Другой выход, которого турки видеть не могли, теперь открылся и был достаточно широк для всадника.
С быстротой молнии осажденные вскочили в седла и один за другим перемахнули через порог. Дым, валивший клубами, заслонил их от турок.
— Быстрее, быстрее! — торопил Домоко. — Турки пока не заметили, что мы выскочили из огня. У нас будет фора шагов в пятьсот, а может, и в милю.
Кони выскочили наружу и, подгоняемые острыми стременами, как сумасшедшие помчались по полю по направлению к бухте Капсо. Впереди скакал Домоко. Турки пока ничего не замечали из-за густых клубов дыма, которые заволокли обреченную ферму. Они исправно караулили дверь, готовые изрешетить стрелами осажденных, когда те начнут выбегать наружу. Однако долго оставаться в бездействии они не могли, поскольку сквозь дым стали пробиваться длинные языки пламени. Беглецы уже проехали с тысячу шагов, когда у них за спиной раздались крики турок:
— Гяуры уходят!.. Держи их!.. В погоню!..
Грозные всадники вскочили на коней и помчались в погоню, вопя во все горло и выкрикивая угрозы.
— Да пусть их, — сказал Домоко, скакавший во главе кавалькады. — У нас большое преимущество, да и венецианцы должны быть уже близко. Прикройте синьору, хотя она и так бьется лучше нас.
Все подвесили к седлам аркебузы, бесполезные во время бешеной скачки, и обнажили сабли, ятаганы и шпаги, более пригодные для такого боя.
Четверо критян и албанец поехали в арьергарде, к ним присоединился Дамасский Лев, который размахивал своей знаменитой шпагой и кричал туркам:
— А ну-ка, попробуйте взять сынов Креста, псы паршивые!.. Я отрекся от этого лжеца Магомета и больше к вашей религии не принадлежу! Я ваш враг!.. Попробуйте напасть на Дамасского Льва, если посмеете, и на Капитана Темпесту, которой восхищались все мусульмане в Фамагусте!..
Турки отвечали громкими криками, но не отваживались пришпоривать коней, справедливо полагая, что их слишком мало, чтобы атаковать Дамасского Льва, первую саблю ислама, и герцогиню, первую шпагу христианского мира. Однако преследование они не прекратили и время от времени, когда им это удавалось, выпускали пару стрел, впрочем безрезультатно. Кони беглецов лучше отдохнули, чем кони мусульман, и постепенно выигрывали время, все больше уходя от преследователей. Они почти стелились по земле, как птицы, перелетали над шпалерами, галопом взлетали на холмы и с огромной скоростью виртуозно спускались.
Дамасский Лев догнал Домоко, который приглядывал за конем герцогини, готовый в л