Нам случалось принимать постояльцев на одну ночь или на несколько дней. Это были бежавшие и преследуемые патриоты. В их числе — летчик союзной авиации. Он спустился неподалеку от нас на парашюте, и его проводили к дому дяди Сиприена. Нередко наши гости возвращались в глубь страны, а некоторых потаенными тропами провожали до испанской границы.
Мы не решались задавать им лишние вопросы. Впрочем, они отвечали только на те, на которые хотели отвечать.
— Осторожность, дети мои, прежде всего осторожность, — внушал нам дядя Сиприен. — Одно опрометчивое слово может подвергнуть опасности жизнь одного или нескольких человек.
Бертран и я были с ним согласны и горели желанием помочь, так как догадывались, что близко от нас организуются отряды Сопротивления.
Несколько раз, когда мы возвращались из школы, мама или Мария незаметно подавали нам знак, что кто-то занял отведенную для гостей комнату наверху.
— Все понятно, — отвечали брат и я.
Глаза у нас загорались. Мы следили, не приближается ли кто-либо к дому, и предупреждали наших, если вблизи появлялся посторонний.
Новый жилец обычно спускался поужинать с нами и погреться у очага. Летчик, приземлившийся на парашюте, вкратце рассказал нам, что с ним случилось. В момент приземления он вывихнул лодыжку и с трудом дотащился до ближайшей фермы. Хозяева спрятали его, выходили, дали гражданскую одежду и помогли связаться с надежными людьми. Невидимая цепь солидарности тянулась от города к городу, от селения к селению.
Когда зашла речь о том, чтобы проводить летчика до границы, вызвался Бертран, заявив, что очень хорошо знает самые глухие тропы. Я мог бы пойти вместе с ним. Больше никого не потребуется.
— Терпение, терпение! — улыбаясь, прервал его дядя Сиприен. — Не бойтесь: будет вам еще работа! Что до летчика, то мы уже приняли другие меры. Успокойтесь, мы о вас не забудем. Впрочем, вы нам уже и так немало помогли, хотя вам самим и трудно судить. Сколько поручений вы уже выполнили! Разве это пустяки? Связь очень важная штука, пожалуй, самая важная. Только ни слова, мальчуганы, ни гугу! Выдержка и осторожность! Вы меня поняли?
И верно, в последующие недели поручения участились: мы помогали поддерживать связь. Ходить в школу в Кастера нам уже не пришлось. Вначале родные думали определить нас в дополнительный класс неподалеку от Люшона, но при этом возникали серьезные трудности с жильем и питанием. Поэтому решили оставить нас пока в деревне, где мы могли быть полезны. Господин Дорен предложил заниматься с нами и подготовить к выпускным экзаменам за неполную среднюю школу. Как только случалось урвать время, он давал нам уроки. В свободные часы мы учились по составленному им плану и работали добросовестно.
Этот способ обучения был не так плох: видя, что мы часто ходим из Вирвана в Кастера, никто не усматривал в этом ничего особенного. Время от времени дядя Сиприен или учитель посылали нас передать что-либо в окрестные деревни. Там находились люди, которых нужно было о чем-либо уведомить, предостеречь или призвать к осторожности.
Как-то раз, придя к нам, отец заговорил о конце войны. Да, речь шла о конце. Ждать оставалось недолго — отец не сомневался в этом. Союзники должны скоро высадиться во Франции. Как усилило бы это героическую борьбу внутри страны! Патриотам не хватало оружия. На парашютах его сбрасывали слишком мало. Понятно, что отец теперь отлучался на все более долгие сроки.
Несмотря на все трудности, Сопротивление наносило оккупантам тяжелые удары внутри страны. Склады оружия, боеприпасов, продовольствия взлетали на воздух. Вражеские поезда катились под откос. Партизаны выходили из своих убежищ, спускались с гор и действовали против врага всё смелее. Во многих районах произошли уже настоящие бои с противником. Фашисты не останавливались перед самыми жестокими репрессиями. Сообщалось о расстрелах, публичных повешениях в некоторых городах юга, о целых селениях, снесенных с лица земли эсэсовцами, о домах и амбарах, подожженных огнеметами. И все время людей угоняли в Германию, и все время переполненные эшелоны шли в лагеря смерти.
В эти дни стали потихоньку напевать «Песню партизан»:
Колонны партизан,
Рабочих и крестьян,
К оружию скорей!
Заплатит враг кровавый
За пытки, за расправы,
За слезы матерей.
Мы были горды — мой кузен Бертран и я, — что принадлежим к этой армии теней, мужественной и бедной, порой лишенной самого необходимого, но с неизменным упорством защищающей родную землю. Дядя Сиприен теперь реже размышлял вслух, но не переставал думать о враге и был счастлив бороться с ним на свой лад. В конце концов мы узнали, что в нашем районе действуют несколько партизанских отрядов и групп Сопротивления. И приблизительно в это время заговорили о Капитане Весне.
Недалеко от Люшона Капитану Весне во главе соединения вольных стрелков удалось провести особенно смелый налет на гитлеровцев. С помощью хитрого маневра у врага похитили целый склад оружия, погруженный в несколько вагонов. В предместье Тулузы было сожжено крупное хранилище горючего. Это тоже было делом рук Капитана Весны. В другом месте сошел с рельсов состав с солдатами. Железнодорожный путь был поврежден на несколько дней. И эту диверсию тоже возглавлял Капитан Весна.
