— Думаю, — ответила она, — что это — слишком высокий уровень. И никто из нас не будет признан достойным переговоров.
— Даже Властелин?
— Он, пожалуй, еще меньше, чем кто-либо другой во Власти.
— Почему?
— Потому, что с ними можно договариваться, лишь идя на уступки. Что-то отдавая. Любой другой — я имею в виду людей, стремящихся к Верховной Власти тут у вас, на Ассарте, — с большей или меньшей легкостью поступится частью этой власти — чтобы получить остальное. Властелин же может только отдавать: у них нет ничего такого, чем он мог бы прельститься.
— Отчего же? Если они помогут ему найти Наследника…
— Наследника, которому он сможет оставить гораздо меньше, чем получил от своего отца сам? На такие условия он не пойдет. Но, вступив в переговоры с ними, даст им понять, что он сейчас слабее, чем они предполагают. И они постараются использовать это.
Советник помолчал.
— Но, может быть, — осторожно сказал он затем, — вы и появились здесь, чтобы вступить в переговоры с ними? Лицо, так сказать, незаинтересованное… Напрасно: я уже убедился в том, что они вообще не хотят вести переговоры с людьми. Я надеялся лишь, что для Властелина может быть сделано исключение.
— Но вы ведь знаете, что я не человек — в обычном понимании.
Советник медленно усмехнулся.
— Не сочтите за комплимент — глядя на вас и беседуя с вами, я забываю об этом.
— Приятно слышать. Итак — вы убедились. Значит, пытались общаться с ними? Такой способ есть? Что это: действие? Слово?
— М-да… да. И то и другое. Нужно оказаться в определенном месте и совершить моление Богу Глубины. Это наш старинный обряд, но они почему-то решили использовать именно его в качестве как бы пароля. Просто я должен в общепринятый текст добавить несколько даже не слов, но звуков. Вскоре они вступают в связь — через этих самых — как вы их назвали? — да, энобов.
— Скажите, донк… Определенное место — это каменная дверь в Лабиринте, за которой начинается Глубина?
— Значит, вы там были, — проговорил Советник, нахмурясь.
— Да.
Советник покачал головой:
— Больше никогда не делайте этого — если хотите уцелеть. Поверьте мне: для обычных людей это менее опасно, чем для… таких, как вы. Хорошо, что на сей раз обошлось благополучно. Побывали — и выбрались… Значит, вы знаете, что находится за дверью?
— Я видела и это. Но только видела. Я не могла углубиться в то, что мне открылось: там слишком много энобов, и вам уже известно, насколько они опасны для таких, как я.
— Знаете, — повторил он. — В таком случае вам известно больше, чем мне. К чему тогда этот разговор? К чему вам я вообще? Хотел бы услышать ваш ответ.
— Да, — сказала она. — Я знаю действительно больше, чем вы, — хотя и не намного. Но способ общения с теми, кто находится за дверью, пока неизвестен ни мне, ни моим друзьям. И вам придется открыть его мне.
— Я не имею права передавать людям…
— Вы снова забываете, что я не человек.
— Да, простите. Это и есть то, ради чего вы захотели говорить со мной?
— Нет. Вам предстоит еще сделать кое-что для блага, для спасения Ассарта. Но об этом я смогу рассказать вам несколько позже.
— А пока?..
— Пока могу лишь объяснить, в каком положении вы оказались — помимо вашего желания, наверное. Вы внимательно следили за развитием войны — начиная с ассартских десантов на планеты и кончая сражениями здесь, в вашем мире, когда на головы ассаритов был сброшен ответный десант?
— Я не принимал в этом непосредственного участия. Не получал специальной информации: я был ведь уже в отставке. Следил — пока действовали СМИ, и знаю в общем столько же, сколько любой гражданин, не имеющий доступа к секретам.
— Допускаю. Но умение анализировать и делать выводы даже из скудных фактов свойственно вам в значительно большей степени, чем обывателю. Не может быть, чтобы вы не задумывались…
— Я пытался хоть что-то понять, разумеется.
— Что же вы поняли?
— Я видел доску и фигуры. Но не видел игроков. Хотя многое указывало на то, что они сидят по обе стороны доски.
— Вы правы: игроки были. Они есть и сегодня. А это значит, что игра продолжается.
— Пешечный эндшпиль? Слишком много фигур, я полагаю, потеряно с обеих сторон.
— Да. Но пешки обоих цветов стремительно продвигаются к последним горизонталям, чтобы превратиться в ферзей. А поскольку фигур мало — перехватить их практически некому. Но самое главное — не в этом. Главное — то, что играют не двое. Играет на самом деле один. По обе стороны доски.
— Я… не понимаю. Что это значит?
— То, что играющему безразлично, кто именно выиграет. Какой цвет.
— Тогда зачем же…
— Это безразлично ему. Но не фигурам на доске — поскольку они наделены жизнью и разумом. И фигурам не все равно, кто пройдет на последнюю горизонталь.
— Ну а я? — на этот раз Советник спросил прямо. — Если я правильно понимаю, то хочу предупредить: в ферзи я не пройду. Мне не пробежать этой дистанции.
— Да, вы не пройдете. Но ваша задача — не в этом. Ваше дело — защита короля.
