Я снова попытался вызвать в памяти образ моего старого друга. Вот он бродит по набережным марсельского порта, любуясь кораблями, мачтами, парусами. Мачты напоминают ему любимые деревья. Корабли тоже кажутся ему символами свободы. В один прекрасный вечер какой-нибудь из них должен был унести его вдаль — от опасностей, от преследований, от облав и лагерей… Неужели слишком поздно?..
— Славный человек господин Бенжамен, — слышу я голос дяди Сиприена. — Взгляните на эту стену. Он оставил нам на память свои картины.
Гость покачал головой.
— Прекрасный человек!
— А вы, господин Пьер, — спрашивает дядя Сиприен, — что вы собираетесь делать? Не думаете ли вы поселиться здесь? Может быть, и вы парижанин?
— Да, парижанин, но вся моя семья живет теперь в Марселе.
— Здесь чудесные места, — вставил Альфред Беллини. — Посмотрите на мою малышку, как она здесь оперилась! Я недавно вернулся из турне и собираюсь обосноваться здесь на зиму. Надеюсь, мне удастся найти какую-нибудь работу.
— Подумаем, подумаем… — обещал дядя Сиприен.
— У меня были дела в этом округе. А Бенжамен столько рассказывал о Вирване и вашей семье, что мне захотелось вас навестить.
— И правильно сделали, господин Пьер, — сказала тетя Мария. — Только бы мы могли чем-нибудь вам помочь…
Несколько секунд длилось неловкое молчание. Вдруг дядя Сиприен хлопнул в ладоши и натянуто засмеялся.
— Что же мы стоим и смотрим друг на друга… Так не годится. Я здорово хочу есть, да и дети, наверно, умирают с голоду. Не сесть ли нам за стол? Господин Беллини, вы останетесь и поужинаете вместе с нами. А вы, господин Пьер, надеюсь, не собираетесь вернуться сегодня в Люшон? Последний автобус уже ушел.
Беллини собрались уходить. Длинный Фредо, как он сам сообщил, только что вернулся и не успел еще даже распаковать вещи. Ему хотелось домой. Дядя Сиприен понял, что настаивать не следует.
— А маленькая обезьянка по-прежнему с вами? — спросил он смеясь.
— Как же, как же! — сказал Фредо. — Она ждет нас у огня. Бедняжка простудилась и в последние дни немного кашляла. Она ждет нас. Это очень послушное существо.
Беллини простились с нами и отправились домой, а мы с гостем сели за стол.
Горячий ужин укрепил силы нашего гостя. Его лицо оживилось, глаза заблестели. Он стал рассказывать нам о Париже, о своей семье. У него была небольшая книжная лавка в Париже, на острове Сен-Луи, неподалеку от квартиры господина Бенжамена. Господин Пьер был женат, имел двоих сыновей примерно моих лет. Внезапно он прервал свой рассказ и спросил, показывались ли немцы в этих краях.
— Нет, — ответил дядя Сиприен. — Теперь их не видать. Они установили вдоль границы свои посты, а здесь почти не показываются. Это не то что в оккупационной зоне, по ту сторону демаркационной линии.
Господин Пьер рассказал нам, что ему пришлось тайно перейти границу, чтобы пробраться в Париж.
— Может быть, вам стоило бы поселиться здесь, — подала мысль тетя Мария.
— Нет, — после едва заметного колебания ответил гость, — у меня есть дела поблизости от Марселя. Впрочем, неизвестно, что еще может случиться…
Ужин подходил к концу. Тетя Мария подала нам большой омлет с картошкой. Наш гость посмотрел на него с недоверчивым восхищением, как если бы перед ним было чудо из чудес. Однако ел он мало, объясняя тем, что отвык от обильной пищи. Когда же принесли большую миску заварного крема, приготовленного в честь его приезда, господин Пьер с грустной улыбкой покачал головой. Затем вдруг наклонился к дяде Сиприену:
— Скажите мне, господин Валетт, не ошибаюсь ли я. Мне кажется, что поблизости отсюда можно перейти границу.
— Да, конечно. Правда, это не рядом, нужно знать дорогу…
— А здесь живет некий Фога?
— Живет, — удивленно ответил дядя Сиприен. — А вы его знаете?
— Нет, не знаю. Но мне говорили о нем в Люшоне. Точнее, говорил один из моих друзей, которого я случайно встретил на вокзале. Мой друг — беженец, живет уже несколько недель в Люшоне и вступил в переговоры с этим человеком.
Сиприен покачал головой:
— Ясно. Речь идет о том, чтобы перейти границу.
— Да, — сказал господин Пьер, инстинктивно понижая голос. — Но Фога дорого запрашивает.
— Вот оно что… — процедил дядя Сиприен. — Ах разбойник!
— Я не говорил моему другу, что собираюсь встретиться с вами. Я ему только советовал немного подождать.
Сиприен сжал кулак и стукнул им по столу.
— Тысяча чертей! — воскликнул он. — Нельзя допускать такие вещи! Этот негодяй наживается на чужом не счастье. Я подозреваю его уже давно. Но старый скряга себе на уме. Он обделывает свои делишки втихомолку. Разве мне пришло бы в голову требовать вознаграждения за подобную услугу?
