– Ну, все. Поторопимся: тут интересно видеть и слышать все с самого начала.
Они поторопились, индеец даже не успел как следует разглядеть убранство помещений, предназначенных для сильных мира сего: поспевая за братом, он рысью, если только не галопом, пронесся мимо дверей, охранников, официантов, секретарей, операторов, красавиц из службы услуг (Гибкая Рука ощутил при этом сильное сердцебиение: вот это были девушки! Жаль, что Питек их не видит!) и наконец оказались в помещении, в котором им, видимо, и следовало быть.
Вероятно, в этом помещении проводились после игр пресс-конференции; во всяком случае, так подумалось индейцу. У стены, противоположной входу, метровое возвышение, на нем – длинный стол со стульями с одной стороны, зал уставлен рядами кресел. Но, видимо, на этот раз речь шла не о пресс-конференции: ни одной камеры и близко не было, да и ни единого человека, которого можно было бы принять за репортера. Всех присутствующих уже с первого взгляда можно было разделить на две неравные части: одна была – человек десять, – безусловно, значительные фигуры, их высокий статус читался на лицах и еще недвусмысленнее – на одежде и обуви; Гибкая Рука не имел представления о здешних ценах, но в качестве гардероба худо-бедно разбирался и потому предположил, что цен более высоких и не бывает. Вторую группу, куда более многочисленную, составляли телохранители первых и, возможно, их референты и секретари – тоже весьма пристойно одетые, но далеко, далеко не на том уровне, что их хозяева: ярче, но… нет, рукава не так были вшиты, да и покрой уступал. Группы резко разделялись и по местам, какие они тут занимали: первые – за столом, остальные по-разному: помощники – в первых двух рядах, охранники – группами у входов и по краям подиума. Когда Котс и индеец переступили порог, четверо из оберегавших вход рванулись было к ним, словно пружиной подброшенные, но уже через долю секунды расслабились: видно, монах был им хорошо знаком. Котс, кивком предложив Гибкой Руке следовать за ним, без задержки пересек зал от входа до подиума, подошвы его традиционных сандалий четко прощелкали по ступенькам, он подошел к столу, за которым еще три-четыре стула оставались свободными, сел, не ожидая приглашения, указал индейцу на место рядом с собой (оно, кстати, было занято, но обосновавшийся на нем человек, хотя и не сразу, но все же, как бы повинуясь взгляду брата Котса и его поднятым бровям, передвинулся на кресло левее), проговорил негромко, но всем слышно: «Благословение Господне с высоким собранием. Наши скромные персоны да не отвлекут вас от дел», и собравшиеся, вроде бы никак на сказанное не отозвавшись, продолжили то, ради чего они тут собрались. Гибкая же Рука занялся своим главным делом: принялся просматривать одного за другим всех, кто собрался здесь, и невольно грустнел с каждым новым разочарованием: никого, хоть отдаленно похожего на разыскиваемых, тут и в помине не было.
– Итак, – молвил один из сидевших за столом – его место было в самом торце, – я полагаю, все успели ознакомиться со сценарием предстоящего события, и я готов выслушать замечания и предложения – если они, разумеется, вообще существуют. Прошу, коллеги. Кто первый?
– Замечание к порядку ведения, – сразу же заявил один из участников обсуждения, по облику – самый молодой, но уж наверняка не самый скромный.
– В самом деле? – В голосе председательствующего отчетливо прозвучала неприязнь. – Какие же нами допущены ошибки? Очень любопытно будет услышать.
– Перед началом обсуждения не соблюдена обязательная рекламная десятиминутка. Таким образом, нарушено генеральное соглашение между Всемирной Рекламой и всеми объединениями, чьи представители здесь присутствуют. Это первое. И второе: как известно, любые мероприятия, в которых участвует более одного человека, могут осуществляться лишь при включенных рекламных экранах, и единственным разрешенным ограничением является приглушение звука до приемлемого уровня. Однако я не вижу здесь ни одного включенного экрана, а по категории этого помещения их должно быть не менее трех. Следует ли считать это досадным упущением или запланированным саботажем? Если положение не будет немедленно исправлено, компания, которую я представляю, отказывается от участия в обсуждении со всеми вытекающими из этого последствиями. Прошу принять меры.
Последние слова молодой человек произнес едва ли не приказным тоном.
И с маху уселся на свое место, обводя участников строгим взглядом.
Ответил ему председатель:
– Если бы наш… гм… наш юный коллега более внимательно ознакомился с «Положением о проведении финальных и приравненных к ним игр и других спортивных соревнований», принятым Согласительным комитетом всех властных структур, то он не стал бы занимать наше внимание необоснованными претензиями. Поскольку там ясно сказано, что закрытые подготовительные совещания по проведению указанных мероприятий проводятся в режиме максимальной закрытости и высшего уровня секретности. А в Основной инструкции, принятой тем же комитетом, совершенно недвусмысленно указано на то, что к мерам по соблюдению высшего уровня секретности относятся… вот этот текст, цитирую: «отключение любого электронного оборудования, какое может быть использовано для несанкционированного просматривания, или прослушивания, или записи, или создания помех проводимым мероприятиям». Полагаете ли вы, коллега, что рекламные экраны не относятся к электронному оборудованию?