— Ну, Капитан Весна им покажет! — посмеиваясь украдкой, говорил нам дядя Сиприен. — Такого они нескоро поймают.
Приходил почтальон Лопес, размахивая толстой кожаной сумкой и потрясая палкой.
— Что слышно, почтальон?
— В Тулузе произошел взрыв, в отеле, занятом офицерами, взорвалась бомба. Зеленые бобы многих не досчитались.
— Опять Капитан Весна?
— Никто другой. Он разом повсюду и не попадается в лапы немцам.
Кто же этот Капитан Весна? Один человек или несколько? Неважно. Ведь каждый любил его и был душою с ним. Невидимый, неуловимый, он появлялся то здесь, то там и всякий раз одурачивал оккупантов. И как хорошо шло к нему его прозвище! Капитан Весна! Да, тот, кто неизменно возвращается. Тот, кто под порывами злого ветра пробирается по ложбинам сквозь густой туман, чтобы восторжествовать наконец над мраком, стужей и голодом.
Однажды вечером дядя Сиприен сказал нам:
— Смотрите в оба, ребята! Зорко следите за каждым, кто здесь проходит. Возможно, скоро у нас будут гости, много гостей.
Назавтра пришел господин Дорен и сообщил, что принято решение: близ дороги на перевал будет разбит партизанский лагерь.
В горах, неподалеку от еловой чащи, стояла хижина. Поблизости начали строить еще одну, и теперь хватит места, чтобы поселить первых обитателей. Несколько человек из соседних деревень пришли помочь нам. Мы пробыли целую неделю в горах у границы еловых лесов и альпийских лугов. Старую хижину привели в порядок. Новую выстроили на ближайшей поляне. Я уже хорошо управлялся с лопатой и топором.
«Топор в умелых руках, — говорил дядя Сиприен, — может заменить пилу и рубанок».
Хижины покрыли пластами коры и тесом. Я научился также сбивать доски без гвоздей. Кожа на моих руках пропиталась древесной смолой. С радостным чувством я рубил лес или что-либо мастерил, переходя с места на место в лесной глуши. Никто нам не мешал. Внизу, в лачуге папаши Фога, заросшей крапивой и терновником, по-прежнему стояла тишина.
В один из весенних вечеров мы возвратились домой усталые и довольные. Хижины наверху были готовы к приему людей.
Мама крепко обняла меня. Она и гордилась мной, и боялась за меня. От отца уже много недель не было известий. Мы думали, что он находится где-то вблизи Тулузы.
— Нет новостей — хорошие новости, — повторял дядя Сиприен. — Что бы ни случилось, мы будем знать, нас предупредят. Фернан так мне обещал, все предусмотрено. Если б этим мерзавцам когда-либо удалось сцапать его, нам бы сообщили. Но фрицам его не поймать: он очень осторожен и отлично их знает!
Эти слова должны были ободрить меня. Но мне казалось, что лицо отца отодвигается вдаль, что дорогие черты расплываются в тумане и я их больше никогда не увижу. Изо всех сил старался я воскресить в памяти образ отца. Передо мной возникали его черные насмешливые глаза, высокий лоб, чуть тронутый морщинами, темные волосы с проседью, худое загорелое лицо, осунувшееся за годы лагерной жизни. Его мягкий голос шептал: «Спокойнее, сын, не бойся!»
Я видел его тонкие, нервные руки, ловкие руки металлиста, которые так восхищали Сиприена, — руки, всегда готовые разобрать и починить любой механизм.
«У меня, — говорил дядя Сиприен, — ручищи грубые. Ручищи пахаря и дровосека. А у нашего Фернана руки механика».
«Всякие руки нужны, — смеясь, возражал отец. — В том числе и такие, чтобы держать перо. Неправда ли, господин Дорен?»
Работы у нас хватало, но она помогала нам легче переносить все невзгоды. Нужно было ходить в разведку, нужно было подготовить все к прибытию партизан. Пришлось позаботиться и о хлебе для лагеря, запасти много муки и каждую неделю выпекать из нее крестьянские караваи весом в пять килограммов. Правда, в нашей кухне, как и повсюду в округе, сохранилась старая печь для выпечки хлеба, дверца которой открывалась слева от очага под колпаком дымовой трубы. Чтобы снабжать партизан мясом, решили закупить побольше телят. Во всем этом нам обещали помочь жители Вирвана и окрестных деревень. Необходимо было также установить постоянную связь между Вирваном и маки. Фредо предложил воспользоваться мулами, которых он пас. Циркач разбирался теперь в горных тропах, как в собственном кармане. Животные прекрасно слушались его. На одну или на две ночи в неделю он всегда готов был отправиться в горы. А позднее партизаны сами наладят связь. В день нашего возвращения с гор мы пережили первую тревогу. Когда стемнело, к нам, возвращаясь с работы, зашел Фредо. Он рассказал, что встретил двух местных жандармов. Он был с ними знаком и остановился поболтать. Жандармы сообщили ему, что получены новые распоряжения по надзору за населением. В них указывалось на появление в районе подозрительных лиц. Жандармы добавили, что, по их сведениям, немцы заинтересовались нашими местами. Между комендатурой в Тулузе и полицией нашего кантона велись какие-то телефонные переговоры, в них упоминалось имя неуловимого Капитана Весны. О местных делах жандармы, конечно, знали больше, чем это показывали. В то время у нас с ними были неплохие отношения, и они намеками предупреждали нас о возможной опасности.