Теперь мне стала понятна причина таинственных исчезновений и появлений папаши Фога. Он был проводником, помогал беженцам переходить через горы. Куда он их отводил? Этого никто не знал, а сам он, видимо, нисколько не интересовался их дальнейшей судьбой, после того как покидал на испанских склонах Пиренеев. Ему важно было одно — получить деньги, побольше денег.
В эту минуту послышались шаги. Бертран первый обратил на них внимание. Потом протяжно залаяла собака. Мы вышли из дому. Среди ночного мрака мы не заметили ничего подозрительного. Калитка была закрыта. Но через нашу ограду без труда можно было и перелезть. А собака не переставала рычать, повернув морду в сторону гор.
Глава седьмаяПОКИНУТЫЙ ДОМ
Мне вспоминаются зимние вечера, когда вокруг нас глухо гремела война и было столько горя. Они кажутся мне удивительно близкими и в то же время далекими. Близкими потому, что сохранили мне облик людей и событий. Я отчетливо представляю себе доброе бледное лицо господина Пьера, его ясные глаза, которые внимательно смотрели то на нас, то на огонь.
Я снова вижу на выбеленных стенах комнаты деревья, изображенные нашим старым другом Бенжаменом, деревья, переливающиеся разными оттенками и такие живые, что кажется, будто видишь, как дрожит листва.
Я слышу лукавые нотки в голосе тети Марии, распевающей лангедокские песни. И вдруг все окутывается густым туманом. Прошли годы. О многих людях того времени я ничего не знаю. Что сталось с господином Пьером? Как-то ранним утром он внезапно покинул нас. Мы проводили его на люшонский автобус, тот самый перегруженный и тряский автобус, который за несколько недель до этого увез нашего друга Бенжамена. Автобус тронулся и, удаляясь, становился все меньше и меньше, петляя по горной дороге. А мы вернулись в Вирван. Перед нами, сквозь снег и мглу, маячили причудливые очертания Пиренеев.
Время шло. Месяц сменялся месяцем, и когда я хочу восстановить их в памяти один за другим, то могу сделать это почти мгновенно, как школьник, перечисляющий исторические даты. В июне 1941 года гитлеровские полчища внезапно напали на Советский Союз. В декабре японские самолеты разгромили американский флот в Пирл-Харборе, на Гавайских островах. Война охватывала весь мир. Вечером, устроившись под лампой, дядя Сиприен развертывал большую карту Европы, которую раздобыл в Люшоне, и мы следили по ней за передвижением армий. От Болгарии до Норвегии и от Бретани до Сталинграда — везде хозяйничали нацистские войска.
Вести, доходившие до нас из Франции, были неутешительны. Повсюду царили голод и нищета. Немцы отбирали скот, зерно и картофель. В каждой деревне приказывали сдавать старые предметы из меди и свинца.
— Я и пальцем не пошевельну, — во всеуслышание заявлял дядя Сиприен. — Они отбирают у нас все до последней рубахи, до последнего гвоздя в наших сабо. Ах бандиты! Ах грабители!
Моя мать и тетя Мария пытались его утихомирить, просили, чтоб он держал язык за зубами. Нужно быть осторожным. Повсюду только и говорили, что об арестах и казнях. А еще рассказывали о движении Сопротивления. Говорили намеками, осторожно, опасаясь, пожалуй, больше болтунов, чем явных врагов. Большинство честных людей в наших краях придерживались одного мнения: с этим нельзя мириться.
Я снова вспоминаю господина Дорена, учителя из Кастера, который одновременно был и секретарем мэрии в своей и нашей деревне. Вот он склонился над сводками об урожае, которые ему принесли крестьяне. Глаза его хитро блестят за очками.
— Эх, вы, — говорит он, — что вы этим хотите доказать? А вы уверены, что собрали столько зерна? Я вот сомневаюсь. По-моему, урожай был неважный. — Потом, нахмурив брови, насмешливо продолжает: — Сколько коров, говорите вы? А свиней? Да вы хорошенько посчитали? Видно, вы хотите, чтобы их у вас непременно отняли? Уменьшите, пожалуйста, цифры, прошу вас!
Наши крестьяне скоро сообразили, чего хочет от них учитель… На него можно было положиться, он сумеет одурачить захватчиков. В качестве секретаря мэрии господин Дорен свободно разъезжал с места на место, бывал в Люшоне и бродил по горам. Я скоро понял, что его деятельность не ограничивалась преподаванием в школе и подписыванием бумажек, которыми власти заваливали в те годы мэрию.
Однажды вечером, вскоре после отъезда господина Пьера, учитель зашел к нам в дом.
Дело шло к ночи. Мы работали в хлеву, когда вдруг услышали веселый голос господина Дорена — он здоровался с моей матерью и тетей Марией. Послышался привычный стук сабо: гость сбивал у порога снег.
— Ах это вы, господин Дорен?! Очень рад вас видеть, — приветствовал его дядя Сиприен. — Я как раз хотел с вами поговорить… — Дядя Сиприен понизил голос. — Мне хотелось посоветоваться с вами насчет папаши Фога.
— Слушаю вас, — нахмурился учитель.
Дядя Сиприен в нескольких словах рассказал о том, что узнал от господина Пьера: папаша Фога занимался тем, что за большое вознаграждение проводил беженцев через границу.
— Это мне не по душе, — сказал господин Дорен. — Я и так подозревал его, но старый скряга очень осторожен… Все это очень неприятно. Такому человеку нельзя доверять… Он всегда готов услужить тому, кто больше заплатит…