В голосе молодого представителя рекламного центра звучало торжество, когда он отвечал:
– Именно так я и полагаю, глубокоуважаемый коллега. Поскольку наше рекламное оборудование последнего поколения никак не относится к электронике, что должно быть известно всем и каждому, но является кваркотронным, то есть принадлежит к новейшей технологии. А в документе, который вы только что столь трудолюбиво цитировали, как все мы слышали, ни словом не упомянуто о кваркотронике. Поэтому я продолжаю настаивать на немедленном перерыве на рекламную десятиминутку и включении экранов.
– Действительно, – сказал председатель, – о кваркотронике ничего не сказано, однако лишь потому, что инструкции и прочие документы принимались тогда, когда этой технологии еще не существовало. В настоящее время комитет занят как раз обсуждением модернизированного варианта. Иными словами, коллега, вы ссылаетесь на чисто техническое обстоятельство, а ведь дело серьезное: стоит хоть ничтожной доле информации о том, чем мы тут заняты, просочиться наружу – и вы представляете, что тогда начнется в мире? Без преувеличения скажу: вплоть до массовых бунтов и переворотов! Кстати, первой их жертвой станет как раз реклама, поскольку она всем осточертела больше, чем все прочее. А эмоциональный уровень населения, уровень сдерживаемых страстей уже почти на красной черте… Вы способны понять это? Или для вас это чересчур сложно?
– Коллега «Банк-уния», – вступил в разговор один из молчавших до сих пор участников, – мое мнение – не стоит метать бисер, сами знаете, перед кем. Все равно вы ему никак ничего не объясните – не потому, что он глуп, хотя я и этого не исключаю, а просто он сейчас не желает понимать ничего, кроме единственной вещи: если он не добьется своих туманных картинок, в его родной конторе ему устроят такую порку, после которой выше курьера уже вовек не подняться. По сравнению с такой перспективой для него любой здравый смысл лишен всякого содержания. Убеждать его – все равно что писать себе через голову. И знаете, что еще? Мне его жаль, все мы в свое время были если не совсем такими, то, во всяком случае, достаточно похожими. Поэтому, а еще более потому, что мы сейчас теряем время совершенно непроизводительно, предлагаю пойти на взаимные уступки. Компромисс, коллеги, и только он позволит нам сейчас перейти к существу дела.
– Как же «Авторитет» представляет себе возможный компромисс?
– Элементарно просто. Мы включаем экраны. Однако не для приема текущей рекламы, поскольку ни малейшего выхода в реальное вещание сейчас мы не допустим. А на экраны выведем старые рекламные записи, которых здесь имеется в изобилии. То есть никакой связи с внешней средой у нас по-прежнему не будет, а если даже кто-то попытался бы вести запись на здешней внутренней аппаратуре, то во избежание последствий все старые записи после воспроизведения будут стираться. Я могу поручить это моим людям, коллеги, уверяю вас – они в таких вещах разбираются прекрасно. Молодой человек, вы сможете доложить вашему руководству, что заседание шло при включенной рекламе, и это будет чистой правдой; что же касается десятиминутки, то мы и ее соблюдем – только не перед, а после работы. Устраивает вас такой выход?
– Согласен, – отозвался рекламист, хотя и не сразу, достаточно.
– Вот и прекрасно. Коллега председатель, возвращаю вам слово.
При этих словах брат Котс усмехнулся и даже подмигнул индейцу; тот слегка кивнул в ответ.
– Благодарю, коллега, – проговорил председатель. – Итак, переходим к делу. Из проекта сценария вы, несомненно, уяснили главное, так что теперь нам остается пройти по пунктам. Игра протекает следующим образом: первый шаг – один-два в пользу «Пожирателей». Нарушения – поровну, восемнадцать на восемнадцать, однако один свободный заброс в пользу «Пожирателей», результативный. Второй шаг – три-два в пользу «Снайперов», штрафы – двадцать на двадцать два, два свободных заброса в пользу «Снайперов», результативен один. Таким образом, счет основного времени равный, четыре-четыре. Дополнительные шаги: два-один и один-два. В результате счет по-прежнему ничейный, семь-семь. Штрафы: шестнадцать на четырнадцать. Затем серии свободных забросов. Первая, полная серия: восемь-восемь, то есть все забросы реализованы. Вторая серия, редуцированная: пять-пять. То есть счет все еще равный. И наконец третья серия, малая, по три заброса. В ней один заброс, а именно второй, «Снайперы» отражают путем верхнего перехвата и таким образом выигрывают финальный матч и тем самым – весь «рекламный» турнир. Есть возражения против такой схемы?