— Вы подразумеваете Властелина Изара? Но…
— Король в данном случае — не обязательно Изар. Советник, в этой игре ставка — весь Мир. Не Ассарт, большой мир. Вселенная целиком. И игра эта ведется не по классическим правилам. Разница — в том, что место выбывших пешек — и даже, быть может, фигур — занимают другие. И одной из задач является — выставлять новые фигуры и пешки на поля. Вы будете одним из главных исполнителей этой задачи.
— На чьей стороне?
— Естественно, на стороне тех, кто защищает этот Мир.
— Это все — иносказания. Метафоры. Может быть, вы назовете вещи их именами — чтобы я мог понять, о чем идет речь в действительности?
Эла, казалось, поколебалась. Но недолго.
— Хорошо. Расскажу вам то, что знаю сама. Но…
— Если бы я был болтуном, — сказал Советник, — меня давно не было бы среди живых.
— Это не самое страшное из всего, что может быть, — проговорила она, мимолетно улыбнувшись. — Но я вам верю. Итак…
— Если это действительно так, как вы говорите, — пробормотал Советник, — то все обстоит воистину ужасно. И сила оружия, вы сказали, неприменима?
— Она лишь усилит их — никак не нас. Если бы применение оружия могло помочь — мы обратились бы не к вам.
— Но я? Что я, по-вашему, еще способен сделать?
— То, что вы умеете лучше всего и лучше всех. Вести переговоры.
— С кем?
— Со всеми, с кем может понадобиться. С Властелином. С донками. С претендентами — они наверняка существуют и готовятся к решительным действиям. Но с ними будут разговаривать и другие: те, кто уже оказал Ассарту немалую помощь в войне. А вот с главами других миров, с президентами фирм на иных планетах, с капитанами космических кораблей, которые неизбежно понадобятся, — кроме вас, не сможет вести переговоры никто.
Советник кивнул. И несколько секунд сосредоточенно молчал, приспустив веки. Несмотря на возраст, он не утратил еще способности думать ясно и четко. Потом поднял глаза на Элу:
— Я согласен. Но… что я скажу Властелину? Он может приехать в любую минуту. Он попросит меня о помощи. И я вынужден буду отказать нынешнему главе той династии, которой служил всю жизнь?
— Постарайтесь объяснить ему главное: сейчас любая серьезная схватка может привести к гибели мира. Нужны уступки, если без них обойтись нельзя. Поймите: планета должна отдохнуть — тогда угроза всеобщего уничтожения во всяком случае отодвинется. В дальнейшем вообще всякая политика должна будет исходить из главной предпосылки: сохранения планеты. Пришла пора заключить соглашение с нею, а не с донками или соседними мирами. Иначе…
— Если бы я мог объяснить Властелину… Но он не поймет. Люди высшей Власти думают не так, как мы. Их взгляд пронзителен, но кругозор узок. Как луч лазера. Нет, не поймет. Да я и не должен, наверное?
— Ни в коем случае. Только то, что я уже сказала: ни при каких условиях не обнажать оружия.
Советник только вздохнул. И поднялся с кресла.
— Итак, вы готовы? — спросила Эла, хотя прозвучало это скорее как утверждение. — Сидите, Советник. И внимательно, очень внимательно слушайте все, что я буду говорить, слово за словом. Усваивайте. Спрашивайте, если возникнут вопросы…
— Я готов, — ответил Советник Властелинов.
7
Когда Миграт добрался наконец до отдаленного домика (все-таки не маленьким городом был Сомонт), уже светало. Окна были темны. Ничего удивительного, Леза давно уже должна была уснуть. Плохо только, что уснула она в гневе на него, позволившего себе не вернуться домой вовремя впервые после возвращения на Ассарт. Магистр был уверен, что Леза считает это место своим домом — точно так же, как считал он, за свою жизнь сменивший, вольно и невольно, не одну крышу над головой. Но, видимо, если она и сердилась, то не очень: гневаясь — наверняка заперлась бы изнутри на засов и заставила бы его стучать и объясняться через дверь; так, по мнению Миграта, поступила бы любая нормальная женщина. Однако входная дверь оказалась незапертой, и это означало…
Что именно это означало, он понял уже через минуту-другую — как только оказался на кухне и зажег свечу. Вместо заботливо накрытого стола он увидел грязные тарелки, опустошенную кастрюлю, поваленные табуретки — явные следы чьего-то нежеланного посещения. Прикрывая ладонью огонек, бесшумно прошел в спальню Лезы, заранее боясь картины, какую мог увидеть там. Все было еще хуже. Постель оказалась измятой, одеяло сброшено на пол; кроватью явно пользовались — и вовсе не для спокойного сна… Он стиснул кулаки. Пол был истоптан — между дверью и кроватью виднелись грязные отпечатки солдатских башмаков, такие следы были ему хорошо знакомы. В большой комнате, где жил он сам, подушки лежали на ложе — проваленном диване — так же, как он их оставил, уходя. Но самое страшное все же случилось: нигде не было ни Лезы, ни ребенка.
Со всем на свете Миграт, пожалуй, смирился бы, гори оно синим огнем: даже если бы ему сейчас сказали, что никогда он не получит власти, не добьется успеха. На дом он плевать хотел: в любом случае, это пристанище являлось кратковременным, настоящую жизнь Миграт намеревался создать для себя — и не только для себя — совсем в другом месте. Но надругательство над Лезой — а в том, что оно произошло, нельзя было сомневаться, — и самое главное — исчезновение Лезы и ребенка сразу отодвинуло все остальное на задний план. И не только потому, что его расчеты строились на этих двух людях. В эти мгновения он не был властолюбивым полит